ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ НУМЕРЪ «ДНЯ»

________

Не прикасаются жиды къ самарянамъ...

Иногда шевелилось въ насъ чувство негодованiя, когда мы читали насмѣшки и глумленiя надъ газетой «День». Намъ казалось обиднымъ, когда этотъ журналъ трактовался наряду съ изданiемъ г. Аскоченскаго, когда на него возводились намеками грязныя обвиненiя. Своимъ прямымъ, честнымъ, смѣлымъ голосомъ «День», какъ мы думали, заслуживалъ иного, болѣе уважительнаго обращенiя. Намъ казалось, что съ нимъ можно спорить, что съ нимъ должно спорить, что съ нимъ необходимо бороться всѣми силами, и слѣдовательно относиться къ нему съ однимъ смѣхомъ — несправедливо и легкомысленно.

Но «День» кажется весьма мало обращаетъ вниманiя нетолько на наше мнѣнiе (что конечно мы никакъ бы не поставили ему въ особую вину), но и на всю нашу литературу вообще, — чего ужь простить никакъ невозможно. «День» зажмуриваетъ глаза, не хочетъ ничего видѣть и слышать, и въ такомъ умышленномъ ослѣпленiи даетъ просторъ всѣмъ своимъ увлеченiямъ, забавляется тѣмъ, что доходитъ до края, уносится фантазiею въ самыя прiятныя, но вмѣстѣ и самыя воздушныя мечтанiя. «День» дѣлаетъ себя смѣшнымъ, самъ отдаетъ себя на позоръ и поруганье; со всею искренностью можемъ сказать, что намъ его жаль. Намъ жаль видѣть, что насмѣшки ему придутся подѣломъ, что онъ самъ виноватъ, роняя свой авторитетъ, что онъ заставляетъ громко и рѣзко осуждать себя даже тѣхъ, кто во многомъ ему сочувствуетъ. 

Въ 19 № «День» почелъ нужнымъ въ передовой своей статьѣ распространиться о новомъ законѣ, по которому евреи, имѣющiе дипломы на ученыя степени доктора, магистра или кандидата, допускаются на службу по всѣмъ вѣдомствамъ и по всей Россiи. «Дню» показалось важнымъ и необходимымъ объяснить, что этотъ законъ нельзя понимать безъ ограниченiя. И вотъ онъ всячески настаиваетъ на томъ, чтобы онъ былъ понимаемъ съ ограниченiемъ. Дѣло ясное: статья «Дня» направлена противъ евреевъ, имѣетъ въ виду ограниченiе правъ евреевъ. Спрашивается, чтоже вооружаетъ противъ нихъ «День»? А вотъ послушаемъ; приведемъ всѣ и подлинныя слова статьи. Статья говоритъ, что евреи «совершенно отрицаютъ христiанское ученiе, христiанскiй идеалъ и кодексъ нравственности и исповѣдуютъ ученiе враждебное и противоположное»; что евреи «проповѣдуютъ ниспроверженiе всякаго христiанскаго порядка»; что они «держатся началъ враждебныхъ началамъ христiанскаго народа, христiанскому знамени»; что еврей «не можетъ иначе дѣйствовать, какъ въ духѣ своего ученiя, противоположнаго всѣмъ началамъ, которыя легли въ основу частнаго и общественнаго и государственнаго быта въ христiанской землѣ», что «онъ можетъ вздумать законодательствовать въ духѣ моисеевомъ».

Вотъ и все, съ самою буквальною точностью. И ничего болѣе точнаго, болѣе опредѣленнаго не могъ привести ревнитель христiанской вѣры? И не обманываетъ онъ себя и другихъ звономъ фразъ?..

Чтоже послѣ этого евреи? Вѣрно не люди, а дикiе звѣри, опасные для порядка нравственнаго и всего частнаго, общественнаго и государственнаго быта?

Жалкiе друзья, которые вредятъ христiанству болѣе, чѣмъ его враги! Нѣтъ ничего особеннаго въ поношенiи враговъ; но поношенiе друзей, но позоръ, навлекаемый дѣлу его защитниками и приверженцами, — вотъ зло нестерпимое и обидное въ высочайшей степени. Всякiй защищающiй какое-нибудь дѣло, тѣмъ осторожнѣе и тѣмъ вѣрнѣе дѣйствуетъ въ его пользу, чѣмъ больше проникнутъ духомъ этого дѣла, чѣмъ глубже понимаетъ его интересы. Вотъ почему мы особенно негодуемъ на “День”. Двадцать разъ повторяя слова: враждебно, противоположно, онъ дотого легкомысленъ, что не даетъ себѣ труда вникнуть хоть сколько-нибудь въ сущность дѣла и позволяетъ себѣ оглушать довѣрчивыхъ читателей одною шумихою словъ. Враждебно! Противоположно! Но въ чемъ враждебно? Въ чемъ противоположно? Развѣ тотъ, кто имѣлъ бы дѣйствительный интересъ въ дѣлѣ и видѣлъ бы его въ опасности, могъ бы ограничиться такимъ безсодержательнѣйшимъ голословiемъ? Такъ говорятъ только люди мечтающiе о дѣлѣ, а не тѣ, кто дѣйствительно дорожитъ дѣломъ.

«День» приводитъ впрочемъ единственный примѣръ, единственную реальную черту, какая есть въ цѣлой статьѣ. Всѣ его сердечныя опасенiя ограничиваются слѣдующимъ: «нельзя же предположить, — говоритъ онъ, — чтобы оберъ-прокуроромъ святѣйшаго синода могъ сдѣлаться еврей, еврей не по происхожденiю, а по вѣрѣ»!

Какая удивительная тонкость! Кто не согласится, что вопросъ затруднительный, темный, почти невозможный? Но неужели «День» не понимаетъ, откуда проистекаетъ вся трудность вопроса? Долго и трудно было бы намъ пускаться въ подробныя объясненiя; замѣтимъ только одно: вопросъ «Дня» есть очевидно лишнiй, ненужный, неинтересный вопросъ. Онъ не имѣетъ никакого значенiя для вѣрующаго христiанина.

Взглядъ «Дня» какъ видно другой. Еслибы въ iудействѣ было что-нибудь вредное для христiанства, то для христiанскаго общества охраненiе отъ этого вреда очевидно можетъ заключаться только въ его вѣрѣ. «День» ищетъ другой охраны: онъ желалъ бы видѣть ее въ законѣ; ему стоитъ еще сдѣлать шагъ — и онъ будетъ искать ее въ огнѣ и мечѣ!

«День» находитъ невозможнымъ какое бы то нибыло мирное, дружественное общее дѣло между евреями и христiанами. «Допустить евреевъ — говоритъ онъ — къ участiю въ законодательствѣ или въ народномъ представительствѣ, какъ въ Англiи (кромѣ дѣлъ, ихъ непосредственно касающихся), мы считаемъ возможнымъ только тогда, когда бы мы объявили, что мы отрекаемся и отказываемся отъ христiанскаго путеводящаго свѣта». Мало этого «День» считаетъ «примѣромъ гнусной лжи и лицемѣрiя» — «взаимныя учтивости и нѣжности поляковъ–католиковъ и евреевъ въ Варшавѣ въ прошломъ году». «Евреи, въ ужасѣ восклицаетъ онъ, подносятъ католикамъ крестъ — эмблему распятiя, — распятiя, совершоннаго евреями надъ тѣмъ, кого католики признаютъ богомъ!»

Что за дѣтство, что за слѣпота! Да еще въ отношенiи къ такому разительному факту! Чтоже, по мнѣнiю «Дня», мы поступили бы совершенно логически, совершенно честно и нелицемѣрно, еслибы мы жгли и вѣшали евреевъ? Вѣдь мы имѣли бы для этого очень прочное основанiе. «Они, — сказали бы мы, — эти евреи, распяли того, кого мы признаемъ богомъ!»

Не тѣмъ духомъ, кажется намъ, было проникнуто ученiе того, во имя котораго повидимому говоритъ «День». Ученiе мира, любви и согласiя должно бы возбуждать другiя мысли и другiя рѣчи. Слова же «Дня» живо напоминаютъ намъ именно тѣхъ, кто возставалъ противъ божественнаго основателя нашей вѣры. Помните ли что они говорили? «Какъ онъ можетъ быть мессiею? Онъ постоянно окружонъ грѣшниками, бываетъ въ обществѣ мытарей и блудницъ, онъ говоритъ... даже съ самарянами!»

Если судить по этимъ упрекамъ, записаннымъ въ евангелiи, то мы должны признать, что духъ христовъ коснулся именно евреевъ; о поступкѣ которыхъ говоритъ «День», и что онъ оставилъ на этотъ разъ людей повидимому ревнующихъ во имя его.

И въ самомъ дѣлѣ «День» не чувствуетъ проявленiй этого духа; въ своей слѣпотѣ онъ отвергаетъ его тамъ, гдѣ долженъ бы былъ видѣть его ясныя и существенныя обнаруженiя. «Что такое — спрашиваетъ онъ — духъ современной цивилизацiи? Выражается ли она въ томъ, что англичане тѣснятъ славянъ и поддерживаютъ гнетъ надъ ними турок, отвергающихъ цивилизацiю? Въ ученiи ли матерьялистовъ, отвергающихъ понятiе о добрѣ и злѣ и низводящихъ человѣка на степень безотвѣтственнаго животнаго, лишоннаго внутренней свободной воли? Въ развратѣ ли женщинъ, проповѣдуемомъ нѣкоторыми комунистами?..»

Что все это, какъ не жолчные упреки девятнадцатому вѣку? Что это, какъ не отлученiя, какъ не проклятiя извѣстнымъ явленiямъ нашего времени? Не прикасаются жидове самаряномъ; не прикасается «День» матерьялистамъ, комунистамъ и пр. Узко понимаетъ «День» девятнадцатый вѣкъ; не видитъ онъ того, о чемъ самъ говоритъ, то-есть болѣе широкаго воплощенiя въ жизни нравственныхъ истинъ, проповѣданныхъ евангелiемъ. Не тѣмъ преимущественно характеризуется нашъ вѣкъ, что онъ породилъ матерьялистовъ и комунистовъ; эти явленiя конечно входятъ въ его характеръ, но главныя черты характеристики не въ нихъ: гораздо важнѣе и главнѣе то, что эти матерьялисты и эти комунисты въ настоящее время бываютъ добрѣе и обильнѣе любовью, чѣмъ иногда бывали нѣкоторые ревнители благочестiя; что общество не предаетъ пыткѣ матерьялистовъ и не сжигаетъ на кострахъ комунистовъ, вообще смотритъ на нихъ съ иной точки зрѣнiя, чѣмъ та, которой держится «День». Въ евангелiи сказано: «вы узнаете дерево по плодамъ его.» Рекомендуемъ «Дню» эту точку зрѣнiя. Дѣло совсѣмъ не въ томъ, какiя истины человѣкъ исповѣдуетъ: вся сущность въ томъ, какiя правила онъ исполняетъ. При такомъ взглядѣ на вещи, можетъ-быть XIX вѣкъ не будетъ являться въ такихъ черныхъ краскахъ, въ какихъ его видитъ «День». При такомъ взглядѣ можетъ-быть окажется возможнымъ и согласимымъ то, что кажется невозможнымъ и непримиримымъ, если судить по однимъ отвлеченнымъ понятiямъ.

«День» хвастается своею логикою. “Только во имя христiанскихъ же началъ, — пишетъ онъ, — а не какой-то (какой-то!..) цивилизацiи, можно желать расширенiя льготъ и правъ для евреевъ, но нельзя же, опираясь на начала внесенныя въ мiръ христiанствомъ, требовать отрицанiя и отверженiя этихъ началъ! Это безсмысленно!” Очень связно и послѣдовательно; жаль только, что къ дѣлу нимало не относится. Кто требуетъ отрицанiя и отверженiя христiанскихъ началъ? Какимъ началамъ грозитъ отрицанiе и отверженiе? Противъ кого вы воюете? Не это ли называется слѣпою враждою, которая тоже вѣдь очень послѣдовательна, то-есть до конца неразумна?

Приведемъ наконецъ заключенiе статьи «Дня», гдѣ онъ заранѣе старается защититься отъ предчувствуемыхъ нападенiй и гдѣ ясно выражается его взглядъ на нашу литературу.

«Мы знаемъ, что противъ нашего мнѣнiя поднимется цѣлый хоръ недобросовѣстныхъ или непонятливыхъ публицистовъ, что насъ обвинятъ въ отсталости, въ варварствѣ, въ невѣжествѣ и даже въ фанатизмѣ. Эти клеветы намъ нестрашны. Но неужели не найдется людей, способныхъ разсмотрѣть вопросъ хладнокровно и на основанiи простой логики? Или требованiе логики въ сочиненiяхъ большой части нашихъ публицистовъ есть требованiе неумѣренное?..»

Печальный взглядъ на литературу! Очень понятно, что чуждаясь ея до такой степени, такъ мало ей сочувствуя и такъ мало ее понимая, «День» расположонъ впадать въ странныя отвлеченности. Еслибы онъ смотрѣлъ на нее нетакъ презрительно, онъ былъ бы ближе къ жизни и жизнь предохранила бы его отъ собственной опасной логики. Литература, какъ уже мы говорили, больше проявляетъ жизнь, глубже коренится въ ней, чѣмъ это думаетъ «День». А «День» чѣмъ исключительнѣе относится къ вопросамъ, тѣмъ больше теряетъ жизненности.

Не въ фанатизмѣ, не въ варварствѣ мы обвиняемъ «День»: мы находимъ его вину въ легкомыслiи, съ которымъ онъ обращается съ важными вопросами, въ той легкости, съ какою онъ теоретически разрѣшаетъ ихъ, легкости, дошедшей до хвастовства, до похвальбы силою своей логики...