МЫСЛИ

ПО ПОВОДУ СТАТЬИ: О ВОСПИТАНIИ,

въ Морскомъ Сборникѣ, 1856 г. Январь.

(Статья В. И. Даля.)

     Статья о воспитанiи, въ Январской книгѣ Морскаго Сборника, пробудила во мнѣ нѣсколько завѣтныхъ думъ, которыя мнѣ давно хотѣлось высказать. Новаго въ нихъ нѣтъ ничего — мужикъ говоритъ: лапти бываютъ новые, а прочее все старῺо — не менѣе того хорошо иногда и задῺы пройти, и это не безполезно, особенно если всякому дозволено дѣлать это по свῺоему, для обмѣна понятiй, мыслей и убѣжде Не столько въ сочиненiяхъ о воспитанiи, сколько на дѣлѣ, весьма не рѣдко упускается изъ виду бездѣлица, которая однакоже непримѣръ важнѣе и полновѣснѣе всего остальнаго: Воспитатель самъ долженъ быть тѣмъ, чѣмъ онъ хочетъ сдѣлать воспитанника, или по крайней мѣрѣ долженъ искренне и умилительно желать быть такимъ и всѣми силами къ тому стремиться.
     Послѣдите же нѣсколько за нравственною жизнiю воспитателей, познайте съ какою искренностiю и съ какимъ убѣжденiемъ они слѣдуютъ не на словахъ, а на дѣлѣ — своему ученiю, и у васъ будетъ мѣрило для надеждъ вашихъ на всѣ ихъ успѣхи.
 Если бы, на примѣръ, воспитанники, по общей молвѣ, расказывали другъ другу, что–де такой то воспитатель нашъ безпутно промоталъ все, и свое и чужое, и спасся отъ окончательнаго крушенiя въ мирной пристани, въ заведенiи при которомъ состоитъ, не отказываясь впрочемъ и нынѣ кутнуть на чужой счетъ, гдѣ случай представится — но дѣлаетъ это очень ловко, осторожно и скрытно; если бы говорили о другомъ, что онъ, какъ хорошiй хозяинъ, былъ въ свое время всегда избираемъ товарищами для завѣдыванiя общимъ столомъ, и также счелъ за лучшее удалиться подъ конецъ съ этого поприща и отъ довѣрчивыхъ товарищей и вступить въ новый и болѣе чужой кругъ; если бы расказывали о третьемъ, что онъ ставитъ въ поведенiи полные бῺалы всѣмъ воспитанникамъ, которые не берутъ казенныхъ сапоговъ, а ходятъ въ своихъ; о четвертомъ, что бесѣдуя въ классахъ о разныхъ пустякахъ, при внезапномъ входѣ начальника, съ удивительнымъ спокойствiемъ и находчивостiю продолжаетъ бесѣду, тѣмъ же голсомъ, тѣмъ же выраженiемъ — но отрывая прежнее пустословiе свое на половинѣ слова, и переходя къ продолженiю преподаванiя, котораго прежде того и не начиналъ; словомъ, если бы воспитанники были такого или подобнаго мнѣнiя о воспитателяхъ своихъ — какихъ вы бы ожидали отъ этого послѣдствiй? — Повѣрите ли вы что изъ рукъ такихъ воспитателей выйдутъ молодые люди высокой нравственности, благородные, правдивые?
     Кто полагаетъ, что можно воспитывать ребенка обманомъ, что достаточно, поучая его словами, остерегаться при немъ неосторожныхъ выраженiи и поступковъ, словомъ, кто дѣло воспитанiя считаетъ задачею ловкаго надувательства, тотъ жестоко ошибается и беретъ на себя страшный отвѣтъ.
     Не спорю, что даже и при такомъ воспитанiи часть воспитанниковъ выйдутъ современемъ порядочными людьми; но это будетъ уже не вслѣдствiе воспитанiя, а вопреки ему.
     Такъ больной не рѣдко выздоравливаетъ, не вслѣдствiе дурнаго и превратнаго леченiя, а вопреки ему; мало того, такъ иногда гнусность воспитателя до того поражаетъ воспитанника омерзенiемъ, что онъ прiйдя въ свою память и разумъ, дѣлается ревностнымъ поборникомъ добра и истины. Но такiя послѣдствiя конечно ничего не доказываютъ на пользу дурныхъ воспитателей; развѣ кто нибудь рѣшится установить воспитанiе на такихъ началахъ? 
 Что вы хотите сдѣлать изъ ребенка? Правдиваго, честнаго, дѣльнаго человѣка, который думалъ бы не столько объ удобствѣ и выгодахъ личности своей, сколько о пользѣ общей, не такъ ли? — Будьте же сами такими; другаго наставленiя вамъ не нужно. Незримое, но и неотразимое, постоянное влiянiе вашего благодушiя побѣдитъ зародыши зла и постепенно изгонитъ ихъ. Если же вы должны сознаться, въ сῺамомъ завѣтномъ тайникѣ души своей, что правила ваши шатки, слова и поступки не одинаковы, приноравливаясь къ обстоятельствамъ; что облыжность свою вы оправдываете словами: живутъ же люди неправдой, такъ и намъ не лопнуть стать; что вы наконецъ и въ воспитатели попали потому только, что безъ хлѣба и безъ мѣста жить нельзя; словомъ, если вы въ тайникѣ совѣсти своей должны сознаться, что вы желаете сдѣлать изъ воспитанника своего совсѣмъ не то, что вышло изъ васъ, тогда, добрый человѣкъ, вы въ воспитатели не годитесь, какихъ бы наставленiй вы ни придерживались, чего бы ни начитались. Не берите этого грѣха на душу; несите съ собой, что запасли, и отвѣчайте за себя.

     Есть вѣчныя, святыя истины, которыя опошлены грязными, неумытыми устами; боишься поруганiя святыми и обходишь изъ; но онѣ остаются вѣчными и святыми.


     Вѣрите ли вы, по убѣжденiю, по совѣсти, а не по катихизису только, что жизнь во плоти есть временный искусъ, такая–жь школа воспитанiя, какую долженъ пройти ребенокъ подъ вашимъ гнетомъ, и что за тѣмъ человѣкъ переходитъ въ жизнь невещественную, духовную, не отрѣшаясь отъ личности своей?


     Вѣрите ли вы тому, что эта духовная жизнь уготовится жизнiю во плоти, что сущность человѣка составляетъ не ученость и познанiя его, не умственная, а нравственная половина его, воля, желанiя, наклонности, а не память?


     Вѣрите ли тому, что благо, то есть, истину и добро, должно любить ради блага, не изъ видовъ корысти, — а худо, то есть ложь и зло, ненавидѣть ради худа, чтобы не усвоить его себѣ и не отправиться на тотъ свѣтъ съ такимъ неудобнымъ напутствiемъ и подорожникомъ?


     Если въ васъ нѣтъ глубокаго и полнаго убѣждѣнiя во всемъ этомъ, то не беритесь за воспитанiе дѣтей, а удаляйтесь отъ нихъ, на сколько можете. Никакой личины не станетъ долѣе, чѣмъ на одну скоморошью ночь, а вѣкъ неразгаданнымъ въ ней не проходишь. Безсознательное чутье ребенка тонко и остро; вы сами послѣднимъ, а потому и поздно узнаете, что ребенокъ васъ разгадалъ прежде, чѣмъ вы его разгадали. Посудите же, кому впрокъ пошло все ваше старанiе!

     Если бы, напримѣръ, воспитатель, по врожденнымъ или наслѣдственнымъ свойствамъ своимъ, на дѣлѣ, стоялъ на трехъ сваяхъ — авось, небось, да какъ нибудь — а на словахъ неумолчно проповѣдывалъ: добросовѣстность, порядокъ и основательность — то что бы изъ этого вышло? Вѣрьте мнѣ, и воспитанники его станутъ въ свою очередь поучать хорошо, а дѣлать худо.


     Еслибы воспитатель не находилъ въ себѣ самомъ основательныхъ причинъ, для чего ему отказываться отъ обычныхъ средствъ жизни, то есть: прокармливая казеннаго воробья, прокормишь и свою коровушку, то какiя убѣжденiя онъ въ этомъ отношенiи невольно и неминуемо передастъ воспитаннику?


     Еслибы воспитатель свыкся и сжился, можетъ быть и безсознательно, съ правиломъ: не за то бьютъ, что укралъ, а за то, чтобъ не попадался, то какiя понятiя онъ объ этомъ передастъ другому, младшему? Какiя правила, конспекты, программы, курсы и наставленiя на бумагѣ и на словахъ могутъ совершить такое чудо, чтобы воспитанники современемъ держались понятiй и убѣжденiй противоположныхъ?

     Всего этого къ кожѣ не пришьешь. Если остричь шипы на дичкΏѣ, чтобы онъ съ виду походилъ на садовую яблоню, то отъ этого не дастъ онъ лучшаго плода; все тотъ же горько сладъ, та же кислица. Надобно, чтобы прививка принялась и пустила корень до самой сердцевины дерева, какъ оно пускаетъ свой корень въ землю.


     Съ чего вы взяли, будто бы изъ ребенка можно сдѣлать все что вамъ угодно, наставленiями, поученiями, приказанiями и наказанiями? — Внѣшними усилiями можно передѣлать одну только наружность. Топоромъ можно оболванить какъ угодно полѣшко, можно даже выстрогать его, подкрасить и покрыть лакомъ — но древесина отъ этого не измѣнится; полѣно въ сущности осталось полѣномъ.


     Воспитатель долженъ видѣть въ мальчикѣ живое существо, созданное по образу и подобiю Творца, съ разумомъ и со свободной волей. Задача состоитъ не въ томъ, чтобы изнасиловать и пригнести всѣ порывы своеволiя, предоставляя имъ скрытно мужать подъ обманчивою наружностью и вспыхнуть современемъ на просторѣ и свободѣ; нѣтъ, задача эта вотъ какая: примѣромъ на дѣлѣ и убѣжденiями текущими прямо изъ души, заставить мальчика понять высокое призванiе свое, какъ человѣка, какъ подданнаго, какъ гражданина; заставить страстно полюбить — какъ любитъ самъ воспитатель, не болѣе того — Бога и человѣка, а стало быть и жить въ любви этой, не столько для себя, сколько для другихъ.


     Мальчикъ, съизмала охочiй копаться надъ какою–нибудь ручною работой, слушая въ заведенiи гдѣ воспитывался физику, вздумалъ самъ построить электрическую машину. Въ теченiе нѣсколькихъ мѣсяцевъ собиралъ онъ и копилъ гривенные доходы свои и отправившись на каникулы къ дядѣ, съ жаромъ принялся за это дѣло. И спитъ и видитъ свою машину. Накупивъ на толкучемъ нѣсколько стеклянныхъ стῺоекъ — остатки какой–то великолѣпной люстры или паникадила и разбитое зеркало толстаго стекла, — онъ около двухъ недѣль провозился за обдѣлкой его, чтобы, чуть не голыми пальцами да зубами, округлить стекло, обтереть или обточить его и просверлить въ срединѣ дыру. Съ этимъ–то запасомъ подъ мышкой, онъ, по окончанiи каникулъ, отправился обратно въ заведенiе, счастливый и довольный, и при томъ пѣшiй, потому что гривенникъ, отпускаемый ему на извощика, ушелъ на строительные припасы.


     Ему надо было пройти Исакiевскую площадь; только что успѣлъ онъ поровняться съ домомъ, стоявшимъ тогда рядомъ съ домомъ графини Лаваль, какъ надъ нимъ раздался громкiй голосъ: «мальчикъ, эй, мальчикъ, поди сюда!» Взглянувъ на помянутый домъ, мальчикъ нашъ встрѣтилъ въ растворенной форточкѣ знакомое и страшное лицо воспитателя, которому однакоже онъ лично знакомъ не былъ и прозванiя его онъ не зналъ, потому что былъ изъ другаго класса. — «Поди сюда, мерзавецъ, что ты это несешь?» Робкiй дѣтскiй голосъ пробормоталъ что–то, неслышное при стукѣ каретъ по мостовой; тотъ, перекрикивая и сткуъ каретъ этихъ, повторилъ вопросъ свой до нѣсколькихъ разъ, и наконецъ, разсыпавшись бранью, приказывалъ самымъ настоятельнымъ образомъ бросить стекло и свертокъ на мостовую. «Брось, брось сей часъ, мерзавецъ», кричалъ онъ выходя изъ себя, а пойманный съ поличнымъ стоялъ на вытяжку недвижно подъ окномъ, хлопалъ глазами, молчалъ, но стекло свое крѣпко прижималъ подъ мышку. Растаться съ этимъ стекломъ, бросить его на мостовую — это вовсе не вмѣщалось въ головѣ мальчика, онъ словъ этихъ не понималъ. «Такъ я жь тебя» — закричалъ тотъ въ отчаянномъ негодованiи своемъ и, захлопнувъ форточку, вѣроятно поспѣшилъ распорядиться на счетъ поимки и представленiя подъ карауломъ ослушника. Но этотъ бѣднякъ, съ электрическою машиной подъ мышкой, самъ не зная что дѣлаетъ, бросился безъ памяти бѣжать въ галерную улицу, кинулся на перваго извощика, дрожа всѣмъ тѣломъ переправился на первозъ, запряталъ стекло съ принадлежностями въ самое скрытное, никому недоступное мѣсто и только черезъ мѣсяцъ, когда всякая молва и розыски по этому страшному дѣлу миновали, снова принялся за работу и благополучно окончилъ свое произведенiе.


     Помяну еще и о другомъ случаѣ.


     Въ то время въ заведенiи, гдѣ мы воспитывались, въ новый годъ всегда давался маскерадъ, на который мы являлись — готовясь къ тому задолго — въ шпалерныхъ кафтанахъ, пеньковыхъ парикахъ и бумажныхъ латахъ, со львиными головами на оплечьяхъ, изъ хлѣбнаго мякиша. Почти каждая рота изготовляла тайкомъ и приносила въ маскерадную залу свою пирамиду, великолѣпное бумажное зданiе, расписанное и раскрашенное, пропитанное масломъ и освѣщенное изнутри, гдѣ бѣдный фонарщикъ сидѣлъ какъ въ банѣ, задыхаясь отъ жару и чаду. Я сказалъ не безъ умысла: «изготовляла тайкомъ»; пирамиды эти строились очень скрытно и тайно, не столько ради нечаянности, какъ ради того, что подобное занятiе — какъ вообще всякая забава или занятiе, подающее поводъ къ отвлеченiю отъ ученiя и къ неопрятности и сору въ спальняхъ — строго запрещалось. Между тѣмъ, когда, съ крайнимъ страхомъ и опасенiемъ, удавалось скрытно окончить такое бумажное египетское произведенiе къ сроку, принести и поставить его на мѣсто и освѣтить, то всѣ воспитатели, низшихъ, среднихъ и высшихъ разрядовъ, не безъ удовольствiя ходили вокругъ бреннаго памятника, отыскивали и свои вензеля, съ иносказательными вѣниками и украшенiями, любовались этимъ и громко хвалили художниковъ, отдавая преимущество той либо другой ротѣ.


     Вы спросите, можетъ быть, какой же смыслъ и толкъ въ поступкахъ этихъ? — а вотъ послушаемъ дальше.

     Вторая рота отличалась два или три года сряду огромностiю и изяществомъ своей пирамиды; въ первой ротѣ составленъ былъ заговоръ, перещеголять на сей разъ вторую. Сдѣлали общiй сборъ: гроши и гривны посыпались отовсюду; помню что одинъ мальчикъ, вовсе безденежный, не захотѣлъ однакоже отстать отъ тоарищей и продавъ богачамъ утреннюю булку свою за три дня, по грошу каждую, внесъ три гроша въ общественное казначейство. Опытные художники взялись за дѣло; изготовленная лучина отнесена была на чердакъ, картузная бумага склеена, выкроена и скатана, чтобы удобнѣе было ее спрятать; вырѣзки разныхъ видовъ, для картинъ, вензелей и украшенiй, розданы для работы по рукамъ, и каждый пряталъ свою у себя, какъ и гдѣ могъ, чтобы не возбудить подозрѣнiя. Всѣ принялись за работу такъ дружно, такъ усердно, что недѣли за двѣ или за три до срока знаменитая пирамида поспѣла; надо было собрать лучинковые лѣсΏа, пригнать чехолъ и — наконецъ оставалось только смазать масломъ просвѣты.


     Но въ Декабрѣ на чердакѣ холодно, особенно въ одной курткѣ. Рѣшено было собрать пирамиду нῺаскоро въ умывальнѣ, въ такое время, когда нельзя было ожидать прихода воспитателя, и при томъ разставивъ изъ предосторожности часовыхъ, какъ дѣлают журавли, воруя хлѣбъ, да обезьяны, опустошая сады и огороды. Бѣготня, суматоха, крикъ, радость — у главныхъ зодчихъ болѣе десяти помощниковъ, у каждаго помощника по десяти подносчиковъ — дѣло кипитъ.... но внезапно входитъ дежурный воспитатель, котораго называли внукомъ тогдашняго директора и очень боялись... Не берусь описывать подробностей происшедшаго побоища; негодованiе, неистовство этого человѣка превзошло всякое понятiе. Много розогъ было охлестано тутъ же, на мѣстѣ — это бы еще ничего — да безпримѣрное въ лѣтописяхъ маскерадныхъ зданiе, пирамида въ семь аршинъ вышины, была изломана, истоптана ногами, и созжена тутъ же въ печи.


     Однако, почесавъ затылки, погоревавъ и опомнившись, предпрiимчивые и рѣшительные строители не упали духомъ: давай собирать что осталось; иное было тутъ и тамъ, въ рукахъ, иное успѣли вῺо–время выхватить и спасти отъ конечнаго истребленiя и — черезъ недѣлю поспѣла новая пирамида, ни въ чемъ не уступавшая первой. Она красовалась на маскерадѣ 31 Декабря 1817 года; первенство осталось на сей разъ за нею, за первой ротой; это подтвердили всѣ, обхаживая вокругъ и любуясь необыкновенно пестрыми и кудрявыми вензелями; подтвердилъ даже и самъ внкуъ директора, который былъ такъ незлопамятенъ, что, во уваженiе общей радости и удовольствiя на маскерадѣ, и не поминалъ о томъ участiи, какое принималъ онъ въ сооруженiи этого знаменитаго зданiя.


     Теперь, кончивъ расказъ, я васъ спрошу: что это такое? Чего вы ожидате отъ такого воспитателя? — Но вы опять отвѣчаете мнѣ, что это, либо выдумка злословiя, либо примѣръ, который въ примѣры не годится, потому что представляетъ неслыханное исключенiе. И такъ, возьмемъ что нибудь обиходное.

     Начальникъ, при воспитанникѣ, спрашиваетъ въ сомнѣнiи: исполняется ли такое–то правило или приказанiе? И воспитатель удостовѣряетъ его въ этомъ, самымъ положительнымъ образомъ, не смигивая глазомъ, хотя и лжетъ наголῺо.

     Воспитанникъ зналъ дома два чужихъ языка и позабылъ ихъ въ заведенiи на половину, а воспитатель увѣряетъ радушнаго посѣтителя на испытанiи, что мальчикъ выучился этимъ языкамъ здѣсь.

     Воспитатель ходитъ въ церковь; илди водитъ туда мальчиковъ по положенiю; при начальникѣ даже много и часто крестится, но понятiя и убѣжденiя его о вѣрѣ и вѣчности не могутъ укрыться отъ тѣхъ, съ кѣмъ онъ проводитъ по нѣскольку часовъ въ день, еслибы это и были малолѣтки. — Облыжность, ханженство, безчестность, самῺотничество, въ какихъ бы мелкихъ и скрытныхъ видахъ и размѣрахъ оно ни проявлялось, прилипчивѣе чумы и поражаетъ вокругъ себя все, что не бѣжитъ безъ оглядки. Но можетъ быть всего этого нѣтъ и не бывало и быть не можетъ, все это выдумка и клевета? Вотъ такое–то отрицательное направленiе насъ и губитъ; донесенiя о благополучiи ослѣпительны, какъ вешнiй снѣгъ.


     Не будемъ спорить, я ищу и желаю совсѣмъ иного. Выкиньте всѣ примѣры мои, какъ непригодные къ дѣлу, и вставьте свои, то есть случаи вамъ самимъ извѣстные. Поройтесь въ памяти, вы ихъ найдете. Подведите къ нимъ мое, или пожалуй также свое, заключенiе и оно ничѣмъ не будетъ разниться отъ того, что сказано, по глубокому и полному убѣжденiю, въ этой статейкѣ:


     Воспитатель, въ отношенiи нравственномъ, самъ долженъ быть тѣмъ, чѣмъ онъ хочетъ сдѣлать воспитанника; по крайней мѣрѣ долженъ искренно и умилительно желать быть такимъ и всѣми силами къ тому стремиться.


     Но вы скажете: ангеловъ совершенства нѣтъ на землѣ, мы всѣ люди; для того–то я, сказавъ: «воспитатель долженъ быть такимъ», прибавилъ: «или искренне хотѣтъ быть такимъ и всѣми силами къ тому стремиться.» Будь же онъ прямъ и правдивъ, желай и ищи добра; этого довольно. Ищи онъ случая, въ присутствiи воспитанниковъ, но безъ похвальбы, безъ малѣйшаго тщеславiя, сознаваться въ ошибкахъ своихъ — и одинъ подобный примѣръ направить на добрый пути десятки малолѣтковъ.

     Вотъ въ чемъ заключается наука нравственнаго воспитанiя.

     __________