Второй сборный рабочiй день.
      ___
      
     Данное слово.
      
      
      Дѣти опять собрались у бабушки работать. Старушкѣ нездоровится, она лежитъ на диванѣ, слушая дѣтскую болтовню, то улыбнется, то задумается; какъ въ зеркалѣ видитъ и слѣдитъ она за ихъ откровенной бесѣдой, и думаетъ: каждый изъ нихъ родился со своимъ нравомъ, со своими качествами и недостатками, и всѣ они сжаты почти въ одинаковые тиски; выливаются по одному образцу; для добрыхъ зачалъ ребенка нѣтъ простора; прямота и правда пригнетаются свѣтской вѣжливостью, вмѣсто ихъ дается младенцу ложь и лицемѣрiе; дѣтскiя привязанности направляются туда, гдѣ виднѣе обстановка; нравственные недостатки, неузнанные и несознаные, гонятся въ темный уголъ; тамъ живутъ они, укореняясь на просторѣ, и являются свѣту подъ чужой личиной; скупость кажется бережливостью, самохвальная расточительность — щедростью, жадность — гастрономiей! Кто же виноватъ? Родители, наставники? И не они собственно, а виноваты цѣлыя поколѣнiя!
      «Если Мишѣ дать волю, думаетъ старушка, — переходя съ общаго на частности, изъ него выйдетъ забiяка, похвальбишка и объѣдала. Саша — у Саши природа лучше, но ея впечатлительность, ея страшное стремленье къ изящному, могло бы, при дурномъ направленiи, обратиться на внѣшнее; она можетъ увлечься одной наружной красотой, и сдѣлается кокеткой. Зина уже теперь испорчена. Какъ же племяннику удалось сберечь и такъ развить Алю? подумала старушка. — Аля и Сережа лучшiе изъ всѣхъ моихъ внучатъ; правда, Сережа болѣе разумно, чѣмъ нравственно развитъ, но все же онъ лучшiй изъ всѣхъ мальчиковъ, которыхъ я теперь видѣла.
      — Бабушка, душенька! закричала Лиза, вдругъ вспомня споръ свой съ няней, — скажи, кто изъ насъ роднѣе, я съ Сашей или я съ Мери? вѣдь мы, бабушка, все равно родня, говорила Лиза, въ какомъ–то робкомъ ожиданiи, поглядывая на бабушку, — дѣвочка очень любила Сашу, и ей хотѣлось, чтобы родство ихъ было самое близкое. Бабушка тотчасъ поняла это, и ласково кивнувъ ей, спросила: Кто родные братья твоей мамы?
      — Дяденька Сергѣй Романовичъ и дяденька Алексѣй Романовичъ, отвѣчала Лиза.
      — Да, сказала старушка, — родные братья отца или матери тебѣ приходятся родными дядями, дѣти же родныхъ братьевъ или сестеръ приходятся другъ другу двоюродными, какъ ты съ Алей, Мери и Сережей. Ну, Лизочка, а нѣтъ ли у твоей мамы двоюроднаго брата? Лиза задумалась.
      — Лиза, Лиза, закричали мальчики, — а дяденька Михаилъ Павловичъ, — вѣдь онъ двоюродный братъ папѣ; стало быть и мамѣ твоей тоже двоюродный братъ.
      Дѣвочка молча смотрѣла на бабушку, она уже начинала понимать, что, по родству, Саша ей придется далѣе Мери.
      — Ну, Лиза, такъ мама твоя двоюродная сестра Сашиному отцу, а дѣти двоюродныхъ, вы съ Сашей, троюродные, или, что все одно, внучатные.
      — Бабушка, такъ я Сашѣ все–таки вѣдь близкая родня? спросила печально Лиза.
      — Дружокъ мой, встарину, у насъ троюродные считались близкими, а теперь внучатное родство даже не многими считается родствомъ; но вы съ Сашей навсегда останетесь очень близкими, потому что ростете вмѣстѣ и любите другъ друга.
      Дѣти довѣрчиво поглядѣли другъ на друга, и принялись опять за трудную работу въ чулкѣ, за вязанье пятокъ.
      — Какая скука вязать пятку, а колпачекъ къ ней еще хуже! вполголоса проговорила Зина. Всѣ дѣти поддакнули; одна Линочка, помолчавъ, чинно и мѣрно сказала:
      — Мнѣ ничего, пятку вязать я даже люблю, потому что когда кончу ее, то всегда мнѣ сдѣлается весело. Потомъ, помолчавъ еще немного, прибавила: — мама говоритъ, что всегда бываетъ такъ, когда хорошо покончишь трудное дѣло.
      — Дѣти, дѣти! быстро сказала Аля, — знаете ли какой клубокъ есть у Лины, волшебный!
      — Линочка, у тебя волшебный клубокъ?
      — Лина, какой это клубокъ, отчего онъ волшебный? спрашивали дѣвочки и мальчики, — откуда онъ у тебя?
      Порядочная и точная нѣмочка, отвѣчала на всѣ вопросы по очереди: — Мнѣ подарила его моя тетенька, папина сестра; волшебнымъ его называютъ потому, что вяжешь, и вдругъ изъ него выпадетъ конфекта или наперстокъ, или что нибудь другое, замотанное въ него; мой клубокъ большой, какъ два апельсина вмѣстѣ. Тетенька не велѣла его теребить булавочкой и подсматривать; я вяжу, вяжу, а какъ вижу, что изъ–подъ нитокъ начинаетъ что–то показываться, то я его покрою платкомъ, чтобы не подглядывать; а то, какъ не покроешь его, такъ все на него поглядываешь. А это не хорошо, тетенька не велитъ.
      — Честная, правдивая дѣвочка, подумала бабушка; — кто–то изъ моихъ внучатъ смогъ бы дѣлать по твоему. И какъ бы въ отвѣтъ на бабушкину мысль, Саша сказала, обращаясь къ Лизѣ: — Я бы подсмотрѣла! — И я тоже, почти шепотомъ отозвалась Лиза. Зина молчала.
      Аличка же, подумавъ немного, сказала: — Лина, я бы на твоемъ мѣстѣ вотъ что сдѣлала: положила бы клубокъ въ клубочную плетеночку, что надѣваютъ на руку, когда вяжутъ чулокъ!
      — Да, у меня есть такая корзинка, сказала дѣвочка, — только въ нее не лѣзетъ мой клубокъ, онъ очень великъ.
      — А тебѣ уже досталось что нибудь изъ клубка? спросила Мери.
      — Да, наперстокъ и шоколадная конфетка.
      — Большая конфетка? спросилъ Миша.
      — Довольно большая, знаешь, какъ будто палочка шоколаду въ свѣтленькой, блестящей бумажкѣ.
      — Аля, послушай, говорила Зина, — я видѣла днемъ Ниночкину парижскую сѣтку, чудо какъ хороша!
      — Ахъ да, бабушка, спросила Саша, — скажи, какiя это птички, у которыхъ перышки похожи на ракушки, онѣ такiя кругленькiя, бѣленькiя, съ сѣрыми жилками и красными краешками? такими перышками отдѣлана спереди Ниночкина сѣтка.
      — Не знаю, дружокъ, я и не помню такихъ птичекъ; въ южныхъ краяхъ бываютъ очень яркiя и пестрыя птицы, но по твоимъ словамъ я подозрѣваю, что перья подкрашены.
      — Какъ это ты, бабушка, не замѣтила такой хорошенькой сѣтки? спереди точно раковинками убрана, сама бѣлая, а шнурки и кисти красные, точно изъ коральковъ!
      — Нѣтъ, дружокъ, не замѣтила; да я и съ молоду не была мастерицей замѣчать наряды.
      Лиза съ удивленьемъ слушала старушку, потомъ съ разстановкой сказала: Бабушка, если бы ты была маленькая, то мама часто бы тебя бранила; только ты не сердись за то, что я тебѣ сказала, промолвила робкая дѣвочка, видя бабушкинъ задумчивый взглядъ.
      — Нѣтъ, моя Лизочка, я никогда не сержусь за откровенность; а напротивъ того, люблю дѣтей, когда они прямо, не обинуясь, говорятъ то, что думаютъ, сказала бабушка, притягивая къ себѣ золотистую головку ребенка и нѣжно цѣлуя ее въ темя.
      — Бабушка знаетъ про Ниночку? вполголоса спросила Аля у Саши. Саша отрицательно покачала головой.
      — Что, что такое про Ниночку? спросилъ Сережа.
      — Ничего, это нашъ секретъ, отвѣтили дѣвочки.
      — У васъ секретъ съ Ниночкой? съ нѣкоторымъ небреженьемъ спросилъ Сережа.
      — Не съ Ниночкой, а объ Ниночкѣ, вспыхнувъ отвѣтила Аля.
      — Секретъ отъ насъ и секретъ отъ бабушки? это должно быть хорошо и занимательно!
      — Вовсе не хорошо, подхватила обиженная Саша, — Ниночка смѣялась надъ нашей бабушкой. Душка, сказала Саша, бросаясь къ бабушкѣ и засыпая ее поцѣлуями, — я тебѣ все разскажу, я бы тебѣ давно разсказала, да боялась огорчить тебя! А вы, братья, уйдите, я скоро разскажу, при васъ же мы разсказывать не станемъ, ужь мы всѣ такъ сговорились!
      — Это отчего, нѣсколько обиженно спросили Сережа съ Алешей; а вспыльчивый Миша, пыхтя и краснѣя, прижался къ своему стулу, съ намѣреньемъ не слушаться сестеръ и силой остаться въ комнатѣ. Аля, какъ самая разумная, взялась пояснить все дѣло братьямъ: — Видишь ли, Сережа, Ниночка очень глупо держала себя у Мери, то есть у васъ на вечерѣ, и была за это наказана; намъ не хочется, чтобъ ей еще сверхъ того досталось отъ васъ, а вы, какъ услышите, такъ навѣрно передадите другимъ, и ее станутъ дразнить.
      — Да, да, какъ пчелы зашумѣли дѣвочки, — не надо говорить братьямъ, они разскажутъ мальчикамъ.
      Обиженный Сережа, видя, что со всѣми сестрами вмѣстѣ не сговоришь, обратился къ неизмѣнному другу своему: — Послушай, Аля, знать ли, не знать ли Ниночкины глупости, это мнѣ почти все равно, но обидно то, что вы исключаете меня за болтовню! Неужели я не умѣю молчать, если дамъ вамъ слово никому не говорить?
      Аля задумалась; потомъ сказала брату: — Я знаю, что ты держишь свое слово; потомъ, обратясь къ дѣвочкамъ, спросила: Сестры, вы какъ думаете?
      — Да, это правда, да, отвѣчали онѣ, — Сережа держитъ слово, примемте и его въ секретъ!
      Малютка Мери бросилась къ Сережѣ на шею, въ радости, что теперь у нея уже болѣе не будетъ тайны отъ него. Правду сказать, тайна эта ее очень тяготила; она нѣсколько разъ порывалась сообщить ее милому брату своему Сережѣ, но данное слово удерживало малютку.
      — Ну и мы съ Мишей также даемъ слово никому не говорить, закричалъ Алеша.
      — Спасибо, насмѣшливо отвѣчали сестры, — знаемъ мы ваше слово!
      — Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ, съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ, проговорилъ Алеша; мальчикъ смутно сознавалъ правоту сестеръ, но не хотѣлъ въ этомъ признаться; а Миша горячился и сердился, думая, что его обижаютъ: — Я вамъ даю честное слово....
      — Да что намъ въ твоемъ словѣ, отнимешь и его какъ отнялъ колясочку, закричала Саша, напоминая брату его неправду.
      — То колясочка, кричалъ расхорохорившiйся Миша, — она мнѣ самому понадобилась!
      — Ну и слово твое также понадобится тебѣ самому, отозвалась Аля.
      — Нѣтъ, сестры, ужь Мишу ни за что не принимать!
      — Не принимать, не принимать, зажужжали дѣвочки, — и Алешу не принимать!
      Бабушка взглянула на внуковъ; у Алеши глаза налились слезами, Миша рдѣлъ, какъ пiонъ, пыжился и надувался, какъ подымается въ бутылкѣ молодое пиво; но бабушка остановила взрывъ этотъ впору, и не дала ему подняться чрезъ край.
      — Охъ, друзья мои, — да какъ же это вы довели себя до того, что не вѣрятъ слову вашему? а слово человѣка великое дѣло! Коли слову не вѣрятъ, значитъ самъ человѣкъ извѣрился.
      — Бабушка, они такiе болтуны, такiе болтуны!
      — Болтливы, можетъ быть, но развѣ, Алексѣй, ты не сдержишь слова, которое мнѣ дашь? спросила бабушка, протягивая Алешѣ руку.
      — Сдержу, бабушка! ты увидишь, скачалъ мальчикъ, радостно хлопнувъ своей рукой въ руку старушкѣ. — Миша, хлопни и ты, сказалъ Алеша. Миша хлопнулъ, но бабушка, удержавъ его руку спросила: — О чемъ же это мы съ тобою бьемъ по рукамъ, что ты мнѣ обѣщаешь?
      — Обѣщаю, живо отвѣчалъ мальчикъ, — что не разболтаю того, что сестры хотятъ тебѣ разсказать.
      — Хорошо, Миша, сказала бабушка, сжимая и встряхивая тоненькую ручонку внука, — помни же это! Всегда держись нашей коренной пословицы: «не давъ слова крѣпись, а давъ слово, — держись». Крѣпиться, значитъ удерживаться, не обѣщать чего нибудь зря. Вотъ, друзья, когда вы будете крѣпки въ словѣ, тогда и вамъ станутъ вѣрить, какъ Сережѣ.
      — Бабушка, я такъ стану стараться что чудо! сказалъ Миша. — И залегло что–то внутри его, какъ легкая память долга.
      Сашу тревожила ихъ дѣтская ссора съ Ниночкой, и она давно бы все разсказала бабушкѣ, но дѣвочка крѣпилась, она жалѣла старушку, ей казалось, что бабушка оскорбится, узнавъ о томъ, что Ниночка насмѣхалась и передразнивала ее. И теперь, припавъ къ старушкѣ, она грустно глядѣла ей въ глаза. Видя, что Саша собирается съ духомъ, чтобы начать разсказъ, бабушка остановила ее словами: — Постой, Сашинька, постой, дружокъ, не разсказывай мнѣ; хорошо знать про дѣтскiя шалости, когда можно остеречь и вразумить ребенка, — съ Ниночкой этого сдѣлать нельзя, — слѣдовательно мнѣ и знать нечего.
      — А вы, дѣтки, примолвила старушка, обращаясь ко всѣмъ внучатамъ: возьмите себѣ за правило: никогда не пересказывать слышанной брани или насмѣшки; изъ этихъ пересказовъ выходятъ сплетни, и часто приходится, какъ дѣтямъ, такъ и взрослымъ, жалѣть о своей болтливости.
      — Бабушка, бабушка! ты возьми и съ нихъ слово, какъ съ насъ взяла его, кричалъ Алеша, — такъ вотъ ужь тогда ни за что не станутъ болтать! — Бабушка молчала, внучки такъ же.
      — Да пускай–ка и онѣ дадутъ тебѣ слово, тогда небось, не станутъ болтать, говорилъ Миша, прыгая и съ нѣкоторой угрозой посматривая на сестеръ.
      Помолчавъ немного, Аля сказала бабушкѣ: — Я тебѣ, бабушка, слова не даю, но обѣщаю остерегаться пересказовъ; папочка мой также не любитъ ихъ, онъ говоритъ: чѣмъ дѣти говорятъ откровеннѣе о самихъ себѣ и скромнѣе о другихъ, тѣмъ лучше.
      — Правда, дитя мое, — это святая правда, но бываютъ иногда случаи, когда дѣти обязаны говорить все, что знаютъ, а именно: когда старшiе ихъ объ этомъ спрашиваютъ, тогда надо говорить все, также для предупрежденiя какой нибудь шалости, должны вмѣшаться въ чужiя дѣла и сказать родителямъ или наставникамъ своимъ; что же касается до Ниночки, то это дѣло прошлое, вреда ни мнѣ, ни вамъ не было, а пользы отъ нашихъ разговоровъ ей тоже не будетъ, слѣдовательно и толковать нечего.
      — А развѣ намъ про Ниночку ничего не разскажутъ? спросили любопытные мальчики, — а слово то наше?
      — Какъ же, какъ же, его я вамъ не отдамъ, весело сказала бабушка, — вы сдержите слово всякой разъ, какъ заручитесь имъ. Ну, а о Ниночкѣ, видно, ужь намъ съ вами не узнать!
      — То–то же, сказалъ Миша, усаживаясь за работу.
      Мальчику началъ нравиться заданный ему нравственный трудъ, и онъ, довольный и гордый, носился съ этимъ новымъ чувствомъ нѣсколько дней, и потомъ сказалъ бабушкѣ, что данное слово очень похоже на игру: беру да помню; и что ему хотѣлось поскорѣе кому нибудь дать слово, чтобы его сдержать.
      — Что же, дружокъ, я готова играть съ тобой въ новую игру: даю да помню; давай, хлопнемъ по рукамъ, что ты даже въ шутку не станешь лгать!
      — Изволь, ни за что не стану, все буду помнить, что обѣщалъ тебѣ, моя хорошая бабушечка, сказалъ Миша, обвиваясь руками вокругъ шеи старушки.
      — Ну ладно, такъ по рукамъ! Саша, ты иди сюда, сказала бабушка, — по старинному обычаю долженъ быть свидѣтель, который разнимаетъ руки. — Саша съ трудомъ и смѣхомъ отцѣпила Мишину рученку, которою онъ впился, какъ клещъ, въ бабушкину худощавую руку.
      
      ______