ЧЕРЕПОСЛОВIЕ
и
ФИЗIОНОМИКА.(*)
(Статья первая.)
_____

     Основанiемъ науки, которой дано названiе «кранологiи», «краноскопiи», «черепословiя», служитъ слѣдующая теорема: всѣ душевныя, умственныя и нравственныя качества животнаго — и въ томъ числѣ человѣка — сказываются въ тѣлесномъ образованiи его, и преимущественно въ образованiи черепа, какъ твердой оболочкѣ важнѣйшаго жизненнаго снаряда всѣхъ высшихъ животныхъ, одаренныхъ головнымъ мозгомъ. А что мозгъ вообще служитъ орудiемъ для духовной жизни нашей, въ этомъ едва–ли кто сомнѣвается; даже у простолюдиновъ нашихъ, есть выраженiе мозголовъ, означающее умнаго человѣка.
     Вы встрѣтите людей, которые вѣрятъ бугорку или шишкѣ, на извѣстномъ мѣстѣ чῺерепа, болѣе, чѣмъ всѣмъ видимымъ и невидимымъ доказательствамъ; вы найдете множество другихъ, которые считаютъ всѣхъ кранологовъ кандидатами Больницы–Всѣхъ–Скорбящихъ и всю науку черепословiя одною только шуткой. Какая можетъ быть связь между душой человѣка и какимъ–нибудь случайнымъ бугоркомъ на головѣ его? КῺакъ и для чего природа будетъ терпѣть подобную вывѣску, тогда какъ всякому извѣстно, что душа человѣка — потёмки, и что никто не можетъ знать мыслей, наклонностей и свойствъ другаго, не испытавъ ихъ на дѣлѣ? Наконецъ, если основная теорема черепословiя правдива, то мы должны быть Турками, фаталистами, должны вѣрить книгѣ судебъ; тогда, стало–быть, у каждаго на родΏу написано, какимъ ему быть, какимъ не бывать — и вора нельзя наказывать за воровство, если ему и другому свойство это дано уже природою и обозначено даже наружными телесными признаками. ЧтῺо будетъ тогда хваленая свободная воля наша? ея нѣтъ! извѣстный органъ мозга моего развитъ или нѣтъ — черепъ, покрывающiй его, показываетъ на этомъ мѣстѣ бугоръ или впадину — и вотъ чтῺо рѣшаетъ участь мою и ближнихъ моихъ, вотъ чтῺо руководитъ поступками и дѣйствiями моими, а свободная воля есть свойство мнимое, которымъ мы обманываемъ и себя и другихъ...
     Объяснимся же на этотъ счетъ.
     Душа и тѣло слиты во–едино; мы ничего не знаемъ и не понимаемъ о томъ, кῺакъ одна можетъ существовать безъ другаго: тѣло безъ души есть тѣло мертвое, трупъ, который предается безжизненнымъ или мертвымъ законамъ природы, и разрушается. Человѣческое тѣло безъ душΏи не создается; душΏи безплотной — на землѣ также нѣтъ. А какъ душа, сама–по–себѣ, есть существо чисто–духовное, безконечное, безграничное, всесовершенное — иначе мы душу понимать не можемъ — то она и ограничивается, связуется и стѣсняется въ юдольныхъ путахъ своихъ плотiю. Вотъ двойственное начало добра и зла: душа бодра, да плоть немощна.
     Коль–скоро мы это допустимъ, то должны также согласиться и на то, что плоть и духъ дѣйствуютъ таинственными законами природы другъ–на–друга, что духъ болѣе или менѣе покоряетъ себѣ плоть и преобразовываетъ ее — и что, на–оборотъ, тѣло наше беретъ отчасти верхъ надъ духомъ; не будучи въ состоянiи преобразовать или измѣнить душу нашу въ существѣ своемъ, — потому–что существо ея есть вѣчное, неизмѣняемое — тѣло, однакоже, не менѣе того ограничиваетъ духъ нашъ въ дѣйствiяхъ его, даетъ ему тѣ или другiя средства и способности обнаружить себя, или лишаетъ душу нашу этихъ средствъ. Чтобъ понять это, мы должны помнить, что тѣло наше, или плоть, есть единственное звено между душою и вещественнымъ мiромъ; что только посредствомъ этого снаряда, душа вступаетъ въ сношенiя съ мiромъ этимъ, принимая отъ него различныя впечатлѣнiя (страдательно), и дѣйствуя самостоятельно на окружающiе насъ предметы (дѣйствительно).
     Изъ этого слѣдуетъ уже непосредственно, что иной радъ бы въ рай, да грѣхи не пускаютъ; и въ этомъ смыслѣ, безъ–сомнѣнiя, должно принимать общепринятое понятiе относительно качественныхъ и количественныхъ умственныхъ и нравственныхъ свойствъ и способностей человѣка. Эти врожденныя способности и дарованiя не могутъ заключаться подлинно въ свойствахъ душΏи, которая во всякомъ изъ насъ одинакова, — но они заключаются въ плотскихъ средствахъ, которыя даны душѣ, для обнаруженiя всего того, чтΏо въ ней кроется, при томъ необходимомъ условiи, чтобъ образованiе развило достаточно эти способности и дало намъ навыкъ употреблять въ дѣло, какъ должно, природныя намъ средства.
     Никто, конечно, не будетъ спорить въ томъ, что дарованiя и способности наши неодинаковы: это такая истина, которая не требуетъ поясненiй. Въ чемъ же заключается различiе это, если не въ устройствѣ нашего тѣла? Даровитый въ томъ или другомъ отношенiи человѣкъ, одаренъ способностями, конечно, не для будущей жизни — гдѣ ему не нужно быть ни живописцемъ, ни механикомъ, ни поэтомъ — а для нынѣшней; а потому и средства эти заключаются преимущественно въ плотскомъ образованiи. Разсматривая въ подробности составныя части мозга животныхъ и переходя отъ низшихъ къ высшимъ, до самаго человѣка, — мы ясно видимъ, что въ непрерывной цѣпи животныхъ, по мѣрѣ того, какъ они дѣлаются совершеннѣе, какъ появляются въ нихъ извѣстныя свойства и качества, и являются  также извѣстныя части мозга, которыхъ въ низшихъ животныхъ нѣтъ. А коль–скоро извѣстныя части мозга служатъ для обнаруженiя извѣстныхъ способностей, то уже не можетъ настоять никакого болѣе сомнѣнiя и въ томъ, что способности эти будутъ обнаруживаться тѣмъ съ бῺольшимъ совершенствомъ и полнотою, чѣмъ полнѣе и лучше снаряды ихъ будутъ образованы и развиты.
     Заключенiе, поэтому, лежитъ передъ нами и, кажется, ясно: когда способности и свойства наши обусловлены тѣлосложенiемъ, то, на–оборотъ, по образованiю тѣла, можно судить о свойствахъ и качествахъ душΏи. Если мы дѣлаемъ подобныя заключенiя, разсматривая черты лицῺа, а частiю и стати и сложенiе тѣла — то знанiе это называется физiономикой (лицесловiемъ); если же обращаемся собственно къ устройству мозга, которое, отчасти, можемъ изслѣдовать по наружному образованiю черепа, то переходимъ отъ френологiи (мозгословiя) къ кранологiи или краноскопiи — черепословiю.
     Приступаемъ къ объясненiю второй и не менѣе важной части возраженiя: относительно свободной воли человѣка и фатализма.
     Душѣ нашей дана свободная, разумная воля, но она ограничивается плотiю. Какъ сложенiе и устройство плоти этой, или тѣла, безконечно–разнообразно, то и ограниченiя эти въ каждомъ лицѣ различны, качествомъ и количествомъ. У кого уродливый, болѣзненно–измѣненный или недостаточный мозгъ — тотъ вѣкъ останется малоумнымъ, или даже безумнымъ; у кого разстроены только извѣстныя части мозга, тотъ выйдетъ съ придурью, или будетъ лишенъ извѣстныхъ свойствъ и способностей. Всѣмъ извѣстно, что есть случаи, гдѣ человѣкъ отъ поврежденiя въ мозгу внезапно лишался памяти, хотя разсудокъ остался невредимымъ; или на–оборотъ, разсудокъ помрачался, а память прошлаго оставалась. Слѣдовательно, не подлежитъ никакому сомнѣнiю, что есть такiя тѣлесныя ограниченiя, которыя лишаютъ разъ–навсегда душу нашу извѣстныхъ способностей, или, лучше сказать, лишаютъ ее всякой возможности привести способности и свойства эти къ ясному сознанiю и обнаружить ихъ: душа лишена необходимаго для сего орудiя.
     Но духъ сильнѣе плоти и покоряетъ ее до весьма–высокой степени: и вотъ почему свободная воля всегда остается при своихъ правахъ. Человѣкъ, безъ музыкальнаго Ώуха, никогда не сдѣлается славнымъ скрипачомъ; — онъ можетъ достигнуть извѣстной степени ловкости въ игрѣ, но, конечно, всегда далеко отстанетъ отъ того, кого природа надѣлила особеннымъ музыкальнымъ дарованiемъ. Человѣкъ, съ посредственными способностями мышленiя, не можетъ сдѣлаться глубокимъ и мудрымъ мыслителемъ, хотя и можетъ, силою труда и воли, постигнуть большую часть тѣхъ истинъ, до которыхъ дошли, до него, другiе; это неоспоримо. Но зато полное господство воли и нравственнаго убѣжденiя является тамъ, гдѣ рѣчь идетъ о простыхъ дѣйствiяхъ, которыхъ понятiя доступны каждому, нѣсколько умственно–развитому человѣку, какъ, напримѣръ, во всѣхъ дѣйствiяхъ, основанныхъ на понятiи о добрѣ и злѣ. Если бы всякое добро совершалось безъ труда и безъ борьбы, въ немъ не было бы и заслуги; но доброе дѣло само за себя вознаграждаетъ, потому именно, что даетъ намъ чувство силы воли, силы духа нашего и исполненнаго долга. ЧтῺо вы называете «ребенкомъ съ дурными отъ природы наклонностями?» Безъ сомнѣнiя, такого ребенка, который, въ–слѣдствiе сокрытыхъ отъ насъ соотношенiй силъ природы, при самомъ рожденiи своемъ получилъ въ удѣлъ не совсѣмъ–выгодное, недостаточно–образованное устройство тѣла, или нѣкоторыхъ его частей и снарядовъ. Повторяю, самая душа не подлежитъ никакому измѣненiю; только въ неразрывной связи своей съ тѣломъ она до извѣстной степени ему подчиняется. И такъ, дайте этому ребенку вырости въ дикомъ, беззаботномъ состоянiи — и онъ останется негодяемъ. Но развейте, образуйте умственныя и нравственныя его способности, научите его, чтобъ онъ понялъ не словами, а сердцемъ, истины христiанскаго ученiя, — и нѣтъ никакого сомнѣнiя, что изъ него выйдетъ совсѣмъ–другой человѣкъ.
     Не знаю, станетъ ли кто–нибудь спорить противъ этого; но думаю, что несогласiе наше въ такомъ случаѣ основано на недоразумѣнiи. Не–уже–ли можно спорить противъ того, что люди родятся съ различными способностями, дарованiями и свойствами, или нравомъ? Вы нерѣдко въ ребенкѣ уже замѣчаете вспыльчивость или хладнокровiе, быстрый умъ или глупость, злопамятность, упрямство, или добродушiе и послушанiе. Сестры и братья, вырастающiе въ однѣхъ рукахъ и при равныхъ обстоятельствахъ, показываютъ это различiе. А развѣ нѣтъ наружныхъ признаковъ, которые извѣстны всякому по опыту, и обратились въ пословицу у всѣхъ народовъ и почти не обманываютъ? Найдете ли вы хладнокровнаго отъ природы, вялаго, ничѣмъ–несмущаемаго человѣка, со щетинистыми волосами огненнаго цвѣта? Найдете ли огромныя дарованiя, самобытный умъ подъ плоскимъ, назадъ–уклонившимся лбомъ, или подъ черепомъ въ родѣ сахарной головΏы? Два вторые случая нѣсколько–ближе къ понятiямъ нашимъ, и мы, по наружному виду головΏы, заключаемъ объ устройствѣ самого мозга; но какая связь между рыжимъ волосомъ и вспыльчивостiю нрава, мы не понимаемъ, хотя и не менѣе того не сомнѣваемся въ томъ, чтῺо видимъ ежедневно.
     На этомъ основанiи, нравственное воспитанiе или образованiе наше состоитъ почти–исключительно въ наставленiи и упражненiи обуздывать плоть свою, превозмочь всѣ дурные наклонности и порывы, обезпечить, въ непрерывной борьбѣ этой, перевѣсъ силъ нашему духу. Есть, однакоже, и другая сторона образованiя, непосредственно примыкающая къ ученiю научному: это постепенное развитiе всѣхъ способностей нашихъ, даже и тѣхъ, которыя оказываются отъ природы весьма–ограниченными. Развитiе это возможно, до нѣкоторой степени, на слѣдующемъ основанiи: постоянное, усильное употребленiе того или другаго снаряда нашего тѣла, той или другой мышцы, совершенствуетъ ее, вырабатываетъ, даетъ ей не только болѣе силы и ловкости, но даже болѣе обѣема; мы видимъ глазами, что человѣкъ упражнялся смолоду въ томъ или другомъ занятiи, по тому именно, что служащiя къ тому части тѣла у него особенно полны и плотны. Стало–быть, даже качественныя и количественныя измѣненiя въ нашемъ тѣлѣ зависятъ, частiю, отъ постоянной и сильной воли нашей, и упражненiе, навыкъ увеличиваютъ данныя намъ отъ природы средства. Нѣтъ сомнѣнiя, что такимъ же точно образомъ постоянное рвенiе и сильная воля, особенно смолоду, расширяютъ кругъ духовныхъ свойствъ и способностей нашихъ, совершенствуя, духовнымъ влiянiемъ своимъ, плотскiя средства, необходимыя для достиженiя того или другаго. Всему поставлены извѣстные предѣлы; у кого не достаетъ полуфунта мозга, тотъ не наживетъ его, сколько ни ломай бѣдной головΏы своей; но у кого какая–нибудь извѣстная частица мозга отстала въ развитiи своемъ и въ–слѣдствiе того у ребенка слаба память, или слаба понятливость, — тому можно, какъ говорится, тщательнымъ образованiемъ укрѣпить память и заставитъ его понимать, соображать и заключать довольно–порядочно. Вѣроятно, при этомъ совершенствуется, развивается постепенно и плотской снарядъ–средство, въ которомъ душа нуждается для помянутыхъ дѣйствiй, и такимъ образомъ душа наша, взявъ перевѣсъ, преобразовываетъ частiю тѣло наше и производитъ вещественныя въ немъ перемѣны.
     Остается спросить, дѣйствительно ли каждое свойство и способность душΏи нашей дѣйствуетъ или обнаруживается посредствомъ особаго снаряда, особенной частицы мозга? И мы, до извѣстной степени, должны отвѣчать на это утвердительно, — должны по–крайней–мѣрѣ согалситься, что извѣстному роду способностей, подходящему подъ одно общее понятiе, дана и особая частица мозга. Это доказывается, во–первыхъ, общимъ разсужденiемъ: если душа соединена здѣсь съ плотiю неразрывно, если притомъ ей данъ особый снарядъ, мозгъ, или общее чувствилище, то, кажется, почти само–собою разумѣется, что различныя части этого снаряда должны имѣть каждая свое особое назначенiе и соотвѣтствовать той или другой способности душΏи. Во–вторыхъ, восходя по ряду животныхъ, начиная съ низшихъ, мы находимъ сначала мозгъ самаго малаго объема и самаго простаго, несложнаго устройства; а по мѣрѣ того, какъ подымается выше въ цѣпи этой, къ мозгу присоединяются различныя части; онъ дѣлается, сравнительно, объемистѣе и многосложнѣе. Правда, предметъ этотъ доселѣ крайне теменъ, и весьма–трудно вдаваться тутъ въ частности и подробности; не менѣе того, однакожь, общее положенiе должно быть справедливо, о чемъ еще будемъ говорить пространнѣе.
     Относительно физiономики, въ общности, дѣло также не подлежитъ, кажется, сомнѣнiю, хотя частности и случайности могутъ быть спорны и вести къ ошибочнымъ заключенiямъ. Разница та только, что въ чертахъ лица, прiемахъ и стати человѣка, бываетъ болѣе благопрiобрѣтеннаго, чѣмъ въ мозгу: почему на всѣхъ языкахъ и у всѣхъ народовъ не только внезапное выраженiе лица, но и постоянныя черты его служили вывѣской души. Иной искусно скрываетъ вывѣску эту подъ заученой личиной — но ему измѣняютъ глаза; другой, владѣя всѣмъ лицомъ и даже глазами своими, скрадываетъ тутъ–и–тамъ клеймо природы — но ему измѣняетъ предательская черта по обѣ стороны губъ; третiй, наконецъ, одаренъ наружностiю чрезвычайно–выгодною и обманчивою; но не всякiй изъ насъ дается въ обманъ, и опытный наблюдать укажетъ вамъ иногда, почему именно онъ наружности этой не вѣритъ.
     ________
     
    Черепословiе.
     
     Галль есть основатель этого ученiя (1796). Въ новѣйшiя времена (1841), Карусъ, возставъ противъ началъ Галля, дѣйствительно показалъ отчасти неосновательность ихъ, но въ то же время подтвердилъ и доказалъ истину нѣкоторыхъ его открытiй. Вотъ ученiе Галля:
     Мозгъ есть снарядъ, служащiй средствомъ для обнаруженiя духовныхъ способностей; сообщительное звено между духомъ и плотью. Какъ каждому изъ пяти чувствъ нашихъ и вообще каждой части и снаряду принадлежитъ особый нервъ, состоящiй въ связи съ мозгомъ, такъ точно каждому виду умственной дѣятельности нашей принадлежитъ особая частица мозга. Количество мозга и мозговаго состава въ нервахъ находится въ прямомъ содержанiе съ количествомъ или силой дѣятельности подлежащаго ему снаряда, т. е., чѣмъ больше одного, тѣмъ больше другаго. У человѣка самый полный и самый сложный мозгъ; въ немъ есть всѣ части, которыя порознь встрѣчаются въ разлиныхъ животныхъ, и, сверхъ–того, еще такiя, которыхъ у животныхъ нѣтъ. Посему у человѣка, сравнительно съ вѣсомъ всего тѣла, болѣе мозга, чѣмъ у какого–либо инаго животнаго. Но и у людей встрѣчается много разнообразiя, какъ относительно всего количества мозга, такъ и относительно объема нѣкоторыхъ его частей. У людей съ большими способностями или вообще мозгу болѣе, или, по–крайней–мѣрѣ нѣкоторыя части мозга преимущественно развиты. Въ младенчествѣ, когда свойства и способности начинаютъ развиваться, весь мозгъ стремится расшириться: его, такъ–сказать, распираетъ; подъ старость, этого уже незамѣтно; а какъ, притомъ, мозгъ образуется прежде черепа, то этотъ послѣднiй и принимаетъ вполнѣ отпечатокъ перваго. Каждая отдѣльно–образованная часть мозга, предназначенная для какой–либо особой цѣли, можетъ дѣйствовать самостоятельно, независмо отъ цѣлаго. Мѣстомъ соединенiя всѣхъ снарядовъ мозговыхъ служитъ узелъ соединенiя головнаго и спиннаго мозга (становой жилы); при малѣйшемъ поврежденiи этой части, слѣдуетъ скорая и неизбѣжная смерть. Всѣ мозговыя части или снаряды находятся въ двойномъ числѣ, по обѣ стороны, за исключенiемъ лежащихъ по самой срединѣ, вѣрочтно служащихъ для сосредоточенiя всѣхъ дѣйствiй. Посему, болѣзненное состоянiе одной половины мозга не лишаетъ еще человѣка всѣхъ способностей, такъ же точно, какъ одинъ глазъ замѣняетъ недостатокъ другаго. Мозговые снаряды, относящiеся до коренныхъ жизненныхъ силъ, лежатъ въ глубинѣ, на днѣ черепа, и эти части свойственны всѣмъ мозговымъ животнымъ (*); снаряды для высшихъ способностей, напротивъ, по мѣрѣ того, какъ они присоединяются къ первымъ, лежатъ ближе къ поверхности. Большее развитiе той или другой части мозга оказывается возвышенiемъ, бугоркомъ черепа, который въ зародышѣ образуется изъ плевы или кожи и крѣпнетъ окончательно только на извѣстномъ возрастѣ младенца. Наблюденiя показали, что большимъ способностямъ человѣка всегда соотвѣтствуетъ сильное развитiе извѣстной части мозга, которое обнаруживается на томъ мѣстѣ возышенiемъ самого черепа. Взаимное сравненiе мозга, или череповъ, людей различныхъ свойствъ и способностей, — сравнительная анатомiя, т. е. расмотрѣнiе составныхъ частей мозга различныхъ животныхъ, съ обращенiемъ вниманiя на отличительныя свойства и способности каждаго изъ нихъ, — наблюденiя надъ мозгомъ малоумныхъ, сумасшедшихъ, кретиновъ, людей и животныхъ, у которыхъ мозгъ былъ поврежденъ и проч., составили основанiе ученiя Галля, который полагалъ, что открылъ, гдѣ именно лежатъ мозговыя части или снаряды, заключающiе въ себѣ извѣстныя свойства, наклонности и способности.
     На этомъ основанiи, продолженiе мозга, при проходѣ изъ черепа въ позвоночный столбъ, у Галля называется снарядомъ жизненной силы; эта часть, у низшихъ мозговыхъ животныхъ, замѣняетъ весь остальной мозгъ. Мозжечокъ принадлежитъ половымъ отправленiямъ, и потому степень ихъ указывается степенью выпуклости затылка. Позади и посверхъ ушей, исключительно у всѣхъ плотоядныхъ животныхъ, замѣчается особый бугорокъ, который посему и указываетъ на степень склонности къ убiйству. Такимъ образомъ, Галль продолжаетъ пересчитывать прочiя свойства и способности души нашей, обозначая мѣсто ихъ въ черепѣ, головѣ — какъ это видно изѣ приложеннаго рисунка.
     Много возражали противъ этого ученiя, и въ особенности старались опровергнуть его противорѣчащими ему примѣрами; при всемъ томъ, однакожь, неьзя опровергнуть того, что Галль, отчасти, основалъ систему свою на вѣрныхъ данныхъ. Послушаемъ теперь основателя другой системы. Каруса.
     Искони искали въ образованiи головы выраженiя душевныхъ свойствъ; уже древнiе художники выражали наружнымъ видомъ головы значенiе своихъ статуй. Плоскiй, широкiй лобъ атлета, въ глазахъ всякаго, выражаетъ, конечно, иное, чѣмъ возвышенное чело Юпитера или Аполлона. Лафатеръ и Галль, въ наши времена, первые напали на этотъ предметъ — каждый съ своей стороны. Лафатеръ, почти безъ пособiй науки, слѣдовалъ одному только чувству своему — а Галль первый началъ изслѣдованiемъ научнымъ. Но въ то время не было еще возможности основать подобное ученiе на открытiяхъ и наблюденiяхъ, слѣланныхъ гораздо–позже. Только въ 1807, Океанъ показалъ, что черепъ есть не иное что, какъ развитые въ составѣ и объемѣ три послѣднiе или первые позвонка хребтоваго столба, и дополнилъ этимъ остроумное замѣчанiе Галля, что мозгъ есть продолженiе болѣе–развитой конечности хребтоваго мозга (становой жилы). Всѣ наблюденiя о составѣ и образованiе нервныхъ и мозговыхъ нитей послѣдовали еще позже. такимъ образомъ, и мозгъ, соотвѣтственно этимъ тремъ, развитымъ въ плоскiя кости, позвонкамъ, состоитъ изъ трехъ главныхъ частей (а не изъ двухъ, какъ полагали доселѣ): изъ мозга–большаго, мозжечка и четырехбугорчатаго мозга; у всѣхъ мозговыхъ животныхъ — у молочныхъ, у птицъ, гадовъ и рыбъ — находимъ мы всѣ три части эти; но и у иныхъ развита болѣе одна, у другихъ другая. Такъ, напр., у рыбы четырехбугорчатый мозгъ составляетъ главную, по объему, часть, тогда–как у молочныхъ онъ едва замѣтенъ, а развиты обѣ остальныя части; у человѣка же, наконецъ, чрезвычайное развитiе особенно большаго–мозга далеко превышаетъ отношенiя эти у всѣхъ другихъ животныхъ. Въ человѣческомъ зародышѣ, гдѣ нѣтъ еще никакихъ высшихъ отправленiй, развита почти одна четырехбугорчатая часть мозга, какъ у рыбъ. Задняя часть мозга даетъ отъ себя нервы мышцамъ и половымъ снарядамъ; средняя часть мозга даетъ нервы питательнымъ и образовательнымъ снарядамъ; а передняя часть снабжаетъ ими органы чувствъ, которые даютъ намъ всѣ представленiя и понятiя.
     Посему: I. Два полушарiя большаго–мозга служатъ для представленiй, понятiй, воображенiя. II. Средняя часть мозга или четыре бугра: общее чувствилище или общее жизненное чувство; нравъ. III. Мозжечокъ: хотѣнiе, влеченiе.
     Начало или основанiе всякой духовной жизни троякое: распознавать, чувствовать и хотѣть, и имъ соотвѣтствуютъ три различныя мозговыя части; а этимъ тремъ частямъ соотвѣтствуютъ и три головные позвонка или три части черепа: чело, темя и затылокъ. Чело есть отличительный признакъ человѣчества; чело заключаетъ въ себѣ переднiя части полушарiй большаго–мозга, и это, безспорно, сѣдалище всѣхъ умственныхъ способностей; темяныя кости, образующiя среднiй изъ этихъ трехъ позвонковъ, заключаютъ въ себѣ среднюю часть, болѣе–развитую у прозябающихъ животныхъ; здѣсь общее чувствилище и нервы питательные. Наконецъ, третiй головной позвонокъ, затылочная кость, заключаетъ въ себѣ животныя силы и побужденiя. Изъ этого ясно слѣдуетъ, что самое наружное образованiе головы или черепа, можетъ дать намъ вѣрное понятiе о важномъ соотношенiи въ комъ–либо этихъ трехъ главнѣйшихъ принадлежностей всякой животной жизни. Большее развитiе чела указываетъ на преобладанiе умственныхъ способностей; большее развитiе средины головы отъ уха до уха — на перевѣсъ нравственныхъ качествъ; наконецъ значительное расширенiе или выпуклость затылка — на сильныя страсти и побужденiя.
     Далѣе этого, утверждаетъ Карусъ, мы еще ступить не можемъ; а потому Галь, который въ этомъ общемъ смыслѣ расположилъ довольно–вѣрно принятые имъ органы, — преждевременно и неосновательно назначилъ каждой способности, чувству и свойству свой отдѣльный уголокъ. Но довольно–замѣчательно, что ученiе Галля, по–крайней–мѣрѣ въ общности, подтвержается этими ноыми и неоспоримыми наблюденiями, въ то время вовсе еще неизвѣстными; съ другой же стороны, довольно съ насъ и того, что мы можемъ, даже въ ребенкѣ, узнать преобладанiе или недостатокъ одной изъ поименованныхъ трехъ общихъ и главныхъ жизненныхъ силъ. Если я встрѣчу человѣка, въ которомъ нахожу, по первому взгляду, сильныя побужденiя и порывы стяжанiя, — между–тѣмъ, какъ умственныя способности его должны быть крайне–ограничены, и даже нравственности или чувства мало, то, конечно, я дѣлаю объ этомъ человѣкѣ совсѣмъ–иное заключенiе, чѣмъ о такомъ, гдѣ я вижу преобладанiе ума, подчиненныя ему отношенiя побужденiй и хотѣнiй — или гдѣ встрѣчу преобладанiе средней части, принадлежащей нраву и чувству — или наконецъ, гдѣ найду равномѣрное, согласное развитiе всѣхъ трехъ частей, а равно и одинаковую бѣдность ихъ. Послѣднее нерѣдко встрѣчается у малоумныхъ отъ рожденiя. Первый изъ поименованныхъ череповъ долженъ принадлежать человѣку, по нраву схожему съ дикимъ животнымъ; да и самый черепъ будетъ близокъ къ черепу животныхъ, у которыхъ преимущественно развитъ затылокъ. Преобладанiе темянной части, при малости чела и затылка — также дурной знакъ, и долженъ напомнить намъ рыбiй бытъ и нравъ: это прозябательная жизнь, общiя, внутреннiя чувства, безъ разума и воли; словомъ, дѣтская голова, ребяческiя понятiя и тупоумiе. При меньшей же степени помянутыхъ признаковъ, такая голова принадлежитъ вообще женщинамъ, которыхъ чувство преобладаетъ передъ умомъ. Вотъ почему женская голова вообще меньше мужской, округлѣе и продолговатѣе, лобъ и затылокъ не такъ выдаются и на нихъ нѣтъ угловатыхъ бугровъ (*); по этому у женщинъ также вообще менѣе мозга, и въ–особенности передняя часть полушарiй его менѣе развита (**). Такимъ же образомъ отличаются черепа главнѣйшихъ племенъ человѣческихъ: у кавказскаго племени чело болѣе развито; у Азiатцовъ затылокъ; у вочточныхъ и западныхъ племенъ — Монголовъ, малайцевъ, Американцевъ — преобладаетъ средняя, теменная часть (***). Безспорно, есть исключенiя изъ общаго правила; кромѣ того, старательное образованiе, умственное развитiе мало–способной головы, можетъ иногда превзойдти небрежно–взрощенную, хотя и даровитую голову; но истинно–высокое, а тѣмъ болѣе генiальное развитiе ума, безспорно, тамъ только возможно, гдѣ переднiя части мозговыхъ полушарiй достаточно развиты. Генiй Лейбница или Гёте никогда не поселится подъ черепомъ кретина: это физическая невозможность.
     Коль–скоро доказано, что развитiе каждаго изъ трехъ черепныхъ позвонковъ имѣетъ отдѣльное психологическое значенiе, то уже есть возможность приложить мѣру къ признакамъ этимъ и выразить ее цифрами, чего по ученiю Галля сдѣлать невозможно. Но чтобы получить точный размѣръ каждаго изъ трехъ позвонковъ, въ длину, въ вышину и въ ширину, было бы необходимо сдѣлать три поперечные разрѣза черепа; вмѣсто того, можно удовольствоваться тѣмъ, чтобы 1) измѣрить (*) ширину каждаго изъ трехъ позвонковъ, а именно: а) ширину лба, отъ виска до виска; b) ширину теменной части, отъ одного темяннаго бугра до другаго; с) ширину затылка, отъ уха до уха, или отъ бугра позади уха; — 2) измѣрить вышину этихъ позвонковъ, поставить одну ножку циркуля въ ухо, въ самый рукавъ, а другую ножку а) до средины лба, на самой большой его возвышенности; b) до самой возвышенной точки темени, и с) то же относительно затылка. Длина каждаго позвонка, особенно затылочнаго, можетъ быть снята только съ голаго черепа; по этому, относительно живыхъ людей, должно удовольствоваться показанными мѣрами, и 6 цифръ, будучи расположены въ сравнительной таблицѣ, будутъ выражать уже довольно–положительно степень трехъ главныхъ душевныхъ способностей.
     Не менѣе–важно для черепослова еще другое обстоятельство: степень образованiя главнѣйшихъ трехъ орудiй духовнаго развитiя — въ особенности же глаза и уха. Безъ этихъ пособiй, въ душѣ нашей будутъ вѣчныя потемки, и человѣкъ останется скотомъ (**). Слѣпо– и глухо–рожденный долженъ бы навсегда остаться безумнымъ. Случай этотъ, къ–счастiю, не встрѣчается, — развѣ у уродовъ. Но даже слѣпо–прожденный, образующiй себя посредствомъ слуха и осязанiя, всегда показываетъ другое направленiе духовной жизни своей, чѣмъ глухо–рожденный, который прiобрѣлъ и развилъ всѣ познанiя свои посредствомъ зрѣнiя и осязанiя. Посредствомъ глаза, человѣкъ вструпаетъ въ мiръ вселяется въ человѣка. Посему и вообще человѣкъ, у котораго преобладаетъ снарядъ зрѣнiя, будетъ отличаться, въ умственномъ развитiи своем, отъ человѣка, у котораго преобладаетъ ухо. Расположенiе къ живописи, зодчеству и ваянiю принадлежитъ безспорно первому, а способность къ языкамъ и музыкѣ второму; потому и образъ чувствъ и мыслей того и другаго долженъ нѣкоторымъ образомъ отличаться. Первый будетъ болѣе открытъ, предпрiимчивъ, неустрашимъ, понятливѣе и самъ скорѣе всюду опознается — второй болѣе погруженъ въ себя, задумчивъ и разсудителенъ, отвлеченнѣе, склоненъ къ поэзiи, а можетъ–быть и трусливъ, недовѣрчивъ, лѣнивъ, человѣкъ потаенный и мечтательный.
     Но какъ преобладанiе того или другаго изъ поименованныхъ чувствъ оказывается уже по самому устройству черепа, то изъ этого аткже усматривается важность и значенiе кранологiи. Царство животныхъ, именно сравнительная анатомiя, — служитъ здѣсь лучшимъ наставникомъ нашимъ. Гдѣ зрѣнiе вообще слабо, тупо, тамъ и костяной глазной яминѣ не дано того объема и благообразiя, какъ тамъ, гдѣ находимъ острое, превосходное зрѣнiе. Еще болѣе это замѣтно относительно слуховаго снаряда, который, какъ извѣстно, устроенъ весь–почти въ твердой сплошной кости. Хорошо–устроенный слуховой снарядъ даетъ черепу болѣе ширины, съ–исподу, противъ уха. Животныя — подземныя и водяные, изъ числа молочныхъ, представляютъ намъ въ устройствѣ черепа яркiй примѣръ неразвитаго зрительнаго снаряда, и напротивъ болѣе совршеннаго уха. У крота, не только у слѣпца, нѣтъ вовсе устроенной, какъ у другихъ животныхъ, глазной ямины; а у рыбовидныхъ молочныхъ животныхъ такъ же; но за то черепъ крота показываетъ значительное развитiе слуховаго снаряда. У обезьянъ, напротивъ, особенно у маки, глазная ямина вполнѣ образована, закрыта кругомъ, какъ кольцо; но внутренее ухо далеко не такъ развито. Не менѣе ясно это у хищныхъ птицъ. такое различiе даже весьма–замѣчательно въ близкихъ, сродныхъ видахъ, если свойства и самые органы ихъ въ этомъ отношенiи различны. Такъ, напр. свѣтлый, большой глазъ горной козы (гемзы) лежитъ въ превосходно–образованной, выдавшейся яминѣ — тогда–какъ тупому и даже меньшему въ обѣемѣ глазу домашней козы соотвѣствуетъ и болѣе–плоская ямина въ кости — если можно такъ выразитьс, не столь тщательно–отдѣланная.
     Наблюденiя эти, безъ всякаго сомнѣнiя, могутъ быть примѣнены и непосредственно къ человѣку. Мы видимъ, что люди, съ большими глазными яминами и рѣзко–очерченными краями ихъ, пользуются особенно–развитымъ зрительнымъ снарядомъ и такимъ направленiемъ духовныхъ способностей, какъ объяснено было выше. Посему, мѣра отъ наружнаго края одной глазной впадины до того же края другой, противу самаго разрѣза вѣкъ, также можетъ дать намъ важныя сравнительныя заключенiя; мы найдемъ, напримѣръ, что у даровитыхъ живописцевъ, ширина эта болѣе обыкновенной. Здѣсь подтверждаются наблюденiя Галля, который назначаетъ ограны мѣстности, красокъ и формы, именно около глазной ямины, и частiю по верхнему ребру ея. Но Галль ошибался, относя это къ мозгу, который слишкомъ удаленъ отъ краевъ глазной ямины: примѣта эта, вѣрная по себѣ, относится собственно къ глазу. Выдавшiеся впередъ большiе глаза, у Галля, означаютъ способность къ языкамъ: наблюденiе также вѣрное, но его нельзя отнести къ мнимому органу языковъ въ мозгу, а просто къ тому, что люди съ такими глазами имѣютъ слабое зрѣнiе, близоруки, даже съ виду походятъ на человѣка, который внимательно прислушивается къ чему–либо, а глазами смотритъ и не видитъ. Посему, такiе глаза указываютъ на болѣе–развитый слухъ, на переимчивость, и, въ–слѣдствiе того, на способность къ языкамъ. Справедливо замѣчанiе Галля, что у людей, которые всюду прислушиваются, притомъ очень–осторожны, недовѣрчивы и скрытны, — голова, въ вискахъ и къ уху, бываетъ очень–широка, и представляетъ тутъ особый бугоръ. Но и это также не отъ мозговаго органа осторожности и скрытности: это указываетъ только на преобладанiе слуховаго органа, при слабомъ нравѣ и способностяхъ, изъ чего и происходятъ непосредственно поименованныя качества.
     И такъ, слѣдующiя измѣренiя должно имѣть въ виду, для предположенной нами цѣли:
        I. Мѣра въ вышину:
     1. Отъ слуховаго отверстiя до средины самой большой выпуклости лбяной кости.
     2. То же, до макушки, или теменныхъ костей.
     3. То же, до затылочной кости.
        II. Мѣра въ длину:
     1. Отъ перенося до лбянаго шва.
     2. Отъ средины этого шва, до затылочной кости.
     3. Отъ начала этой кости о края большаго отверстiя. (Послѣдняя мѣрка можетъ быть снята только съ костянаго черепа.)
        III. Мѣра въ ширину:
     1. Ширина лба или чела, на самомъ широкомъ мѣстѣ.
     2. Разстоянiе отъ одного теменнаго бугра до другаго, по обѣ стороны макушки.
     3. Ширина затылка, на самомъ широкомъ мѣстѣ этой кости.
     4. Ширина лица въ глазахъ, отъ внѣшнихъ краевъ глазныхъ яминъ.
     5. Ширина головы въ вискахъ, отъ одной чешуйчатой кости до другой.
     Измѣренiя эти дадутъ опытному изслѣдователю картину духовной личности человѣка, особенно, если присоединить къ тому еще два измѣренiя:
     1. Длину носа, отъ кончика до переносья.
     2. Длину или вышину всего человѣка, отъ макушки до пятокъ.
     Первое изъ этихъ двухъ измѣренiй важно потому, что строенiе черепа животныхъ показываетъ намъ особенное значенiе носовыхъ косточекъ: большая длина рыла или морды не говоритъ въ пользу умственныхъ способностей; у человѣка же, длина эта выражается не величиною или погибомъ носа, а длиною его, отъ корня до кончика. Мѣра эта должна служить, такъ–сказать, поправкою прочихъ измѣренiй.
     То же скажемъ о длинѣ всего тѣла: при большомъ ростѣ человѣка, большiе размѣры головы будутъ, срвнительно, въ порядкѣ вещей; при маломъ, напротивъ, укажутъ особенное развитiе той или другой части мозга. У человѣка огромнаго роста, лобъ можетъ быть шире, чѣмъ у малорослаго — а между–тѣмъ, сравнительно со всѣмъ тѣломъ, лбяныя кости у послѣдняго окажутся гораздо–болѣе развитыми.
     За тѣмъ, Карусъ весьма–основательно оговаривается, чтобы не считать всѣ правила это непреложными; толщина черепныхъ костей, качество мозга, которое иногда можетъ вознаградить количество его, навыкъ, опытъ, образованiе, упражненiе и другiя обстоятельства, требуютъ въ частностяхъ такихъ поправокъ при примѣненiи общаго закона, которыхъ сдѣлать невозможно. Во–вторыхъ, надобно умѣть отличить болѣзненное измѣненiе объема черепа; а при измѣренiи всего роста человѣческаго, должно обращать вниманiе на искривленiе позвоночнаго столба и болѣзненную малорослость. Въ–третьихъ, должно умѣть отличить черепъ, искаженный еще въ детствѣ наружными насилiями; у насъ случается это иногда только при самыхъ родахъ; но у дикихъ народовъ — Каоаибовъ и древнихъ Перуанцевъ, дѣлали это уже умышленно. Въ такомъ плоскомъ съ боковъ, или поднятомъ въ срединѣ, въ родѣ сахарной головы, черепѣ, здоровыя мозгъ и различныя части его могутъ также улечься; и указанныя нами измѣренiе и значенiе ихъ, само–собою разумѣется, будутъ обманчивы.
     Далѣе, Карусъ говоритъ о томъ, какiя именно свойства и качества души всего скорѣе обнаруживаются измѣренiями головы. Сюда принадлежатъ: кретины, малоумные отъ рожденiя, у которыхъ голова вообще нѣсколько–менѣе. Лёре (Leuret), измѣривъ болѣе 1000 головъ, нашелъ среднiй объемъ здоровой мужской головы 561 миллиметра, а у малоумныхъ 553; у женщинъ 538 и 517. Лели также нашелъ, что у малоумныхъ поперечникъ головы на 21/1000 менѣе, чѣмъ у здоровыхъ. Иногда, впрочемъ, у первыхъ голова бываетъ необыкновенно–велика — отъ бывшей мозговой водянки, или отъ сплошнаго утолщенiя черепа; это также должно умѣть опредѣлить. У малоумныхъ затылокъ бываетъ плоскiй — почему голова приближается къ головѣ животныхъ: это же образованiе указываетъ на недостатокъ воли, твердости, самостоятельности, и на слабосилiе. Иногда у нихъ выдается одна только исподняя часть затылка, и указываетъ на совершенно–скотскiя побужденiя.
     Яркую противоположность представляетъ черепъ во всѣхъ огношенiяхъ природой–одареннаго и образованiемъ–развитаго генiальнаго человѣка. Это большой, красиво–сложенный черепъ, съ обширнымъ челомъ. Различiе это рѣшаетъ даже самый вѣсъ мозга: у малоумныхъ, онъ составляетъ 1226 до 865, даже до 523 грамъ; а здоровый мозгъ вѣситъ 1370 и болѣе. Мозгъ Дюпюйтрена вѣсилъ 1407 грамъ, а мозгъ Кювье 1822. У Наполеона было чело замѣчательной обширности; у Гёте также, у Шиллера же равномѣрное развитiе всей головы.
     Если тороватая природа и образованiе сойдутся, то отъ человѣка можно ожидать многаго; неразвитое дарованiе чертвѣетъ, глохнетъ, и даже предназначенныя для него части мозга отстаютъ въ своемъ развитiи. Наоборотъ, и малое дарованiе можетъ быть, до извѣстной степени, развито, и тогда самые мозговые снаряды его нѣсколько разовьются. Такъ глазъ слѣпнетъ, будучи надолго вовсе лишенъ свѣта, а мышца слабѣетъ и чахнетъ, оставясь долго безъ движенiя. Впрочемъ, на седьмомъ году жизни мозгъ достигаетъ уже такой степени развитiя, что позднѣйшiя случайности могутъ имѣть влiянiе почти только на относительную величину или образованiе различныхъ его частей, а не на ростъ цѣлаго; изъ чего и явствуетъ важность первоначальнаго образованiя ребенка и развитiя общихъ понятiй его. Нельзя, при всемъ томъ, не замѣтить, что родятся иногда и такiе люди, какъ папа Сикстъ V, который преобразовалъ самъ себя изъ пастуховъ въ строгаго, умнаго и могучаго властелина. Тутъ природа сдѣлала все и прямо создала такую голову.
     Странно было бы искать въ физическихъ признакахъ качествъ безусловно–добрыхъ и дурныхъ. безусловно–дурныхъ свойствъ или качествъ въ человѣкѣ нѣтъ; воровство есть въ основанiи своемъ естественное побужденiе къ прiобрѣтенiю, но оно преступно потому, что воръ отнимаетъ чужую собственность, причиняетъ вредъ другому, знаетъ это и все–таки не удерживается отъ подобнаго поступка. По этому, мы должны исмкать однихъ только сравнительныхъ примѣтъ и признаковъ, и рѣшать, какiя свойства и способности преобладаютъ, какъ это объяснено было выше.
     За тѣмъ, Карусъ распространяется нѣсколько о значенiи трехъ главныхъ размѣровъ частей черепа, о различiи преобладанiя вышины, ширины и длины этихъ частей и дѣлаетъ еще одно замѣчанiе: такъ–какъ черепъ есть высшая степень развитiя трехъ верхнихъ спинныхъ позвонковъ, и какъ развитiе это состоитъ въ томъ, что толстыя, угловатыя части позвонка, такъ–сказать, сплющиваются, отростки сглаживаются и цѣлое представляетъ гладкую, ровную поверхность, — какъ, сверхъ–того, черепъ животнаго бываетъ тѣмъ глаже, ровнѣе и округлѣе, чѣмъ выше животное стоитъ, то изъ всего этого слѣдуетъ, что шишки и гребни на самой кости черепа человѣческаго принадлежатъ также къ числу признаковъ не совсѣмъ–выгодныхъ и что черепъ, на поверхности котораго нѣтъ ни сучка, ни задоринки, — въ духовномъ отношенiи, стоитъ выше перваго.
     ________________
     
     Мы видѣли, что Карусъ, основывая, какъ самъ онъ говоритъ, новую систему кранологiи и опровергая основанiя, на которыхъ стоилъ Галль, — не менѣе того подтверждаетъ многiя наблюденiя его и говоритъ, что теорiя Галля ложна, но что въ практикѣ ея много истины. Въ новѣйшее время, стали опять писать объ этомъ предметѣ, и въ Германiи выходитъ особый френологическiй журналъ. Въ немъ много любопытнаго, много наблюденiй, подтверждающихъ открытiя Галля. Въ одномъ журналѣ была также напечатана статья, о которой мы упомянемъ здѣсь въ заключенiе, предоставивъ читателямъ испытать истину ея, — и тогда перейдемъ къ физiономикѣ.
     «Всѣ открытiя» говоритъ авторъ: «которыхъ истина могла быть доказана на опытѣ, немедленно признавались достовѣрными и непреложными и вскорѣ переходили въ ряды общественныхъ истинъ. Нельзя сомнѣваться въ силѣ пороха, зарядивъ ружье и выстрѣливъ изъ него; нельзя сомнѣваться въ силѣ паровъ, прокатившись по желѣзной дорогѣ, и проч. Но открытiя, которыя не могутъ быть объяснены непосредственнымъ и подручнымъ опытомъ, всегда возрождали сомнѣнiя и опроверженiя. Сюда принадлежитъ и кранологiя. Если бы и тутъ можно было найдти такое доказательство, которое подвержено ежечасному опыту, то, конечно, невѣрующiе стали бы по–неволѣ вѣрить. Я нашелъ этотъ опытъ» продолжаетъ онъ: «и всякiй можетъ повѣрить его на себѣ и на другихъ; если прiятель вашъ уснетъ довольно–крѣпко, то подойдите потихоньку, положите палецъ на одинъ изъ извѣстныхъ вамъ органовъ головы его, т. е. на извѣстный бугорокъ черепа, — и начинайте давить осторожно, усиливая постепенно давленiе, доколѣ спящiй не проснется; тогда спросите его немедленно, что онъ видѣлъ во снѣ? и вы услвшите, что грезы его каждый разъ относились до предметовъ этого органа. Налягте пальцемъ на органъ музыки — и сонному пригрѣзится музыка: пожмите другой какой–либо органъ, особенно если онъ хорошо развитъ — и сонъ будетъ ему соотвѣтствовать.
     
    Объясненiе рисунка Френологiи.
     
     1) Органъ Фактическiй, — память событiй, чувство вещей; у животныхъ осѣдлость, домашность.
     2) Органъ Сравненiй — количественность.
     3) Органъ Правости, — справедливость, истина, доброта.
     4) Органъ Духовности, — религiозность.
     5) Органъ Твердости, — постоянство, упрямство.
     6) Органъ Величiя, — властолюбiе независисость, честолюбiе, высокость, гордость, презрительность.
     7) Органъ Чадолюбiя, — отеческая любовь, воспроизводимость самого–себя.
     8) Органъ Любви.
     9) Органъ Самозащищенiя, — храбрость, смѣлость.
     10) Органъ Общительности, — привязанность, дружба, любовь супружеская.
     11) Органъ Недовѣрчивости, — предусмотрительность, сомнѣнiе, наклонность къ самоубiйству.
     12) Органъ Тщеславiя, — самолюбiе, страсть къ блеску, роскоши, похваламъ.
     13) Органъ Поэзiи.
     14) Органъ Мимики, — страсть къ подражанiю, актерство.
     15) Органъ Усвоеваемости, — страсть къ имнѣнiю, къ собственности, запасу.
     16) Органъ Разрушаемости, — страсть уничтожать, истреблять.
     17) Органъ Созидаемости, — страсть къ устраненiю, постройкѣ, механикѣ, изящнымъ искусствамъ.
     18) Органъ Хитрости, — умѣнье притворяться, ловкость, тонкость, лицемѣрство.
     19) Органъ Осуждаемости, — страсть къ критикѣ, острословiю, насмѣшкѣ.
     20) Органъ Наводимости, — способность къ идеямъ, метафизикѣ, глубокости.
     21) Органъ Мѣстности, — страсть путешествовать, чуство отношенiй, желаемость перемѣнять мѣста.
     22) Органъ Цвѣтности, — способность къ цвѣтамъ и ихъ отношенiямъ.
     23) Органъ Счетности, — страсть къ числамъ, математикѣ.
     24) Органъ Личности, — страсть къ потретамъ, память лицъ.
     25) Органъ Словности, — способность къ словамъ, память именъ.
     26) Органъ Звучности, — музыка.
     27) Органъ Язычности, — способность къ языкамъ.
     _______________
     
ЧЕРЕПОСЛОВIЕ
и
ФИЗIОНОМИКА.
(Статья вторая и послѣдняя.)
_____

Физiономика (*).

     Физiономика не только родная сестра кранологiи, но онѣ двойни, и притомъ неразлучныя, какъ сiамскiе близнецы. Коль–скоро духовная жизнь выражается на поверхности нашего черепа, то нѣтъ причины, для чего бы сомнѣваться въ томъ же, относительно лица, дарованнаго преимущественно человѣку. Съ одной стороны, извѣстныя свойства и способности влекутъ за собою, по–видимому, извѣстный складъ и образованiе лица, хотя причина этой таинственной связи чрезвычайно–мало извѣстна; съ другой же, выраженiе прiобрѣтается и есть добро наживное. Между–тѣмъ, однакоже, должно признаться, что этотъ языкъ природы крайне–загадоченъ, и что общiя правила тутъ слишкомъчасто допускаютъ множество исключенiи. Не менѣе того, любопытно и поучительно изучать человѣка по казовому концу товара, по наружности, и разгадывать сердце его и душу.
     Швейцарскiй пасторъ Лафатеръ — основатель этого ученiя. Онъ самъ не отличался ни ученостiю, ни высокимъ умомъ, но за то извѣстенъ былъ по высокой нравственности, добродушiю, благородству и твердости. Онъ издалъ первыя наблюденiя свои въ 1775 году, а въ 1799 г. былъ смертельно раненъ на улицѣ Цюриха, при занятiи города Массеною, когда подавалъ помощь раненнымъ. Онъ умеръ, какъ жилъ — христiаниномъ, спокойно и съ твердымъ упованiемъ.
     Лафатеръ, какъ говорятъ, самъ въ–послѣдствiи не вѣрилъ безусловно своей физiономикѣ, которая не менѣе того останется навсегда замѣчательнымъ произведенiемъ наблюдательности и знанiя человѣческаго сердца. Липсъ, Шелленбергъ, Ходовецкiй и другiе знаменитые въ то время художники, посвятили карандашъ свой украшенiю и поясненiю созданнаго Лафатеромъ новаго ученiя.
     Мнѣ попалась однажды любопытная собственно–ручная тетрадь Лафатера, 1778 года (*), въ которой знаменитый физiономистъ излагаетъ тогдашнiя мысли и наблюденiя свои по этому предмету. Онъ называетъ тетрадь эту первою сотнею наблюденiй. Вотъ выдержки изъ нея, которыя читатели сами могутъ повѣрить на дѣлѣ.
     
    Замѣчанiя общiя.
     
     Если начальное впечатлѣнiе, при первомъ свиданiи съ человѣкомъ, вполнѣ тебя удовлетворяетъ, если оно не гнететъ тебя, не вяжетъ, не тѣснитъ ни съ какой стороны, а напротивъ тебѣ было легче, свободнѣе при немъ, и человѣкъ тебѣ нравился, безъ всякаго искательства съ его стороны — то вѣрь своему чувству.
     Если человѣкъ съ перваго взгляда не нравится тебѣ, если обликъ его поразилъ тебя безотчетно, не совсѣмъ прiятнымъ образомъ — то разсмотри его, ищи, какая именно черта тебѣ противна; и буде ты затѣмъ найдешь черту эту не около устъ, а въ иномъ мѣстѣ, то не пугайся; но если найдешь ее въ устахъ, то будь остороженъ и наблюдай, при какихъ именно случаяхъ черта эта обозначается яснѣе.
     У кого, при бѣглой измѣнчивости частнаго выраженiя, общiя черты всегда остаются постоянны, тотъ тебѣ другъ; но у кого основныя черты и общее выраженiе мѣняются по обстоятельствамъ, безпрестанно, — того бойся.
     Замѣчайте быстрыя мгновенiя самыхъ неожиданныхъ мгновенныхъ впечатлѣнiй. Кто сохранитъ въ эту минуту благородныя, прiятныя черты, у кого не вырвется и въ такое мгновенiе ни одной противной, животной черты, — тотъ и нравственно выдержитъ всякое искушенiе.
     Неподвижныя черты, всегда неизмѣнное лицо — во всякомъ случаѣ дурной признакъ. такiе люди слишкомъ–умны, если черты лица изъ рѣзки, опредѣлительны, благообразны, — и очень–глупы, если черты эти плоски, ничтожны, прямолинейны.
     У кого все тѣло криво, однобоко, — ротъ криковой, походка кривая, рука на письмѣ кривая, зубчатая, перекрестная — тотъ кривъ умомъ и правомъ; въ нем нѣтъ послѣдовательности, здоровой логики, прямоты и правоты: онъ брюзгливъ, спорщикъ, холоденъ и лукавъ.
     
    Чело.
     
     Небольшая отвѣсная морщина, или двѣ такiя же рядомъ, посреди округлаго, благообразнаго, выпуклаго лба, въ–особенности если брови рѣзки и правильны, — показываютъ въ мужчинѣ умъ и полную зрѣлость сужденiй, а въ женщинѣ тонкiй умъ, благородную гордость, въ соединенiи съ истинною скромностiю.
     Лобъ, который, при погибѣ своемъ посрединѣ, надъ бровями, или между ними, образуетъ едва замѣтную впадину — есть признакъ слабоумiя.
     Высокiй лобъ, туго обтянутый гладкой кожей безъ одной морщины во время улыбки, показываетъ: холодность, лукаство, подозрительность, желчь, упрямство, злопамятство, обидчивость, а при случаѣ и низость — и вообще такой человѣкъ принадлежитъ къ людямъ тяжелымъ.
     У кого нижняя часть лба сильно выступаетъ, а верхняя напротивъ полого приплюснута, носъ горбомъ: а подбородокъ длинный — тотъ кружится надъ бездной дурачествъ.
     Выпуклый отъ темени и впалый къ бровямъ лоб, есть у взрослаго человѣка признакъ неизлечимаго тупоумiя.
     Чѣмъ площе, прямолинѣйнѣе лобъ, чѣмъ менѣе на немъ впадинъ и округлостей, тѣмъ онъ бѣднѣе мыслями.
     Есть выпуклые, величавые лбы, по–видимому высокаго полета, — а между–тѣмъ они тупы или полоумны. Отсутствiе, или дикое, странное расположенiе бровей, показываетъ намъ, что тутъ одно только обезьянство премурости.
     Высокое чело, съ выдавшеюся наверху его выпуклою округлостiю, всегда соединяетъ въ себѣ троякое свойство: генiальный взглядъ, при недостаткѣ спокойной разсудительносит; упорство, при шаткости мыслей; холодъ, въ соединенiи съ вспыльчивостью. Кромѣ того, въ немъ есть что–то теплое и благородное.
     Нѣсколько равнобѣжныхъ (параллельныхъ) косыхъ морщинъ на лбу, т. е. идущихъ наискось сверху внизъ, показываютъ жалкое состоянiе ума.
     Равнобѣжныя, прямыя морщины, иногда съ изломомъ посерединѣ, принадлежатъ весьма–умнымъ, разумнымъ и прямодушнымъ людямъ.
     Нѣсколько равнобѣжныхъ, дугообразныхъ морщинъ на лбу, обращенныхъ дугою кверху, такъ, что надъ переносьемъ остается плоское и гладкое пространство, составляютъ положительный признакъ крайней ограниченности способностей.
     Морщины на лбу, которыхъ средина иногда поускается угломъ къ низу, подозрительны; если же черты эти постоянны и глубоки, то хозяинъ ихъ очень–глупъ.
     Рѣзкiя, короткiя, перепутанныя и противобѣжныя морщины на лбу, доазываютъ грубый, странный, слабый, но крутой нравъ: если же къ этому еще въ срединѣ, надъ переносьемъ, оставлены гладкiя и ровныя ворота, то тутъ ума немного.
     
    Глаза.
     
     Большiя свѣтлоголубые глаза на–выкатѣ, которыя просвѣчиваютъ, если смотрѣть на нихъ съ боку, доказываютъ большiя, быстрыя способности; но въ то же время обидчивость, недовѣрчивость, ревнивость, склонность къ предубѣжденiю. Въ нихъ есть также чувственность и склонность къ вывѣдыванiю людей.
     Маленькiе, черные, глубокiе, искривленные глаза, подъ густыми черными бровями, если при этомъ встрѣчаемъ сатирическую улыбку, доказываютъ лукавство, глубокомыслiе, придирчивость и тонкiе, ловкiе прiемы; если нѣтъ этой улыбки — холодное губоокомыслiе, хорошiй вкусъ, точность, наклонность къ блеску и къ скупости.
     Если глаза, не выдаваясь впередъ изъ–подъ вѣкъ, лежатъ въ уровень съ переносьемъ, то это признакъ слабоумiя.
     Если глаза, изъявляя любовь или радость, не бросаютъ къ вискамъ ни одной морщины, или же, если, наоборотъ, морщинъ этихъ много и онѣ очень–мелки — то хозяинъ глазъ этихъ человѣкъ мелочной, шаткiй и не блестящихъ способностей.
     Глаза, которыхъ кутки (внутреннiе углы) продолговаты, прямы, т. е., не обращены книзу, а вѣки толстокожи и постоянно покрываютъ значительную часть глаза — свойственны генiальнымъ людямъ.
     Большiе, широко–открытые, чистые, прозрачные глаза, при узкихъ и благообразныхъ верхнихъ вѣкахъ, если глаза эти быстры, подвижны, искрятся, — выказываютъ пять свойствъ: остроумiе, тонкiй вкусъ, вспыльчивость, гордость и преданность женщинамъ.
     Рѣденькiя, голыя брови, при длинныхъ рѣсницахъ; свойственны людямъ слабаго сложенiя и притомъ флегматико–меланхолическаго слабоумiя.
     Небольшiе, глубокiе:, тусклые: голубые глаза, подъ прямымъ лбомъ, который закругленъ сверху выдавшеюся выпуклостью, принадлежатъ острымъ и умнымъ людямъ, которые, однако, въ то же время быааютъ горды, подозрительны и жестокосерды.
     Если вѣки никогда не закрываютъ части зрачка или даже оставляютъ на виду подъ нимъ и сверху нѣсколько бѣлка, то это признакъ безпокойнаго, страстнаго, взбалмошнаго и ненадежнаго права.
     Огромные, раскрытые, иногда закатывающiеся глаза, при пошломъ выраженiи лица, показываютъ упрямство, безъ постоянства и стойкости; глупость и притязанiе на премудрость; холодность и ханжескую теплоту.
     Густая, очень–правильная, не широкая, но кровлеобразная бровь, въ которой нѣтъ никакихъ щетинистыхъ отростковъ — служитъ вѣрной вывѣской здраваго, мужественнаго ума; это люди кабинетные, дипломаты, — но тутъ нѣтъ ни самобытной поэзiи, ни быстрой летучести чувствъ и мыслей, ни настоящей теплоты и смѣлой предпрiимчивости.
     Прямолинейныя, густыя, красивыя брови, показываютъ умъ, холодность, богатство въ сочиненiи плановъ и предположенiй.
     Дикообразныя, растрепанныя брови принадлежатъ людямъ страннаго нрава.
     Высокiя, короткiя, частыя, узенькiя брови, при большихъ и глубокихъ глазахъ и глубокой продольной морщинѣ на щекахъ — годятся только въ повѣренные тому, кто замышляетъ злобную месть; всѣ остальные люди должны избѣгать этихъ глазъ и даже скрывать, что избѣгаютъ ихъ.
     
    Носъ.
     
     Никакая черта лица не можетъ вознаградить въ физiономикѣ выраженiе носа. Это итогъ выраженiя чела и корень нижней половины лица. Если нѣтъ въ очеркѣ носа ни одного благообразнаго погиба, излома или покатости — если нѣтъ и небольшой впадины на переносьѣ — то многаго не ищите.
     Носъ, закорюченный книзу, доказываетъ, что нѣтъ сердечной доброты, открытой веселости, благороднаго самоотверженiя. Мысли стремятся долу, нравъ холодный, себялюбивый, закрытый, злобнонасмѣшливый, брюзгливый; или же ипохондрическiй, меланхолическiй. Если при этомъ отъ корня носа идетъ горбъ, то такой носъ принадлежитъ чрезмѣрно сладострастному человѣку.
     Курносый, круглый, немного–вздернутый и вдавленный у переносья носъ, при отвѣсномъ лбѣ, показываетъ чувственность, сибаритство, ревнивость, но въ то же время тонкiй, разборчивый умъ, честность, даровитость и добродушiе.
     Если по обѣ стороны носа, при каждомъ движенiи легко набѣгаютъ морщины, обращенныя концами вверхъ, то это знакъ тяжелаго нрава, причудливости, неугодливости и нерѣдко злобной замысловатости.
     Носъ, который, изъявляя неудовольствiе, вовсе не умѣетъ морщиться, не можетъ принадлежать злому человѣку; а носъ, который легко и круто морщится и даже постоянно окруженъ морщинами, конечно, не можетъ принадлежать истинно–доброму и добродушному. если же послѣднiй случай, въ видѣ рѣдкаго исключенiя, окажется на дѣлѣ, то будьте увѣрены, что такой добрякъ вмѣстѣ съ тѣмъ чудакъ и дуракъ.
     Кто курносъ, при высокомъ, внизу выпуломъ челѣ и выдавшейся впередъ нижней губѣ, то это обозначаетъ суровый, жестокiй и неограниченно–деспотическiй нравъ.
     Много очень–умныхъ людей курносы; но если вздернутый носъ превзошелъ извѣстную мѣру, если онъ очень–малъ, и въ–особенности, если разстоянiе отъ носа до окраины верхней губы слишкомъ–велико, — то надежда на умъ плоха.
     Черта отъ ноздрей къ краямъ или угламъ устъ, многозначительна. Погибъ ея, длина и разстоянiе отъ этого угла опредѣляютъ много. Если черта эта образуетъ прямую дугу, безъ всякой волны, то это вѣрный признакъ тупоумiя, также, если она не обходитъ губы, но въ нее упирается, или же когда обходитъ губу на слишкомъ–большомъ разстоянiи.
     Если помянутая черта образуетъ на щекѣ три равнобѣжныя морщины сряду, то это дурной знакъ: одной спицы въ колесницѣ нѣтъ.
     
    Ротъ.
     
     Ротъ, который, какъ говорится, распоротъ до ушей, т. е., вдвое шире глаза, измѣреннаго отъ угла до угла — принадлежитъ глупому человѣку.
     Если вся нижняя скула, съ зубами, выдается далеко впередъ, а верхнiй рядъ зубовъ, вопреки обычнаго закона природы, ложится внутри нижняго ряда, то ищите въ хозяинѣ: глупости, суровости, лукавства или скупости.
     Если человѣкъ, шутя или насмѣхаясь, подергиваетъ судорожно верхней губой, и въ особенности если движенiе это болѣе замѣтно въ одной половинѣ губы — то это признакъ пасквильнаго духа.
     Всякая взимная несоразмѣрность между верхней и нижней губой есть признакъ пошлости, глупости или злости. Черезъ–чуръ обширныя, толстыя губы служатъ признакомъ чувственности вообще, недостатка нѣжности, а иногда и тупости и злости.
     У кого сомкнутыя уста опускаются концами дугообразно внизъ, тотъ носитъ вывѣску высокомѣрiя или презрѣнiя, и сердце его не умѣетъ любить; въ–особенности, если при этомъ нижняя губа толще верхней.
     Нѣсколько–разверстыя посерединѣ уста, при постоянной улыбкѣ, показываютъ своенравiе, лукавость, холодность и замысловатую злонамѣренность.
     Если сомкнутыя губы оставляютъ съ одной стороны скважину и выказываютъ зубы, то это признакъ холоднаго, немилосердаго, злобно–насмѣшливаго нрава.
     Рѣзкiя черты около рта, при узенькихъ, сухихъ губахъ, вздернутыхъ по угламъ, при вздутой подъ носомъ, а къ устамъ внутрь–вдавленной верхней губѣ — принадлежатъ человѣку дѣятельному, лукавому, холодному, черствому, льстивому и скупому.
     У кого алыхъ губъ почти нѣтъ, а рѣзкая узенькая полоска изъ вздернута по концамъ кверху, въ видѣ непрiятной улыбки, — въ томъ нѣтъ жалости и состраданiя. У этихъ людей всегда огромные, страшные зубы.
     Небольшой узенькiй ротъ, подъ маленькими ноздрями и шарообразнымъ лбомъ, показываетъ пугливость, робость, застѣнчивость, суетность, некраснорѣчивость; если же къ помянутымъ признакамъ присоединятся еще выпуклые мутные глаза и длинный подбородокъ — то въ этой головѣ ни ума, ни разума не бывало.
     
    Подбородокъ.
     
     Благообразный подбородокъ, съ изломомъ посрединѣ, котораго нижняя часть нѣсколько выпятилась, если при этомъ въ немъ есть ямочка и нѣсколько другихъ чертъ, — принадлежитъ умному человѣку, и прочiя черты лица непремѣнно тому отвѣчаютъ.
     Толстый, длинный и широкiй подбородокъ, безъ особыхъ примѣтъ, есть принадлежность суроваго, черстваго, гордаго и самовластнаго человѣка.
     
    Замѣчанiя смѣшанныя.
     
     Если ротъ такъ широко распоротъ, что равняется разстоянiю отъ угла устъ до поднятой верхней вѣки — то это признакъ тупоумiя.
     То же — если ротъ помѣщенъ ровно на срединѣ между разстоянiемъ отъ носа до оконечности подбородка.
     То же — если нижняя часть лица, начиная отъ носа, короче остальныхъ двухъ третей лица.
     То же — если часть эта значительно–длиннѣе одной изъ двузъ прочихъ частей, т. е., лба или носа.
     То же — если лобъ короче носа, когда смѣрятъ тотъ и другой не по отвѣсу, а по погибу.
     То же — если разстоянiе отъ глазнаго кутка до половины ноздреваго крыла, короче разстоянiя отсюда до угла устъ.
     То же — если разстоянiе между глазъ шире, чѣмъ вся длина глаза.
     Чѣмъ выше лобъ, въ сравненiи съ остальнымъ лицомъ, чѣмъ узловатѣе этотъ лобъ, чѣмъ глубже лежатъ глаза, чѣмъ менѣе углубленiя между лобомъ и носомъ, чѣмъ туже сомкнутъ ротъ, чѣмъ шире подбородокъ, чѣмъ отвѣснѣе, прямѣе профиль продолговатаго лица, — тѣмъ упрямѣе, упорнѣе нравъ, тѣмъ суровѣе и жестче.
     У мужчинъ носъ и лобъ имѣютъ самое большое значенiе; у женщинъ, у которыхъ преобладаетъ не голова, а сердце, нижняя часть лица выражаетъ болѣе. Около устъ и носовыхъ крыльевъ вы видите общую у нихъ черту суетнаго чванства.
     Шаткая, порывистая походка въ женщинѣ, съ толчками въ бокъ — дурной признакъ; тутъ все криво и все безтолково.
     Если у женщины переносье отдѣлено отъ чела глубокой впадиной, а грудь высокая, полная, — то женщина эта чрезвычайно–склонна къ разврату.
     Большая бородавка, въ особенности щетинистая, на верхней губѣ, часто встрѣчается у чудаковъ, у которыхъ одной клепки не достаетъ.
     Надутыя, вялыя щеки, широкiй ротъ, веснушки, гладкiе волоса, среднiй ростъ, ломаныя морщины на лбу, крутое чело, разбѣгающiеся глаза — все это вмѣстѣ представляетъ негодяя.
     Короткiй лобъ, курносое лицо, узенькiя губы, большiе глаза, которые инкогда не глядятъ на тебя прямо, и широкiя, грубыя скулы — принадлежатъ, вмѣстѣ взятые, продажнымъ, двуязычнымъ людямъ.
     Плоскiя, общiя, ничтожныя черты, при ловкой, прiятной наружности — служатъ признакомъ лести и ханжества.
     У кого черты и краска въ лицѣ быстро перемѣняются, кто притомъ скрываетъ это старательно, принимая спокойный видъ, — кто въ–особенности ротъ и губы искусно держитъ въ–рукахъ, натягивая и опуская изъ по волѣ, тому вѣрить нельзя. Въ немъ болѣе ума, чѣмъ правдивости и чести — онъ годный, иногда прiятный собесѣдникъ, но не другъ.
     Нѣтъ истиннаго мыслителя, у котораго бы свойство это не выражалось на челѣ, и именно между бровей и въ переходѣ къ переносью. Чего здѣсь нѣтъ, того искать болѣе негдѣ.
     Одинокiе, жесткiе, курчавые волосы въ небольшой родинкѣ на подбородкѣ или шеѣ, есть признакъ большой чувственности и легкомыслiя.
     Признаки черстваго, суроваго нрава: отвѣсный, узловатый лобъ — очень–высокiй, или очень–низкiй; острый, короткiй, или грубый, круглый носъ, съ обширными ноздрями; глубокiя, неизгладимыя черты около носа и по щекамъ; нижняя скула съ зубами выдавшаяся впередъ, а верхнiе зубы очень–большiе, или очень–малые.
     Кто, не косясь, смотритъ всегда направо и налѣво; кто быстрые, яркiе глазки бросаетъ во всѣ стороны, притомъ сутуловатъ, презрительно улыбается, — тотъ, не смотря на остроту и рѣзкость сужденiй своихъ и разнообразность познанiй, человѣкъ двуличный, безчестный, безсовѣстный и подлый.
     Маленькiе, прищуренные глазки при огромномъ тѣлѣ, круглыя, полныя, иногда отвислыя щеки, толстыя, широкiя губы, мѣшковатый подбородокъ — обыкновенно принадлежатъ человѣку, который всегда занятъ своими плотскими угодьями; онъ харкаетъ, сморкается, плюетъ, жуетъ, нюхаетъ табакъ и вообще не стѣсняется обществомъ. такiе люди пошлы, чванны, слабы, всезнайки, не надежны, легкомысленны, чувсвтенны, самодовольны, притязательны, но ихъ можно водить за носъ.
     Если суровый и неужиточный человѣкъ въ обращенiи съ тобою принимаетъ какую–то изѣисканную вѣжливость, улыбается и старается заставить тебя улыбнуться — то ты ему не повѣришь; но если хочешь поймать его на этомъ гнусномъ притворствѣ, то взгляни на него въ ту минуту, когда онъ собирается съ силами для новой прiятной улыбки: по лбу и по щекамъ его быстро пробѣжитъ предательская черта, которая его выдастъ.
     Мѣрная, искусственная походка, старательно изученная величавая осанка, при которой человѣкъ еще безпрестанно оправляется, вытягивается, осаживаетъ плечи — изобличаетъ ненадежнаго для дружбы человѣка.
     У кого кошачья походка, кто всегда наклоняется впередъ, крадется, отступаетъ при встрѣчѣ, не глядитъ тебѣ въ глаза, но быстро наблюдаетъ тебя со стороны — отъ такого человѣка бѣги, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше!
     Прямое, высокое чело никогда не можетъ, а потому и не должно дружиться съ челомъ круглымъ, шарообразнымъ. Въ–особенности, такая чета не годится другъ другу въ супруги.
     Кто откидываетъ и усильно подымаетъ большую голову свою: кто выставляетъ и повертываетъ, какъ напоказъ, короткiя ножки; кто съ намѣренiемъ выворачиваетъ глаза, какъ–будто ему смотрѣть по–людски неприлично; кто при этомъ долго слушаетъ, молча, а отвѣчаетъ скоро, коротко и повелительно, иногда заканчивая холоднымъ короткимъ смѣхомъ — тотъ упрямъ, спѣсивъ и жестокъ.
     ________
     
     Вовсе не выдавая себя за знатока этого дѣла, составитель этой статьи осмѣливается присовокупить къ сему нѣсколько отрывчатыхъ замѣчанiй, которыя могутъ дать читателямъ «Литературной Газеты» поводъ къ размышленiю и наблюденiю.
     Люди горбатые и невысокаго роста, если уродливость эта не убила отчасти изъ способностей, бываютъ остроумны, остры, насмѣшливы, вспыльчивы и нерѣдко высокомѣрны, съ большими притязанiями. Они собственное свое достоинство цѣнятъ выше, чѣмъ другiе. Безобразная, ольшая голова у горбуна, длинное лицо и щетинистый волосъ — дурной знакъ: эти люди злобны и мстительны.
     Человѣкъ, говорящiй низкимъ басомъ, спокойнѣе и разсудительнѣе человѣка съ крикливымъ, высокимъ голосомъ; но если послѣднiй не вѣтрогонъ и не пошлецъ — то онъ острѣе и быстрѣе въ понятiяхъ своихъ.
     Продолговатое лицо обѣщаетъ вообще болѣе разсудительности, чѣмъ круглое.
     Если вы встрѣтите Русскаго съ черными, какъ смоль волосами, то будьте увѣрены, что тутъ, въ какомъ–нибудь колѣнѣ, есть примѣсь восточнаго или западнаго. Разберите нравъ этого человѣка, и вы всегда найдете въ немъ или частицу Монгола, или Галла. Вообще, надо замѣтить, что общепринятыя у насъ для плакатныхъ паспортовъ примѣты, выбраны довольно–удачно: «лицомъ бѣлъ, волосомъ русъ, глаза сѣрые, носъ прямой, подбородокъ круглый» — это поличье Русскаго, хотя въ самыхъ общихъ чертахъ, изъ которыхъ нельзя составить погонной: а гдѣ мы находимъ значительнео отступленiе въ примѣтахъ отъ этого общаго паспорта, тамъ едва–ли не помѣсь.
     Странность въ нравѣ Англичанъ выражается между–прочимъ длиннымъ подбородкомъ ихъ; и гдъ вы встрѣтите такой подбородокъ, тамъ подозрѣвайте чудака.
     Нигдѣ физiономика наша не дастъ такихъ разительныхъ промаховъ, какъ въ обсужденiи лица и свойствъ Азiатца, особенно уроженца Средней–Азiи. Самое благоразумное и благородное лицо весьма–нерѣдко есть вывѣска души, которую, по нашеимъ понятiямъ, назвали бы наиподлѣйшею.
     Легкоподвижныя черты Итальянца не выражаютъ истинной дѣятельности, — такъ же точно, какъ спокойное, безстрастное и неподвижное лицо Англичанина не выражаетъ бездѣйствiя. Первый, напротивъ, нерѣдко лѣнивъ и тунеяденъ; второй же практически чрезвычайно–дѣятеленъ и трудолюбивъ во всѣхъ направленiяхъ.
     Рыжiй волосъ и блѣдное лицо въ веснушкахъ, большею частiю, признакъ запальчивости, горячности и безтолочи.
     
                                      В. ЛУГАНСКIЙ.
___________

СЛОВЕСНАЯ РѢЧЬ ЧЕЛОВѢКА (*).
______

     Человѣкъ бесѣдуетъ съ собратомъ своимъ, сообщая ему все, что можетъ думать и чувствовать: удивительное и крайне–замѣчательное явленiе! Что такое словесная рѣчь наша? Какъ она образовалась? дарована ли благою природй, какъ пять чувствъ, или изобрѣтена, прiобрѣтена? Составляетъ ли она исключительное преимущество человѣка, или у животныхъ есть также языкъ, и чѣмъ онъ отличается отъ нашего?
     Всему живому дана болѣе или менѣе способность обнаруживать знаками, тѣлодвиженiями состоянiе души и чувствъ. Чѣмъ выше стоитъ животное въ непрерывной цѣпи природы, тѣмъ это яснѣе: улитка прячетъ рожки, встрѣтивъ сопротивленiе, а куколка бабочки, если вы тронете ее, покачивается или вертитъ судорожно хвостикомъ, чтобъ показать непрiятное ощущенiе; почти тоже дѣлаютъ червячокъ и гусеница; ящерица подымаетъ головку, прислушивается къ шороху и, разставивъ лапки, готовится къ бѣгству; взглянувъ на нее въ этомъ положенiи, вы должны согласиться, что оно выражаетъ что–нибудь: вы видите испугъ, ожиданiе, осторожность. Птица обнаруживаетъ уже несравненно–болѣе тѣлодвиженiя, ужимки ея разнообразнѣе; онѣ не только просто выражаютъ состоянiе и чувство животнаго, но служатъ также для взаимнаго сообщенiя, хотя еще довольно–ограниченнаго. Коль–скоро часовой журавль вытягиваетъ шею и обращаетъ голову въ сторону, не подавъ даже голоса, то немедленно вся стая дѣлаетъ тоже, понявъ предостерегательное движенiе. Если охотникъ крадется подъ утокъ и одна изъ нихъ замѣтить его и вытянетъ сторожко шею, то всѣ прочiя оглядываются и готовятся къ быстрому отлету. Всякая птица понимаетъ угрозу другой; когда одна, молча, взъерошивъ перья, наклоняеъ голову, то другая сама отвѣчает на вызовъ, или уклоняется отъ драки. У животныхъ млекопитающихъ это еще яснѣе: собака внезапно останавливается и подымаетъ голову; другая тотчасъ же, наостривъ уши, взглядываетъ на нее, а потомъ и на предметъ, обратившiй на себя вниманiе первой; слѣдовательно, она поняла ее. Лошадь начинаетъ бодриться, прядетъ ушами, и другая, понявъ чувства ея, отвѣчаетъ тѣмъ же, оглядываясь кругомъ. Когда лошадь протянетъ голову и пригнетъ уши, то всякъ изъ насъ невольно отскочитъ отъ заднихъ копытъ ея; а собака иногда однимъ нѣмымъ взглядомъ своимъ заставить васъ обойти ее кругомъ. Если двѣ незнакомыя другъ другу собаки нечаянно сойдутся, то выраженiе изъ удивленiя, осторожности и любопытства — понятно даже для человѣка; голова животнаго, быстро подымается, шея сокращается, вбирается въ себя, уши стоятъ, брови вздернуты, глаза на выкатѣ, хвостъ поднятъ кверху. Обѣ готовы на бой, или покрайнѣй–мѣрѣ обѣ принимаютъ такой видъ, чтобы застращать другъ друга: шерсть на загривкъ ощетинилась, песъ принимаетъ молодецкую осанку, скалитъ зубы; но хвостъ, этотъ указатель тайной думы собачьей, хвостъ, который измѣняетъ псу, какъ глаза измѣняютъ человѣку — хвостъ обнаруживаетъ въ это время стапень храбрости, драчливости, трусости или миролюбiя. Круто–всорюченный и недвижимый, онъ показываетъ дѣйствительную готовность къ бою, рѣшительность и неуступчивость; если же напротивъ собака слегка помахиваетъ поднятымъ хвостомъ, то она обнаруживаетъ этимъ благородную готовность отвѣчать, въ случаѣ нужды, на вызовъ, но и привѣтливую наклонность кончить новое знакомство дружелюбно; приподнятая рѣпица, напротивъ, и загнутый къ низу конецъ хвоста выражаютъ опасенiе и предвѣщаютъ неустойку; если же собака вовсе не подымаетъ хвоста или даже ущемила его между ногъ, и къ тому еще приложила уши, облизывается, присѣдаетъ и гнетъ шею на одну сторону, а голову въ другую, то это, какъ всякому извѣстно, показываетъ, что она вовсе не намѣрена драться, ни анступательно, ни оборонительно, и проситъ пощады. Собаки безспорно понимаютъ все это между собою гораздо–лучше насъ, потому–что одна всегда соображается съ подобными движенiями другой; и если, напримѣръ, послѣднiй случай кончится тѣмъ, что новые знакомцы, обнюхавъ другъ друга, разойдутся, то вы все–таки легко можете видѣть по осанкѣ той и другой, кто изъ нихъ считаетъ себя побѣдителемъ, и кто побѣжденнымъ.
     И такъ способность выражаться мимически, знаками, тѣлодвиженiями, дана въ различной степени, всѣмъ животнымъ, въ томъ числѣ и человѣку. Этого не нужно изобрѣтать и этому не нужно учиться, — разумѣется, говоря о той только мимикѣ, которая предшествуетъ словесной рѣчи, а не послѣдуетъ ей. Спѣсь, гордость, страхъ, испугъ, ужасъ, злоба, радость, печаль, любовь, отвращенiе и проч. выражаются человѣкомъ всегда и вездѣ одинаково, если только отстранимъ недоразумѣнiе, которое могло бы произойдти отъ причисленiя къ мимикѣ этого рода знаковъ случайныхъ или условныхъ. Утверждая, мы киваемъ головой, а отрицая, потряхиваемъ ею; Турокъ, на оборотъ, дѣлаетъ въ томъ и въ другомъ случаѣ движенiе почти–противное нашему. У Европейцовъ считается невѣжливымъ сѣсть, безъ приглашенiя, вошедши въ комнату сановнаго человѣка; въ Средней–Азiи напротивъ даже простолюдинъ, вошедши къ хану и дѣлавъ униженное привѣтствiе, садится тотчасъ же у порога, потому–что стоять во весь ростъ передъ высокой особой невѣжливо. Это мимика условная, случайная. Но поднятая кверху, или загнутая назадъ голова, вздернутый носъ и нижняя губа, закинутыя за спину руки и проч., конечно у всѣхъ народовъ означаютъ высокомѣрiе, гордость, или что–нибудь подобное; а наклоненiе головы и тѣла впередъ — униженiе, покорность. Когда и гдѣ кроткая улыбка могла бы обнаруживать месть и злобу, а лицо, готовое заплакать, радость или удовольствiе? Гдѣ поднятый кулакъ есть представитель дружбы, а распростертыя объятiя — вражды и ненависти? Вѣрить нельзя нашимъ объятiямъ, — но это другое дѣло: умышленное притворство не есть выраженiе природы. Состоянiе души человѣка и многихъ животныхъ обнаруживается также независимо отъ произвола, выраженiемъ лица и даже однихъ глазъ; словомъ, не подлежитъ никакому сомнѣнiю, что живое тѣло, одушевленное снутри, чуткое, воспрiимчивое ко всему снаружи, тѣло, въ которомъ каждое волоконце соединено жизненно съ цѣлымъ, что тѣло это отвѣчаетъ какимъ–либо знакомъ на всякое наружное влiянiе и обнаруживаетъ плотiю своею всякое движенiе души.
     Но, кромѣ того, высшимъ животнымъ данъ еще голосъ, способность издавать черезъ гортань звуки; и голосъ этотъ безъ–сомнѣнiя исключительно предназначенъ для взаимнаго сообщенiя какъ наружныхъ ощущенiй такъ и внутреннихъ движенiй. Другой цѣли нѣтъ у природы и быть не могло. Прислушивайтесь почаще къ карканью вороны и слѣдите въ то же время за причиною его: дикимъ, сиплымъ, однообразнымъ голосомъ предостерегаетъ она товарищей отъ опасности, и сама первая подымается, или остается на мѣстѣ строгимъ и быстрымъ наблюдателемъ, продолжая кричать: берегись! берегись! Самодовольно, беззаботно и весело каркаетъ она совѣмъ–иначе, когда разгуливаетъ по полю съ подругами и подбираетъ букашекъ; опять иначе сзываетъ лётныхъ птенцовъ своихъ и другимъ отчаяннымъ крикомъ требуетъ помощи, когда попадается въ бѣду; прочiя вороны понимаютъ ее, отвѣчаютъ ей, слетаются около нея, когда она требуетъ попощи, и, напротивъ, ни одна не думаетъ слетѣть къ ней, когда она, не призывая никого, чистить носъ, сидя на кровлѣ, и каркаетъ протяжно во все воронье горло, заканчивая каждый разъ какой–то икоткой, будто у нея въ зобу одышка. Раскаркавшись, она кричитъ можетъ–быть громче того, какъ стала бы кричать о помощи; но крикъ этотъ не тревожитъ ни одной изъ подругъ, которыя, сидя тутъ и тамъ на кровляхъ, продолжаютъ также спокойно чистить носъ, не оглядываясь даже на вѣщунью. У ласточки есть свой отрывистый, отчаянный напѣвъ, когда грозитъ кошка или ястребъ, и сотни подругъ являются мгновенно, ширяя по воздуху, если не на помощь, то по–крайней–мѣрѣ изъ участiя и любопытства; а коли та же ласточка, въ теплый, хорошiй день, нахватавшись сама мошекъ и накормивъ до–сыта писклятъ своихъ, сядетъ на кровлю, подъ которой у нея слѣплено гнѣздо, или на протянутую черезъ дворъ веревку, и защебечетъ, выводя протяжное колѣнце, послѣ нѣсколькихъ скорыхъ переборовъ — то не только вы слышите, что она поетъ отъ удовольствiя, но всѣ подруги ея слышатъ и понимаютъ ее, а иныя присѣдаютъ рядомъ и подтягиваютъ. Даже воробей, хоть онъ и совсѣмъ–другой артели, щебечетъ въ то же время самодовольно на вишнѣ; но стоитъ только ласточкѣ закричать «караулъ!» и ринуться въ воздухъ, какъ и воробушекъ мигомъ смолкнетъ, вытянется, перескочитъ на другую вѣтку, оглянется кругомъ, поворачивая головку бокомъ и кверху — и завидѣвъ непрiятеля, и воробей принимается по своему вторить касаткѣ. — Лошадь одарена отъ природы не слишкомъ большимъ разнообразiемъ голоса, но при всемъ томъ она ржетъ иначе отъ боли или страха, иначе, когда, закинувъ гриву и поднявъ хвостъ, несется радостно на свободѣ, или когда потеряла подругу и подзываетъ ее, и наконецъ совсѣмъ–иначе, когда эскадронный коммандиръ выйдетъ къ коновязи и скажетъ вахмистру вполголоса: «давать овесъ!» — Какая разница между отчаяннымъ крикомъ кошки, переливающейся на всѣ лады, когда ее сѣкутъ за какую–нибудь вину, — между распѣвами той же кошки на мартовскихъ посидѣлкахъ, подъ трубой на кровлѣ, — и между привѣтливымъ мяуканьемъ этого животнаго, когда оно ласкается вокругъ ногъ вашихъ, изгибаясь всѣмъ тѣломъ, какъ каучуковая кукла; иначе опять голодная кошка проситъ ѣсть, даже иначе мяукаетъ у дверей, желая, чтобы ее впустили, и вовсе иначе разговариваетъ съ своими котятами. То же можно сказать о собакѣ, и болѣе или менѣе обо всякомъ животномъ, которому данъ голосъ.
     И такъ животное обнаруживаетъ и сообщаетъ мысли и чувства свои не только тѣлодвиженiями, ужимками, но и голосомъ. Спрашивается, не сть ли это уже родъ языка, не есть ли это также родъ словесной рѣчи? Нѣтъ; по–крайнй–мѣрѣ между языкомъ, который выражаетъ извѣстными звуками однѣ только страсти или состоянiе души, и между словесною рѣчью, которая облекла въ условные звуки все, что только можетъ постигнуть человѣка, — цѣлая бездна: тутъ скачокъ огромный, и постепеннаго перехода нѣтъ. Еслибъ у человѣка не было словесной рѣчи, то онъ не только не могъ бы мообщить товарищу, что чувствуетъ и мыслитъ, но онъ и самъ могъ бы чувствовать и мыслить немного болѣе того, что можетъ чувствовать и мыслить умная лошадь, собака, слонъ или обезьяна. Въ душѣ такого человѣка были бы совершенныя потемки, она осталась бы неразвитою, сонною, безсознательною. Душа наша, въ нераздѣльномъ соединенiи съ плотiю, требуетъ в плотскихъ, гласныхъ средствъ, для самаго разъясненiя себѣ самой, въ связи своей съ тѣломъ, всего того, на что даны ей свойства и способности не только для обнаруженiя кому–либо иному своихъ чувствъ и мыслей. Двойственное начало всегда и вездѣ требуетъ и двойственныхъ средствъ; мысли и разсужденiя, необлеченныя въ слово, для насъ не существуютъ, мы не можемъ составить себѣ о такой диковинкѣ никакого понятiя, потому–что такiя мысли и разсужденiя не могутъ войдти въ кругъ нашего яснаго сознанiя. Внезапное движенiе души совершается въ насъ безъ всякой связи съ словесною рѣчью; но за то оно и бываетъ сперва безсознательно; если же мы станемъ въ послѣдствiи размышлять объ этомъ, отдавать себѣ отчетъ въ томъ, что произошло, то дѣйствiе это, какъ всякое созерцанiе, потребуетъ умственнаго или мысленнаго выраженiя того, что въ насъ происходитъ, словами. Всякiй изъ насъ думаетъ или размышляетъ про–себя, на какомъ–нибудь языкѣ; попробуйте обойтись безъ этого пособiя — дѣлать самое простое соображенiе, не выражаясь мысленно словами, и вы увидите, что это не возможно. Вотъ уже достаточная причина, почему животныя никогда не могутъ подняться въ умственномъ развитiи своемъ выше извѣстныхъ предѣловъ; у нихъ нѣтъ языка, они не могутъ облекать мысли свои въ слова, а слѣдовательно, не могутъ и превзойти весьма–ограниченной мѣры умственной жизни. Но за то животное безспорно дѣлается умнѣе, образованнѣе, разсудительнѣе, посредствомъ сближенiя и общежитiя своего съ человѣкомъ и по мѣрѣ того, какъ научается понимать словесную рѣчь его. Разумѣется, что и этой понятливости положены извѣстные предѣлы, служащiе ограниченiемъ духовнымъ; а съ другой стороны животное ограничено и плотскими средствами, недозволяющими ему самое произношенiе словесной рѣчи. Первое обстоятельство препятствуетъ ему изобрѣсти языкъ свой, а второе перенять и усвоить себѣ готовый. Нѣмой человѣкъ, у котораго также не достаетъ средствъ произносить слова, хотя и у него, какъ у животнаго, есть голосъ, не менѣе того достигаетъ значительной степени умственнаго развитiя — если употребить надлежащее старанiе и средства, чтобы дать ему языкъ умственный; въ противномъ случаѣ глухонѣмой останется навсегда на самой низшей степени человѣчества...
     Словесная рѣчь наша не дана намъ отъ природы, а дана только духовная потребность къ образованiю слова и физическая возможность, способность къ выполненiю этой потребности. Поэтому можно сказать, что слово или языкъ изобрѣтенъ, или по–крайней–мѣрѣ прiобрѣтенъ человѣкомъ; что онъ долженъ бы быть изобрѣтаемъ вновь, каждый разъ, когда два человѣка, воспитанные въ совершенномъ незнанiи какого–либо языка, были бы поставлены во взаимную необходимость состоять въ какихъ–либо между собою сношенiяхъ. Если допустить, что человѣку данъ языкъ отъ природы, то какимъ образомъ обѣяснить безконечное различiе языковъ, въ коихъ нѣтъ и тѣни какого–либо сходства? Какъ объяснить то, что дѣлается ежедневно предъ нашими глазами, т. е. что ребенокъ учится говорить исподоволь, что научается съ одинаковою легкостью всѣмъ языкамъ, и что онъ, придумывая иногда свои слова, слѣдуетъ при этомъ какимъ–либо случайностямъ, а не внушенiямъ природы, которая должна бы подсказывать ему готовыя слова, т. е., что каждый ребенокъ придумываетъ свои слова, нисколько несхожiя со словами, придуманными другимъ ребенкомъ? Можно ли сомнѣваться и въ томъ, что еслибы два или три человѣка были вырощены вмѣстѣ, но такимъ образомъ, чтобы никогда не слышали рѣчи людской, то они составятъ, изобрѣтутъ свой особый, новый языкъ, а не заговорятъ ни по–русски, ни по–гречески, ни по–еврейски? Но самое сильное доказательство въ пользу нашего мнѣнiя состоитъ въ слѣдующемъ: можетъ ли существовать довременный языкъ или словесная рѣчь, когда еще нѣтъ предметовъ и нѣтъ понятiй, которые прiйдется выразить? По мѣрѣ того, какъ является потребность, изобрѣтается и слово для нея; это мы видимъ даже и нынѣ: природа не подскажетъ вамъ недостающаго слова, если вы его не знаете, или если его нѣтъ на вашемъ языкѣ, — а можетъ подсказать его развѣ испорченный, вѣрный вкусъ и чувство, какъ воскормленники роднаго языка. Если бы языкъ данъ былъ природой, то невозможно и представить себѣ, въ какомъ бы объемѣ онъ могъ быть данъ спервоначала, и какимъ образомъ предметы и понятiя вещественные и невещественные могли бы получить како–либо названiе, прежде чѣмъ они существовали.
     Изъ всего предъидущаго слѣдуетъ, что природа дала человѣку, какъ и всякому животному, но человѣку въ болѣе–совершенной степени: а) естественную мимику, которая въ дробностяхъ и частностяхъ своихъ можетъ рознообразиться, смотря по быту и обычаямъ того или другаго народа; b) дала человѣку и животному голосъ грудной, происходящiй отъ ударенiя воздуха изъ легкихъ въ дыхательное горло, какъ въ дудку, или духовой музыкальный инструментъ; голосъ этотъ разнообразится особымъ устройствомъ гортани, смотря по расположенiю и страстямъ души, и образуетъ крикъ, вой, ревъ, хохотъ, плачъ, стонъ, зовъ и проч., выражая общiя состоянiя духа; с) наконецъ, дала природа исключительно человѣку духовную потребность и тѣлесную возможность выразить, сверхъ–того, еще безконечный рядъ условныхъ звуковъ, придать каждому изъ нихъ и различнымъ сочетанiямъ ихъ особое значенiе и образовать такимъ образомъ словесную рѣчь.
     На чемъ основано исключительное преимущество человѣка, данная ему потребность и способность къ образованiю и произношенiю словесной рѣчи? Потребность чисто–духовная и также мало–объяснимая, какъ самая душа и всѣ свойства ея; возможность или способность съ одной стороны, безспорно аткже духовная, но съ другой стороны плотская тѣлесная и основана на устройствѣ человѣческаго тѣла. Не будемъ здѣсь говорить объ устройствѣ мозга нашего, потому, во–первыхъ, что назначенiе разныхъ частей его чрезвычайно–темно и мало–извѣстно, и потому еще, во–вторыхъ, что весь перевѣсъ человѣческаго мозга предъ мозгомъ другихъ животныхъ есть не качественный, а только количественный; т. е. нѣтъ ни одной отдѣльной части въ мозгу человѣческомъ, которой бы не было также въ мозгу высшихъ животныхъ. Обратимся же лучше къ другому существенному отличiю и преимуществу рода человѣческаго, къ устройству лица его, и въ–особенности всѣхъ частей, служащихъ къ произнесенiю слова Голосъ есть также у животнаго; но голосъ заключаетъ въ себѣ одни только гласные звуки или буквы; и изъ однихъ гласныхъ не можетъ составиться языка, словесной рѣчи. Выходя изъ горла, простой звукъ долженъ встрѣтить какое–либо сопроитвленiе, искуственное направленiи и измѣненiе. Вотъ что образуетъ языкъ, или по–крайней–мѣрѣ склады и слова и вотъ чего животнымъ не достаетъ. Въ крикѣ нѣкоторыхъ животныхъ мы слышимъ согласныя, но рѣдко, неясно и притомъ весьма–небольшое число ихъ, и нигдѣ не найдемъ того разнообразiя, которое требуется для составленiя языка. Всѣ согласныя буквы наши раздѣляются весьма–основательно, на гортанныя, небныя, зубныя, губныя, носовыя и проч. Наименованiе это происходитъ отъ той части полости рта нашего, которая, въ соединенiи съ языкомъ, пересѣкаетъ направленный на нее звукъ и образуетъ извѣстную согласную, какъ давно уже опредѣлили наши грамматики. Такъ пресѣченiе голоса внезапнымъ соединенiемъ губъ образуетъ согласную м; голосъ, спертый прижатымъ къ небу языкомъ — н; прижатымъ къ верхнимъ зубамъ кончикомъ языка — т; поднятымъ кверху корнемъ языка и направленiемъ звука въ носъ — польскiе и французскiе звуки, и т. д. Посему словесная рѣчь наша справедливо названа языкомъ, отъ этого главнѣйшаго словеснаго орудiя, а нечистое произношенiе — косноязычiемъ. Человѣкъ, у котораго языкъ, зубы, щеки, небо, завѣса или другiя части значительно–повреждены, не можетъ чисто говорить; выходя изъ гортани, звукъ не въ полной власти хозяина своего, согласныя выходятъ неясно, и чѣмъ поврежденiе или природный недостатокъ значительнѣе, тѣмъ менѣе согласныхъ человѣкъ можетъ произнести, тѣмъ болѣе рѣчь его принимаетъ дикiй звукъ, тѣмъ болѣе уподобляется голосу безсловеснаго животнаго. Въ этомъ значенiи и самое названiе безсловеснаго дано правильно и вѣрно; а, е, и, о, у — сами по себѣ, сколько ни тянуть ихъ, не составляютъ еще слова, хотя и могутъ имѣть въ рѣчи нашей значенiе; слово образуется изъ слоговъ или слога, а слогъ не можетъ составиться безъ согласныхъ буквъ или звуковъ.
     Предвидя немаловажное возраженiе, мы сами должны теперь къ нему обратиться: «а попугай и нѣкоторыя другiя птицы, развѣ онѣ не говорятъ?» — и возраженiе это требуетъ двоякаго объясненiя. Во–первыхъ, попугай повторяетъ заученныя слова безсмысленно, безсознательно, что даже вошло у насъ въ поговорку, — никогда самъ себя не понимаетъ и даже не воображаетъ, что онъ говоритъ; вы никогда не доведете его даже до того, чтобъ онъ кричалъ, когда онъ голоденъ: «пока каши хочетъ»; — онъ кричитъ все, что и какъ попало. Это вѣрно; если же станутъ разсказывать намъ, съ самоувѣренностiю и убѣжденiемъ, какой–нибудь примѣръ необычайно–умнаго и милаго попки, который спрашивалъ эсть, когда былъ голоденъ, и на зовъ зозяина отвѣчалъ: «сейчасъ», то не станемъ спорить; а замѣтимъ только, что попугай, безъ всякаго сомнѣнiя, произносить тѣ же слова и въ другое время, и что наконецъ всякое животнео, которое нѣсколько–смышленнѣе попугая, легко можетъ быть прiучено требовать пищи извѣстнымъ знакомъ или голосомъ, и въ этомъ смыслѣ, пожалуй, можно допустить также, что иной понятливый попугай можетъ затвердить и помнить звукъ или слово, за которое его преисмущественно кормятъ. Во всякомъ случаѣ это не разговоръ, не словесная рѣчь, а безсмысленная болтовня переимчиваго на звуки попугая.
     Во–вторыхъ, остается объяснить противорѣчиiе, заключающееся въ томъ, что попугай, дроздъ, скворецъ, галка, воронъ, сорока, соя, мгутъ произносить нѣкоторыя слова, тогда какъ мы увтержали, что животныя вообще этого не могутъ: природа дала птицамъ совсѣмъ–особое устройство горла, снабдивъ его двойною гортанью, верхнею и нижнею; дѣйствуя обѣими, птица чрезвычайно разнообразить звуки, и верхняя гортань можетъ замѣнять ей, отчасти, полость нашего рта со всѣми принадлежностями. У попугая даже вовсе нѣтъ губъ, безъ коихъ человѣкъ говорить не можетъ; попугай почти вовсе не дѣйствуетъ языкомъ во время говора, тогда какъ мы безъ языка не произнесемъ ни одного слова. Слѣдовательно, говоръ попугая не тотъ языкъ, который образуетъ вещественную часть человѣческой рѣчи, а пѣвчiй голосъ птицы, способный произносить множество звуковъ, посредствомъ особаго устройства самого дыхательнаго горла. Замѣтимъ мимоходомъ, что на изложенной нами теорiи основаны болѣе–удачные опыты искуственнаго говорящаго снаряда: мѣхъ, дѣйствуя, вмѣсто легкихъ, въ трубочку или дудку, оканчивающуюся гортанною скважиною, производитъ звукъ, который, проходя искусственную полость, вмѣсто полости рта, измѣняется, отсѣкается и направляется удободвижимыми частями, устроенными въ слѣдствiе безчисленныхъ и неутомимыхъ опытовъ. Впрочемъ, снаряды эти, подтверждая теорiю словопроизношенiя, были доселѣ только весьма–слабымъ подражанiемъ человѣческой рѣчи.
     Кромѣ птицъ, у которыхъ особенное устройство двойной гортани способствуетъ произнесенiю большагоч исла разнородныхъ звуковъ, прочiя животныя не въ состоянiи произносить словъ, по недостаточному устройству частей, составляющихъ полость рта и зѣва. Всѣ разсказы и увѣренiя о словесныхъ собакахъ и тюленяхъ не заслуживаютъ никакого довѣрiя; такой говоръ есть не иное что, какъ лай, вой и мурлыканье, въ которомъ, безъ явнаго предубѣжденiя, невозможно услышать никакого подобiя съ человѣческою рѣчью. Кто будетъ наблюдать хотя самое короткое время говорящаго человѣка, слѣдить со вниманiемъ за движенiями всѣхъ участвующихъ въ томъ частей, — тотъ легко убѣдится, что нѣтъ животнаго, которое могло бы разнообразить до такой степени движенiя эти и въ–особенности работать подобнымъ образомъ, языкомъ и губами. Наблюдая за положенiемъ языка и губъ животныхъ, въ то время, когда они издаютъ какой–либо голосъ, мы должны безспорно согласиться, что губы, большею частiю, бездѣйствуютъ, а языкъ ограничивается однообразнымъ, небольшимъ движенiемъ взадъ и впередъ; но никогда не увидимъ мы боковаго движенiя, обращенiя языка концемъ кверху, къ небу, или прижатiя его къ зубамъ.
     Кромѣ этого физическаго препятствiя для животныхъ, есть, какъ мы сказали, и нравственное. Никогда животное не возвысится до изобрѣтенiя условнаго языка, до условнаго сочетанiя гласныхъ и согласныхъ звуковъ для обозначенiя предметовъ и понятiй: животное довольствется гласными и полугласными звуками, однообразными напѣвами, выражющими нѣкоторыя потребности или ощущенiя; звуки эти даны, какъ и самое значенiе ихъ, природою и у животнаго одного и того же вида, языкъ одинъ — если только это можно назвать языкомъ. Измѣненiя, которыя въ этомъ отношенiи замѣчаются, должно приписать климату и роду жизни, котоыре нѣсколько измѣняютъ физическое устройство тѣла, а вмѣстѣ съ тѣмъ и самый голосъ. Такъ напр., собака подъ экваторомъ почти вовсе теряетъ голосъ, который въ среднихъ широтахъ бываетъ у нея довольно–объемистъ; такъ вольная и дикая жизнь дѣлаетъ собакъ болѣе–склонными къ вою: онѣ разучиваются лаять; но бурый медвѣдь Алтая, Урала, Карпатъ и Кавказа одинаково изъявляетъ удовольствiе или гнѣвъ свой, и вы не найдете ни одного особеннаго звука, свойственнаго медвѣдямъ одной только извѣстной мѣстности, принятаго и условнаго между ними, и неизвѣстнаго такимъ же медвѣдямъ другой мѣстности.
     Человѣкъ, въ обществѣ котораго животное умнѣетъ, можетъ довести его старанiями своими до того, что животное будетъ издавать нѣкоторые условные звуки; можно прiучить собаку просить эсть извѣстнымъ лаемъ или воѣмъ; можно даже прiучить другихъ животныхъ понимать условный звукъ этотъ, знать и помнить, что когда такая–то собака залаетъ такимъ–то голосомъ, то въ слѣдъ за тѣмъ ихъ кормятъ. Но далѣе идти нельзя по сему пути — а отъ этой точки остается еще безконечное пространство до человѣческой, словесной рѣчи. У животныхъ нѣтъ ни духовной потребности, ни физической возможности для образованiя языка, а потому и словесной рѣчи нѣтъ и быть не можетъ. Все, что было говорено и писано о разговорѣ животныхъ, въ–особенности же птицѣ, должно понимать въ томъ крайне–ограниченномъ случаѣ, какъ то объяснено было выше: изъявляя и выражая общiя ощущенiя — радость, удовольствiе, страхъ, опасенiе, зависть, ненависть, ревность, голодъ, стужу, и пр., животное никогда не можетъ подняться выше этихъ общихъ выраженiй и не можетъ бесѣдовать иначе, какъ подобными идиночными возгласами.
     Но чѣмъ болѣе мы вникаемъ въ сущность словесной рѣчи нашей, тѣмъ болѣе призадцмываемся и тѣмъ менѣе постигаемъ этотъ дивный даръ Божiй, этого товарища и достойнаго сотрудника духовной жизни. Какъ языкъ не можетъ родиться безъ высшихъ духовныхъ способностей, дарованныхъ исключительно только человѣку, такъ и разумъ нашъ, и даже самыя чувства, не могутъ достигнуть высшаго развитiя, безъ выраженiя, т. е. безъ языка. Всѣ высшiя способности наши спятъ, бездѣйствуютъ во тмѣ, въ ожиданiи слова, призывающаго свѣтъ.
     Но чтобы не перешагнуть за предѣлы положительнаго, или по–крайней–мѣрѣ довольно–вѣроятнаго, и не попасть въ область туманныхъ мечтанiй — должно кончить. Какимъ способомъ образовался первый языкъ, какiя части рѣчи напередъ, какъ дошли до грамматическаго измѣненiя ихъ, какимъ образомъ языки и нарѣчiя дѣлились, дробились, принимали новыя свойства, какимъ образомъ и отъ–чего измѣнялось самое произношенiе, отъ чего въ различныхъ языкахъ встрѣчаемъ такiя буквы, которыхъ въ другихъ нѣтъ вовсе, и буквы, обзiя многимъ языкамъ, произносятся на одномъ такъ, что соотчичъ драгаго никогда не можетъ ихъ выговорить; по какимъ мѣстнымъ обстоятельствамъ восточнымъ языкамъ достались въ удѣлъ удушливыя, гортанныя буквы, а западнымъ — концеязычныя; почем уна юговостокѣ образовался языкъ китайскiй, въ которомъ нѣтъ ни склоненiй, ни спряженiй, а на сѣверѣ другой — финскiй, въ которомъ насчитываютъ до полутора десятка падежей; какiя общiя причины измѣняютъ языкъ въ–теченiе немногихъ вѣковъ до того, что его нельзя узнать; почему одни языки гибнутъ изъ рѣчи устной, хотя памятники ихъ остаются иногда на письмѣ, а новыя нарѣчiя и языки возникаютъ, — все это обширное, безконечное поле для разгула нашего воображенiя; но, судя по сдѣланнымъ доселѣ на немъ одиночнымъ поискамъ, намъ долго–долого не измѣрить поля этого перекликами, и не изъѣздить даже на крылатомъ конѣ — котораго самое названiе напоминаетъ намъ языкъ мертвый!
     
                                    В. ЛУГАНСКIЙ.
     ______
(*) См. примѣчанiе къ статьѣ "Звѣринецъ", въ 3–мъ № «Литературной Газеты» нынѣшняго года. 
(*) Животныя раздѣляются вообще на три главныя отдѣленiя: 1) Позвоночныя (человѣкъ, четвероногiя, птицы, гады и рыбы); 2) мякотныя или слизняки; 3) суставчатыя; 4) животнорастенiя. Только животныя перваго отдѣленiя снабжены головнымъ и спиннымъ мозгомъ; у прочихъ нѣтъ ни того, ни другаго. 
(*) Лере (Leuret) измѣрилъ головы 2,000 людей обоего пола: онъ нашелъ, что объемъ мужской къ объему женской содержится, какъ 561 : 538; что черепъ взрослой женщины равняется въ размѣрахъ своихъ черепу тринадцати–лѣтняго мальчика. 
(**) Гамильтонъ нашелъ, что среднiй вѣсъ мужскаго мозга составляетъ 3 фунта 16 лотовъ, а женскаго 3 фунта 8 лотовъ. 
(***) Наблюденiя Тидемана, вопреки желанiю его, доказали, что кубическое содержанiе черепа Негра вообще менѣе европейскаго. 
(*) Посредствомъ полукруглаго циркуля. 
(**) Здѣсь мы сошлись, въ статьѣ: "Словесная Рѣчь" (см. "Литературную Газету" 1844 г. № 12, стр. 208–213) съ изложенными тамъ началами. Безъ физическихъ пособiй нѣтъ духовнаго образованiя: чувства наши должны намъ дать понятiя о предметахъ, а слова даютъ необходимый вещественный припасъ для наведенiй, сужденiй и заключенiй. 
(*) Первая статья напечатана въ 27 № "Лит. Газеты". 
(*) Согласно показанiямъ бiографовъ Лафатера, онъ издалъ первыя наблюденiя свои, какъ упомянуто выше, въ 1775 году; но предисловiе къ собственно–ручной тетради этой заставляетъ полагать, что онъ въ 1778–мъ впервые ввѣрилъ бумагѣ, и только рукописно, наблюденiя свои, посвящая ихъ друзьямъ, съ условiемъ не употреблять этой довѣренности во зло — не давать никому списковъ.
(*) См. примѣчанiе къ статьѣ "Звѣринецъ" въ 3–мъ № "Лит. Газеты" нынѣшняго года.