ПИСЬМО ВЪ РЕДАКЦIЮ.

Странная погода стоитъ на дворѣ, милостивые государи, и странное время мы переживаемъ. Странное и сумбурное. Все, что совершается въ это странное время, имѣетъ свойство, при малѣйшемъ прикосновеніи, свертываться, подобно ежу, въ клубокъ, выпускать изъ себя торчащія во всѣ стороны иглы и располагать ихъ, повидимому, безо всякаго порядка и системы: а въ сущности система тутъ есть и состоитъ она въ томъ, что къ ежу ни съ которой стороны подступиться нельзя: зеркало своей ежовой души или, вульгарно выражаясь, морду уткнулъ въ животъ, лапы поджалъ, да еще пофыркиваетъ: на-ко, молъ, сунься! Такой именно обликъ принимаютъ всѣ вопросы, возникающіе въ наше время (на нашей землѣ, конечно). Что дѣло тутъ именно во времени, то есть въ общемъ характерѣ переживаемаго нами момента, а не въ самыхъ вопросахъ, это несомнѣнно, ибо между послѣдними есть такіе, которымъ, говоря круглымъ счетомъ, сто лѣтъ. Объ нихъ сейчасъ, а теперь о вопросахъ новыхъ, которые ростутъ нынѣ, можно сказать, какъ грибы, возникая даже совсѣмъ неожиданно и съ совершенно исключительною виртуозностью.

Позвольте предложить вамъ, милостивые государи, краткій очеркъ исторіи развитія одного изъ такихъ новыхъ вопросовъ; очеркъ отчасти фактическій, какъ сейчасъ увидите, а отчасти дополненный моей фантазіей, не удаляющейся, однако, отъ фактовъ на слишкомъ большое разстояніе.

Пріѣхалъ къ вамъ въ Петербургъ англичанинъ Кингъ, скороходъ, и даетъ представленія своего таланта и искуства въ Крестовскомъ саду. Въ газетахъ, въ которыхъ отдѣлъ «Театръ и зрѣлища» занимаетъ нынѣ, по случаю всеобщаго веселья, одно изъ самыхъ видныхъ мѣстъ, появляются, разумѣется, отчеты о представленіяхъ мистера Кинга; «большой успѣхъ»... «публики собралось до трехъ тысячъ»... «бѣжитъ 15 верстъ въ 51 минуту» и т. д. Хорошо. Но вотъ 9-го іюля является въ «Новомъ Времени» статья: «Доморощенный скороходъ». Дѣло въ томъ, что наканунѣ, 8-го іюля, въ Крестовскомъ саду «крестьянинъ С. А. Русинъ привелъ публику въ изумленіе». Онъ вздумалъ состязаться съ заморскимъ скороходомъ и оказалось, что въ 49 минутъ англичанинъ пробѣжалъ около 15 верстъ, а русскій (и фамилія-то у г. Русина какъ бы прообразовательная въ патріотическомъ смыслѣ) — 11 1/2 верстъ. «Такое пораженіе весьма почетно», справедливо замѣчаетъ газета, тѣмъ болѣе, что русскій бѣжалъ въ чемъ пришлось, а англичанинъ въ особомъ, приспособленномъ къ бѣгу, костюмѣ. Ну, разумѣется, въ публикѣ волненіе, изумленіе, восторгъ. Какъ? кто? почему? Оказывается, что «новая звѣзда скороходства, Сергѣй Аввакумовичъ Русинъ, крестьянинъ Могилевской губерніи, Сѣннинскаго уѣзда, Черногостевской волости, села Соржицы, воспитывался въ трехлассномъ городскомъ училищѣ» и т. д., и т. д., и теперь нуждается въ средствахъ. «Публика и артисты Крестовскаго сада, узнавъ о такомъ печальномъ положеніи импровизированнаго скорохода, въ короткое время собрали по подпискѣ нѣсколько десятковъ рублей въ пользу г. Русина. Одинъ изъ публики, Ѳ. А. Гармсенъ, предложилъ ему на время столъ и квартиру». Затѣмъ пошли новыя состязанія гг. Кинга и Русина, въ которыхъ, однако, по-видимому, одолѣваетъ англичанинъ. Въ Крестовскомъ саду объявился новый скороходъ, г. Юліусъ Кони, который, какъ гласитъ заманчивое объявленіе, «исполнитъ быстрый состязательный бѣгъ съ лошадью (рысью)». Тѣмъ временемъ г. А. Агѣевскій издаетъ брошюру: «Скороходство, какъ отрасль гимнастики». Привѣтствуя ее, «Новое Время» пишетъ 15 го іюля: «Скороходство въ настоящее время возбуждаетъ интересъ, а потому брошюра г. Агѣевскаго является какъ нельзя болѣе кстати». Дѣйствительно, какъ нельзя болѣе кстати, и вы видите, какъ быстро, изъ самой жизни выростаютъ матеріалы для совершенно новаго и неожиданнаго вопроса о самобытномъ русскомъ скороходствѣ. Уже имѣется литература вопроса, уже ярко горятъ «новыя звѣзды скороходства»... А то вотъ есть еще «судаковый вопросъ», какъ выражается одинъ корреспондентъ съ низовьевъ Волги. Вопросъ о самобытномъ русскомъ скороходствѣ и судаковый вопросъ — здѣсь все ново, свѣжо, жизненно, ясно, свѣтло. Судакъ полезенъ и нуженъ, скороходъ, вѣроятно, тоже полезенъ и нуженъ. Судака будутъ солить, вялить, варить, жарить; скороходъ будетъ... я не знаю что именно будетъ дѣлать скороходъ, но, конечно, это вполнѣ разъяснится при дальнѣйшей, болѣе глубокой разработкѣ вопроса о самобытномъ русскомъ скороходствѣ. Весьма возможно, что скороходъ будетъ ѣсть судака.

Таковы факты, милостивые государи, подлинные факты изъ области современныхъ нашихъ умственныхъ интересовъ и современной русской жизни вообще. Теперь немножко фантазіи.

«Недѣля» напишетъ обширную статью подъ заглавіемъ «Новый фазисъ въ вопросѣ о самобытности». Начинаться статья будетъ такъ: «Подражательный элементъ» и т. д. А оканчиваться такъ: «Новая звѣзда скороходства, Сергѣй Аввакумовичъ Русинъ, вышелъ изъ народа, и мы не знаемъ, нужны ли еще какія-нибудь доказательства той тождественности національнаго и народнаго вопросовъ въ Россіи, которая, въ противоположность западной Европѣ, составляетъ такую выдающуюся черту нашего соціальнаго строя и которую съ такимъ слѣпымъ упорствомъ отрицаютъ наши западники всѣхъ оттѣнковъ. Что касается судаковаго вопроса, то онъ долженъ быть разрѣшенъ въ томъ же самобытномъ направленіи, что мы много разъ доказывали и еще много разъ доказывать будемъ. «Русское Богатство» справедливо говоритъ, что мы неуклонно несемъ знамя самобытной народности, а недавно было получено въ редакціи письмо изъ Пирятина, въ которомъ столь же справедливо намъ пишутъ, что мы одни и никого, кромѣ насъ, нѣтъ». — И дѣйствительно, въ непродолжительномъ времени въ «Недѣлѣ» появится еще болѣе обширная статья подъ заглавіемъ: «Самобытный судакъ. Основы соціологіи». И благодарные читатели скажутъ: да «Недѣля» одна и, никого, кромѣ нея нѣтъ.

«Новости» напечатаютъ передовую статью о великомъ значеніи состязанія или конкурренціи вообще, причемъ будетъ объяснено самымъ вразумительнымъ образомъ, что если Кингъ пробѣжалъ 15 верстъ, а Русинъ 11 1/2, то это значитъ, что Кингъ бѣгаетъ скорѣе. Кромѣ того, въ газетѣ будутъ напечатаны статьи гг. Л. Полонскаго, Боборыкина и Чуйко, въ которыхъ тотъ же предметъ будетъ разработанъ г. Полонскимъ въ примѣненіи къ финансовой геніальности Е. И. Ламанскаго, г. Боборыкинымъ въ примѣненіи къ цвѣту панталонъ Эмиля Зола, какъ лѣтнихъ, такъ равно и зимнихъ, а г. Чуйко въ примѣненіи къ ерундѣ вообще.

Тогда въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ» появится краткая (на первый разъ) замѣтка: «По случаю состязанія мистера Кинга и г. Русина въ Крестовскомъ саду, а также брошюры г. Агѣевскаго, въ нѣкоторыхъ петербургскихъ газетахъ печатаются статьи, едва ли согласимыя съ учрежденіями, составляющими самую основу русскаго государственнаго строя. Мы не отрицаемъ утилитарной и эстетической стороны скороходства, не отрицаемъ и значенія судаковаго вопроса, правильное разрѣшеніе котораго возможно, однако, отнюдь не при торжествѣ европейничающихъ либеральныхъ финансистовъ, болтающихъ о паденіи нашего кредитнаго рубля. Мы только утверждаемъ, что при безсословномъ характерѣ русскаго государственнаго строя, крестьянское происхожденіе «новой звѣзды скороходства» есть простая случайность. Подчеркивать ее съ такимъ нескрываемымъ и наглымъ торжествомъ, значитъ сѣять смуту и вооружать одну часть населенія противъ другой. Быть можетъ, это входитъ въ планы господъ Петербургскихъ либераловъ? Быть можетъ, когда они затрогивали вопросъ о русскомъ скороходствѣ, передъ ихъ умственными очами носился государственный строй республиканской Франціи? Въ случаѣ чего, мы-де-прикроемся панталонами Эмиля Золя, «какъ лѣтними, такъ равно и зимними»... Если такъ, то мы желали бы знать, какъ смотритъ на это дѣло администрацiя».

Краткая замѣтка эта сыграетъ роль меча Бренна и вопросы, какъ о самобытномъ русскомъ скороходствѣ, такъ и судаковый, окажутся исчерпанными. Только «Новое Время» пуститъ имъ въ догонку разухабистую и вполнѣ откровенную статью въ томъ смыслѣ, что ему совершенно наплевать и на скорохода, и на судака.

А публика стоитъ въ недоумѣніи. Какъ? кто? что? почему? Какимъ образомъ? Главное, какимъ образомъ, quo modo, а еще главнѣе quibus auxilliis? — съ чьей помощью? Вотъ, милостивые государи, вопросы, несравненно болѣе важные, нежели судаковый, на которые, однако, современный русскій человѣкъ едва ли каждую минуту готовъ дать отвѣты. Осмѣливаюсь утверждать, что большинство не имѣетъ даже ни одной подобной счастливой минуты и рѣшительно не знаетъ, кто ему помощникъ и кому оно само можетъ или должно помогать или уже помогаетъ; кто ему врагъ и кто другъ, кто родной братъ и кто — нашему слесарю двоюродный кузнецъ. Не думайте, пожалуйста, что въ этой сиротливой безпомощности виноваты блескъ и новизна вопросовъ судаковаго и о самобытномъ русскомъ скороходствѣ; блескъ и новизна, до такой степени всѣхъ ослѣпившіе, что всѣ начинаютъ, не слушая другъ друга, безтолково махать руками и болтать всякій вздоръ, какой только на умъ взбредетъ. Нѣтъ, совсѣмъ не въ этомъ дѣло. Оставимъ судака и скорохода въ покоѣ и возьмемъ что-нибудь другое.

Возьмемъ, напримѣръ, дебаты гг. Л. Полонскаго и А. Головачова въ «Новостяхъ» о либерализмѣ и государственномъ соціализмѣ. Ни одинъ изъ дебатирующихъ ничего новаго не сказалъ, да едва ли и могъ сказать, потому что самый вопросъ такъ старъ, что даже какъ бы облысѣлъ и посѣдѣлъ. Если хотите, уже передъ древнимъ мудрецомъ Платономъ стоялъ вопросъ о предѣлахъ государственнаго вмѣшательства въ экономическія и иныя отношенія страны. Положимъ, что древній мудрецъ, во-первыхъ, рѣшалъ вопросъ ужъ слишкомъ круто, а во-вторыхъ, не могъ предвидѣть тѣхъ осложненій, которыя внесутъ въ дѣло вѣка исторіи. Ну, и Богъ съ нимъ, съ древнимъ мудрецомъ. За новѣйшее уже время вопросъ, занимающій гг. Л. Полонскаго и А. Головачева, интересовалъ столь многихъ мудрыхъ и совсѣмъ не мудрыхъ людей, теоретиковъ и практиковъ всѣхъ сортовъ и оттѣнковъ, что нетолько въ европейской, а и въ русской литературѣ имѣется уже цѣлый огромный арсеналъ аргументовъ по этому вопросу, pro и contra. Значитъ, тутъ легко обойтись безъ всякой новизны и оригинальности: черпай изъ готового источника, только варіируя почерпнутое и приспособляя его къ условіямъ злобы дня. Но тутъ-то вопросъ и свертывается на манеръ ежа, въ клубокъ и поднимаетъ во всѣ стороны иглы и фыркаетъ: на-ко, сунься!

Въ самомъ дѣлѣ, въ абстрактѣ дѣло рѣшается весьма просто. Существуетъ могущественная сила, называемая государствомъ; характеръ и результаты дѣятельности этой силы, какъ и всякой другой, могутъ быть хороши и дурны; желательно, чтобы они были хороши. До сихъ поръ спорить не о чемъ, но отсюда начинаются разногласія. Есть мнѣніе, что характеръ и результаты дѣятельности государства хороши только тогда, когда, въ виду отсутствія равновѣсія силъ въ обществѣ, въ виду существованія въ немъ силъ большихъ и малыхъ, вооруженныхъ особенно выгодными условіями и не вооруженныхъ, государство, въ качествѣ высшей силы, регулируетъ эти отношенія, идетъ на помощь къ силамъ малымъ. Есть другое мнѣніе, утверждающее, что государство должно только охранять результаты свободной игры силъ въ странѣ, не давая никакого предпочтенiя той или другой изъ нихъ и оставаясь простымъ зрителемъ ихъ соревнованія. Вотъ и всѣ основанія споровъ о государственномъ вмѣшательствѣ или невмѣшательствѣ. И если споры все-таки продолжаются по сей день, такъ отнюдь не потому, чтобы вопросъ представлялъ какія-нибудь непреоборимыя теоретическія трудности, а потому, что въ дѣло естественно замѣшиваются практика жизни и своекорыстные мотивы. Въ до-революціонное время европейскій буржуа требовалъ себѣ покровительства и защиты отъ грабителя барона и отъ своего брата конкуррента; требовалъ заставъ, таможенъ, привилегій, регламентаціи производства и обмѣна. А укрѣпившись всѣмъ этимъ въ достаточной степени, произвелъ революцію, уничтожилъ заставы, таможни, привилегіи и объявилъ себя либераломъ; однако, на другой же день запретилъ рабочіе союзы и ассоціаціи, то-есть пустилъ въ ходъ государственное вмѣшательство, противникомъ котораго себя объявилъ. До извѣстнаго момента развитія своего промышленнаго и торговаго могущества, англійскій буржуа былъ защитникомъ покровительственной торговой политики и слѣдовательно сторонникомъ государственнаго вмѣшательства, а потомъ объявился отчаяннымъ фритредеромъ. Это не мѣшаетъ, однако, ни ему, ни англійскому лендъ-лорду, въ случаѣ чего, требовать закона противъ рабочихъ стачекъ (предоставляя себѣ право стачки въ полномъ размѣрѣ) и государственнаго вмѣшательства для пріостановки эмиграціи, если она грозитъ оставить ихъ безъ достаточнаго числа рабочихъ и фермеровъ. На практикѣ дѣло не въ доктринахъ, а въ тенденціяхъ. Поэтому, если ученый можетъ въ своей кабинетной работѣ всегда одинаково и, такъ сказать, монотонно относиться къ обѣимъ спорнымъ доктринамъ, то публицистъ, имѣющій дѣло съ самою жизнью во всей сложной запутанности ея силъ и интересовъ, находится въ нѣсколько иномъ положеніи. Г. Полонскій совершенно по достоинству цѣнитъ бисмарковскій «государственный соціализмъ», которымъ у насъ восторгаются одни потому, что уткнувшись носомъ въ самобытнаго судака, ничего не понимаютъ, а другіе потому, что слишкомъ хорошо понимаютъ. Государственный соціализмъ Бисмарка есть не болѣе, какъ ловкій ходъ смѣлаго игрока, ловкій и смѣлый «выпадъ» набившаго руку фехтовальщика. Что же касается г. Полонскаго, то совершенно, кажется, ясно, что центръ тяжести его волненій лежитъ отнюдь не въ какой-нибудь теоретической доктринѣ, а въ «капиталистическомъ производствѣ», о которомъ онъ говоритъ даже съ нѣкоторой меланхоліей во взорѣ. И еслибы рѣчь шла не о Бисмаркѣ, а прямо-таки объ этомъ самомъ капиталистическомъ производствѣ въ Россіи, то, конечно, г. Полонскій не сталъ бы столь энергично отталкивать государственное вмѣшательство въ видѣ субсидій, гарантій, ссудъ, вообще всякаго рода вспомоществованій, а можетъ быть и покровительственнаго тарифа. А вотъ «Новое Время», часто очень сочувственно толкующее о государственномъ соціализмѣ, пишетъ, напримѣръ, 13-го іюля: «Надобно надѣяться, что правительство, всегда заботящееся о развитіи горнаго дѣла въ Россіи, поддержитъ предпріятіе г. Пастухова мѣрами, какія оно употребляло вообще для возникавшихъ вновь горныхъ заводовъ, предоставляя имъ разные заказы для желѣзныхъ дорогъ, военныхъ надобностей, и тому подобныя льготы». А 23-го іюля «Новое Время» радуется «поддержкѣ механическихъ и литейныхъ заводовъ», по случаю слуховъ объ особомъ агентствѣ, которое будетъ вѣдать полученіе и распредѣленіе между заводами крупныхъ заказовъ; при этомъ предполагаются, разумѣется, и правительственныя ссуды заводчикамъ. А еще котораго-то числа, «Новое Время» привѣтствуетъ ссуды землевладѣльцамъ изъ отдѣленій государственнаго банка подъ соло-векселя и находить только, что сроки ссудамъ слишкомъ кратки. Все это — а я беру чисто наудачу, что придетъ на память — все это не имѣетъ, разумѣется, ничего общаго ни съ государственнымъ, ни съ какимъ инымъ соціализмомъ. Но и съ чистой доктриной либеральной экономіи это вѣдь тоже вовсе не мирится, ибо все это опека, государственное вмѣшательство. Сторонники этихъ мѣръ могутъ, если и не съ совершенно чистою совѣстью, то все-таки съ сохраненіемъ нѣкоторой благопристойности вида, громить либерально-экономическія доктрины и доказывать, что такіе-то заводчики и землевладѣльцы, въ качествѣ слабыхъ общественныхъ силъ, нуждаются въ государственномъ вмѣшательствѣ въ ихъ пользу. И, знаете, когда видишь кругомъ себя столько и такъ всесторонне направленнаго вмѣшательства, становится какъ-то неловко воевать въ области доктринъ и кричать: необходимо вмѣшательство! долой старыя формулы «laissez faire, laissez passer»! Какъ-то поневолѣ закрадывается въ душу щемящее сомнѣніе: хорошо, я вѣренъ доктринѣ, я это заявляю по всякому подходящему и неподходящему поводу, но кому собственно я этимъ помогаю при данныхъ условіяхъ времени и мѣста?

Я лично, милостивые государи, вполнѣ раздѣляю много разъ выраженныя на страницахъ вашего журнала мнѣнія о ветхости и негодности доктринъ либеральной экономіи. Я понимаю, что не мало такихъ случаевъ, когда и теперь приходится подчеркивать эту обветшалость и негодность. Вотъ, напримѣръ, когда г. Полонскій съ величественнымъ апломбомъ утверждаетъ, что наука тутъ-то и сидитъ, то ему можно и даже должно сказать: вы (вы, да вотъ еще г. Чичеринъ), должно быть проспали нѣсколько лѣтъ научнаго движенія, а проснувшись, не успѣли еще осмотрѣться, замѣтить, что многое изъ того, что было, поросло быльемъ. Пожалуйте, вотъ могильный памятникъ Жана-Батиста Сэ; значительный былъ человѣкъ покойникъ, но онъ уже покойникъ и вы заблуждаетесь, если думаете, что можете съ нимъ сегодня позавтракать. Вотъ другой памятникъ — Фредерика Бастіа, и чуть ли на немъ не вырѣзаны тѣ самыя гордыя слова, которыя покойникъ выбралъ эпиграфомъ къ своимъ Harmonies Economiques: hic est digitus Dei — здѣсь перстъ Божій. Вообще вы, вмѣстѣ съ г. Чичеринымъ, по кладбищу фланируете, почтительно раскланиваетесь передъ несуществующими людьми и пожимаете несуществующія руки, а того, что дѣйствительно живетъ, что во время вашего сна народилось, выросло, окрѣпло, того вы не замѣчаете. Фантастическая прогулка по царству тѣней — вотъ что такое ваше, якобы, научное умоположеніе.

Примѣрно въ такомъ родѣ, болѣе или менѣе пространно, болѣе или менѣе доказательно, съ веселымъ смѣхомъ или съ грустью, это ужь какъ кому Богъ на душу положитъ, можно и должно напоминать при случаѣ о смерти и похоронахъ либеральной экономіи. Такъ приходится, потому что какъ же въ самомъ дѣлѣ просвѣщенные люди по кладбищу гуляютъ, съ тѣнями бесѣдуютъ и, не будучи Донъ-Жуанами, серьёзно приглашаютъ статую командора на ужинъ. Ни съ чѣмъ несообразно! И въ чисто теоретической области, понятно, всякій по мѣрѣ силъ долженъ вразумить фантастическаго фланера. Это какъ бы даже просто упражненіе въ благотворительности. Но совсѣмъ не такъ просто въ дѣлѣ такъ называемой злобы дня. Тутъ съ назойливою прямолинейностью доктринера очень легко занять позицію той сороки Якова, которая затвердила одно про всякаго, а это была вовсе не умная, а главное очень ужь ненаходчивая сорока. Тутъ, повторяю, дѣло нестолько въ доктринахъ, сколько въ тенденціяхъ. И когда жизнь идетъ полнымъ ходомъ, въ открытую, когда вы не ощупью живете, а знаете планы и намѣренія вашихъ сосѣдей, знаете чему или кому вы послужите тѣмъ или другимъ вашимъ дѣломъ, словомъ, помышленіемъ, тогда, конечно, нѣтъ опасности попасть въ сороки. И не Богъ знаетъ какую Аркадію для этого-то собственно нужно. Возьмите, напримѣръ, современную Германію. Кажется уже не Аркадія, благодаря желѣзной рукѣ желѣзнаго канцлера, а и то: Бисмаркъ выставилъ, въ видахъ парламентскаго фортеля, идею государственнаго соціализма; либералы нѣмецкіе знаютъ, что дѣло затѣяно затѣмъ, чтобы ихъ прижать; рабочіе, которые подальновиднѣе, и ихъ вожаки тоже это прекрасно знаютъ и ни мало не обольщаются; рабочіе, менѣе требовательные, опять-таки знаютъ, что изъ продолженія распри они могутъ нѣкоторый грошъ выудить, а и грошъ деньги. Конечно, и здѣсь есть темные люди и темныя положенiя, но все-таки, по крайней мѣрѣ, тѣ, кто беретъ на себя публичное обсужденіе текущихъ дѣлъ, знаютъ, чему они служатъ, призывая вмѣшательство или отклоняя его. Но вѣдь положеніе вещей бываетъ далеко не всегда такое ясное, и твердить постоянно о вмѣшательствѣ только потому, что такова моя теоретическая доктрина, публицисту, мнѣ кажется, не полагается. Бываетъ день, бываетъ ночь, бываетъ солнце свѣтитъ, а бываетъ и такъ, что изъ-за тумана за два шага ни зги не видно. Вообще разныя бываютъ обстоятельства. И что касается меня, по крайней мѣрѣ, то вопросъ о вмѣшательствѣ и не вмѣшательствѣ, теоретически простой и ясный, какъ таблица умноженія, на практикѣ представляется мнѣ въ настоящее время именно въ видѣ фыркающаго ежа съ выставленными во всѣ стороны иглами: я боюсь объ него уколоться. Позвольте предложить вамъ такой экспериментъ. Ну, вотъ вы такіе же рѣшительные противники либеральной буржуазной экономіи, какъ и я. Сакраментальныя формулы этой истлѣвшей доктрины извѣстны: laissez faire, laissez passer. Попробуйте перевести ихъ на русскій языкъ и тѣмъ самымъ совлечь съ нихъ условный, техническій, символическiй характеръ. Выйдетъ: разрѣшите ходить, пустите дѣлать. И мы съ вами, конечно въ одинъ голосъ скажемъ: да, да! разрѣшите ходить, пустите дѣлать! А изъ исторіи, кромѣ того, вы знаете, что тамъ, гдѣ не разрѣшали ходить и не пускали дѣлать, иногда съ необыкновеннымъ удобствомъ зарождалась та самая буржуазія, которая потомъ говорила: laissez faire, laissez passer.

Такъ вотъ, милостивые государи, я и боюсь...

Да что ужь говорить объ такихъ крупныхъ вещахъ. Возьмите мелочь, въ родѣ, напримѣръ, исторіи съ шапкой г. Чичерина. Вы не знаете этой исторіи? Прелюбопытная. По словамъ «Современныхъ Извѣстій», дѣло происходило такъ. У московскаго головы, г. Чичерина, зимой, въ помѣщеніи думы, пропала старая бобровая шапка. По этому поводу голова уволилъ отъ должности экзекутора управы, маіора Прохорова. Тогда г. Прохоровъ обратился въ думу съ просьбой о единовременномъ пособіи, и дума, относясь одобрительно къ г. Прохорову, постановила выдать ему по случаю увольненія 600 р. «Современныя Извѣстія» справедливо заключаютъ: «Выходитъ, что за утрату головою шапки г. Прохоровъ потерялъ мѣсто, а городъ заплатилъ 600 руб. Не будь исторіи о шапкѣ, экзекуторъ остался бы при мѣстѣ, а городъ при 600 рубляхъ». Неизвѣстно, значитъ, что заплатилъ за свою шапку г. Чичеринъ, но первопрестольная столица наша заплатила за нее 600 р. О, дорога ты, шапка городского головы! Вы люди опытные и понимаете сколько интереснаго и поучительнаго можно было бы изложить по этому поводу, какъ въ серьёзномъ, такъ и въ юмористическомъ тонѣ. Можно бы поговорить о самодурствѣ нашихъ «излюбленныхъ» людей, занимающихъ общественныя должности по выборамъ. Можно бы припомнить исторію выборовъ г. Чичерина въ московскіе городскіе головы, какъ ее и припоминаютъ теперь (но не по поводу шапки) «Московскія Вѣдомости». Онѣ припоминаютъ, именно, что избраніе было «дѣломъ нѣсколькихъ друзей» г. Чичерина. «Всѣ отношенія г. Чичерина къ Москвѣ ограничивались тѣмъ, что онъ когда-то учился въ московскомъ университетѣ и пОТОМЪ, впродолженіи пяти или шести лѣтъ, былъ въ немъ преподавателемъ (а не профессоромъ?). Имя его было извѣстно только въ университетахъ и литературныхъ кружкахъ. Массѣ московскихъ избирателей онъ былъ извѣстенъ не болѣе, чѣмъ всякій кандидатъ на подобную должность въ Парижѣ или въ Берлинѣ. Оставивъ профессуру (а не преподаваніе?), г. Чичеринъ и Москву оставилъ, и нетолько никогда не участвовалъ въ ея городскихъ дѣлахъ, но впродолженіи двѣнадцати или пятнадцати лѣтъ почти не жилъ въ ней и неимѣлъ въ ней никакой собственности. Чтобы явиться кандидатомъ на городскіе выборы, ему приходилось купить ad hoc домъ въ Москвѣ». И вотъ, такимъ-то оригинальнымъ способомъ выбранный городской голова цѣнитъ свою старую бобровую шапку въ 600 р., каковые и уплачиваются тѣми самыми московскими избирателями и неизбирателями, которые, при выборахъ, объ немъ слыхомъ не слыхали! Согласитесь, что это пикантно и заслуживаетъ быть воспѣтымъ, если не въ героической поэмѣ, то въ баснѣ, характерная черта которой, по опредѣленію старыхъ учебниковъ словесности, состоитъ въ неожиданности вывода. Но, милостивые государи, вы знаете, что есть басни, которыя можно бы «и болѣ пояснить», а есть и такія, которыя болѣ пояснить нельзя; что, по случаю того щекотливаго положенія, въ которомъ находится нынѣ г. Чичеринъ, его завѣдомо бобровая шапка тоже едва ли не изъ ежоваго мѣха сдѣлана и уже топорщитъ иглы и фыркаетъ: на-ко, сунься! Можетъ быть, вы находите даже, что, заговоривъ въ настоящее время о шапкѣ г. Чичерина, я уже укололся объ эти иглы, коснулся предмета, котораго изъ деликатности касаться не слѣдовало бы? Нѣтъ, милостивые государи, не укололся! Однако, единственно потому, что самъ г. Чичеринъ много разъ хватался голыми руками за ежей, нетолько не чувствуя при этомъ боли или стыда, но еще гордясь своею отвагой. Не говоря о прошломъ, въ новѣйшихъ своихъ якобы научныхъ трудахъ (статьи въ «Сборникѣ государственныхъ знаній» и книга «Собственность и государство») г. Чичеринъ съ почти невѣроятнымъ, но характернымъ для незнанія и непониманія легкомысліемъ третируетъ великія идеи и великихъ людей. «Для него Наполеонъ въ родѣ бородавки». Какой-нибудь Родбертусъ, напримѣръ, котораго не особенно щедрый на лестные эпитеты Лассаль называлъ «великимъ», блескъ и глубина мысли и знанія котораго становятся нынѣ, къ счастію, уже популярными (въ наукѣ они давно оцѣнены), является въ обработкѣ г. Чичерина мальчишкой, достойнымъ хорошей трёпки за вихры. Да одинъ ли Родбертусъ! Цѣлыя жизненныя и научныя теченія, міровыя явленія, со скрежетомъ выношенныя исторіей и со стономъ ею рожденныя, все, что есть въ наукѣ живого, свѣжаго и честнаго все это г. Чечеринъ обдаетъ потокомъ грубой брани, которая, однако, отнюдь не свидѣтельствуетъ, что онъ знаетъ и понимаетъ бранимое. Говорю все, что есть въ наукѣ живого, свѣжаго и честнаго, ибо въ ней есть и много мертваго, гнилого и безчестнаго, что и собирается г. Чичеринымъ, какъ какіе-нибудь перлы и адаманты. Но въ наивности своей онъ серьезно думаетъ, что это подлинные перлы и адаманты, что онъ разрушилъ цѣлый невѣдомый ему міръ; и слышатся ему жалобные голоса: о weh, weh! du hast ihn zerstohrt! и сидитъ онъ, какъ Марій на развалинахъ Карѳагена, съ спѣсивымъ видомъ человѣка, бывшаго пять или шесть лѣтъ преподавателемъ московскаго университета, избраннаго въ городскіе головы стараніями нѣсколькихъ друзей и имѣющаго шапку въ 600 рублей... Я не воспою г. Чичерина ни въ героической поэмѣ, ни въ баснѣ даже, ибо стихомъ не владѣю, но напомню прелестное стихотвореніе графа А. Толстого.

Ходить Спѣсь, надуваючись,

Съ боку на бокъ переваливаясь.

Ростомъ-то Спѣсь аршинъ съ четвертью,

Шапка-то на немъ на цѣлу сажень...

Еслибы не это обстоятельство, милостивые государи, еслибы же ходила Спѣсь надуваючись и не имѣла саженной шапки при аршинномъ ростѣ, то, при нынѣшнихъ обстоятельствахъ, я счелъ бы правильнымъ совсѣмъ не упоминать о шапкѣ г. Чичерина...

А все-таки на душѣ какъ-то неспокойно... Нѣтъ, Богъ съ ними, съ этими злобами дня и явленіями минуты! Совсѣмъ объ нихъ исколешься, истерзаешься. Вамъ нельзя, конечно, отъ нихъ совсѣмъ отойти, вы взялись за гужъ, вы въ родѣ какъ часовые, которые должны стоять на своемъ посту, пока не придетъ смѣна, или не будетъ упраздненъ самый постъ. А я человѣкъ вольный, посторонній, могу говорить объ чемъ хочу. Все время прилаживался бесѣдовать о разныхъ злобахъ дня и текущихъ практическихъ дѣлахъ и теперь ясно вижу, что не могу: все, знаете ли, въ пальцахъ такое ощущеніе, будто за ежа хватался — и больно, и обидно. Нѣтъ, «я въ пустыню удаляюсь отъ прекрасныхъ здѣшнихъ мѣстъ»... Не совсѣмъ, впрочемъ такъ, потому что не вижу и не знаю въ окрестности прекрасныхъ мѣстъ, а въ пустынѣ уже и безъ того нахожусь. Однако, и вы не подалеку отъ нея проживаете. Людей около васъ много, а общества нѣтъ, ибо вы понимаете, что скопище людей и общество, это двѣ большія разницы, какъ говорилъ одинъ нѣмецъ. Общество значитъ общенiе, взаимность, взаимная помощь, а я уже говорилъ, что современники-соотечественники наши въ огромномъ большинствѣ случаевъ не знаютъ какъ помогать, кому помогать кто имъ самимъ к въ чемъ помогаетъ. И если вамъ нужны наглядныя доказательства этого моего горькаго тезиса, такъ вотъ, смотрите. Въ Крестовскомъ саду тысячная толпа собралась глазѣть на скорохода и полюбуйтесь какъ быстро и дружно развивается въ этой толпѣ интересъ къ «новой звѣздѣ скороходства» и организуется посильная помощь, какъ только обнаруживается затруднительное положеніе звѣзды: узнаютъ кто? какъ? почему? артисты и публика устраиваютъ складчину, являются даровыя квартиры и столъ. Чего бы еще кажется? Какая отзывчивость! Какая теплота чувствъ и какая легкость распространенія этой мягкой, ласкающей температуры! О, да, конечно, это очень трогательно, но было бы еще трогательнѣе, еслибы какъ разъ около этого времени не случилась въ томъ же городѣ С.-Петербургѣ исторія того мальчика, кажется, Сергѣева по фамиліи, котораго арестовали за нищенство или воровство; мировой судья оправдалъ его безусловно и даже подчеркнулъ свое оправданіе, но такъ какъ все-таки ему нечего было ѣсть, то его въ скорости опять арестовали, отправили на родину въ Шлиссельбургъ; а такъ какъ и тамъ ѣсть все же было нечего, то онъ вновь явился въ Петербургъ, его опять арестовали и сказка про бѣлаго бычка возымѣла надлежащее теченiе. Что это такое? Существуютъ разныя благотворительныя общества; существуютъ спеціальныя общества для помощи преступнымъ и непреступнымъ малолѣтнимъ; существуютъ, наконецъ, просто добрые люди, которые могутъ же тронуться, напримѣръ, затруднительнымъ положеніемъ скорохода. Я, разумѣется, ничего не имѣю противъ помощи, оказанной Сергѣю Аввакумовичу Русину, но если уже выбирать, такъ, конечно, Сергѣевъ нуждался въ ней гораздо настоятельнѣе. Одинъ пришелъ въ Крестовскій садъ погулять, въ качествѣ зрителя, у другого нѣтъ куска хлѣба; одинъ уже самымъ своимъ скороходствомъ свидѣтельствуетъ объ исключительной крѣпости своего организма, другой — какой-то жалкій недоростокъ. А между тѣмъ, тамъ проявляется всяческое сочувствіе, а здѣсь только послѣ долгихъ мытарствъ, сидѣнiй въ кутузкѣ, путешествій изъ Петербурга въ Шлиссельбургъ и обратно, находится, наконецъ, добрая душа, которая какъ-то устраиваетъ мальчика. Неужели же все дѣло въ томъ, что одинъ скоро ходитъ, а другой не скорѣе прочихъ обыкновенныхъ смертныхъ? Конечно, нѣтъ. Дѣло въ безпорядочности общественнаго вниманія, въ случайности проявленія элементарнѣйшихъ изъ чувствъ, которыми живетъ и движется общество; дѣло, прямо сказать, въ отсутствіи общества. Когда массѣ людей, для проявленія добрыхъ чувствъ, нужно непремѣнно какое-нибудь непосредственное впечатлѣніе, да еще увеселительнаго свойства, въ родѣ «быстраго состязательнаго бѣга съ лошадью (рысью)»; когда приэтомъ впечатлѣніе это еще должно усиливаться тѣмъ процессомъ подражанія или увлеченія, который имѣетъ мѣсто въ толпѣ очевидцевъ, такъ это именно только толпа, а не общество. Такая толпа можетъ при случаѣ съ одинаковою стремительностью двигаться и на доброе и на злое дѣло, волноваться нестоющими пустяками и оставлять безъ всякаго вниманія дѣйствительныя, глубокія страданія. И я думаю, милостивые государи, что въ единовременности исторіи преступнаго мальчика и новой звѣзды скороходства, «какъ солнце въ малой каплѣ водъ», отразилось общее положеніе вещей и отношеній въ нашемъ отечествѣ въ настоящую минуту. Куда бы вы ни посмотрѣли, на какой бы слой общества, на какую бы общественную функцію вы ни обратили вниманіе, вездѣ вы увидите одно и то же: люди не знаютъ ни того, кому и чему они могутъ или должны помогать или уже помогаютъ какъ своими дѣйствіями, такъ и своимъ бездѣйствіемъ, ни того, кто имъ самимъ помогаетъ или можетъ быть помощникомъ. Отраженіе этой безпомощности и неумѣнія оказать помощь и незнанія, куда она должна бить направлена, вы найдете и въ литературѣ, и въ сферѣ административной дѣятельности, и въ частной жизни всѣхъ слоевъ общества отъ верхняго края до нижняго. Подумайте немножко, милостивые государи, и вы согласитесь, можетъ быть, что сюда подходитъ и тотъ собачій инстинктъ, о которомъ я имѣлъ случай писать вамъ недавно: дикое, безстыдное стремленіе бить лежачихъ. Сюда же подойдутъ и разныя требованія оказать помощь несчастнымъ господамъ фабрикантамъ; и другія разныя льготы и кредиты въ этомъ родѣ. Сюда же относится и умилительное зрѣлище, представляемое обществомъ, которое — извините за выраженіе, но оно гоголевское — ковыряя въ носу, смотритъ на происходящiя передъ этимъ самымъ носомъ бѣды и страданія.

Понятное дѣло, что при такомъ положеніи вещей необходимо должны всплывать наверхъ противообщественныя чувства, противообщественныя идеи, противообщественные типы, которыми я и займусь, съ вашего позволенія, въ одномъ изъ слѣдующихъ писемъ. Потому что, вы понимаете, мое удаленіе въ пустыню надо разумѣть фигурально. Я только удалюсь отъ тѣхъ острыхъ, колючихъ злобъ дня, практическихъ вопросовъ и конкретныхъ явленій минуты, съ которыми не умѣю справиться: рукамъ больно...

Какъ послѣднюю дань довольно, впрочемъ, натуральному стремленію говорить о практическихъ вопросахъ въ ихъ эфемерной одеждѣ сегодняшняго дня, я позволю себѣ нѣсколько словъ о «дворянской эрѣ»... Не безпокойтесь, я не трону этой матеріи во всей ея обширности. Да и какъ ее тронешь, когда она уже при самомъ зарожденіи своемъ свернулась въ ежевый клубокъ. Въ обращеніи вдругъ оказываются такія, повидимому, опредѣленныя и многозначительныя формулы, какъ «дворянская эра», «дворянскій принципъ», а между тѣмъ, вполнѣ неизвѣстно, что собственно онѣ выражаютъ и даже откуда взялись. «Русь» высказываетъ предположеніе, что явленіе это «навѣяно на наши такъ называемыя высшія общественныя въ Петербургѣ сферы никѣмъ другимъ, какъ польскими графами и остзейскими баронами, съѣхавшимися на зиму въ нашу «сѣверную Пальмиру»: это ихъ интриги и козни». Петербургскія газеты полагаютъ, напротивъ того, что «дворянская эра» зародилась въ умахъ «Московскихъ Вѣдомостей». Но «Московскія Вѣдомости» энергически протестуютъ противъ этой инсинуаціи и называютъ ее «неслыханнымъ безстыдствомъ». «Русь» полагаетъ, что все это «вѣяніе», будучи чуждаго русскому духу происхожденія, не имѣетъ никакихъ шансовъ на успѣхъ. Газета не отрицаетъ присутствія «вожделѣній» въ нѣкоторой части русскаго дворянства, но, говорить она: «эти вожделѣнія у насъ не грозны; повожделѣютъ-повожделѣютъ наши крупные собственники, да и начнутъ продавать свои родовыя имущества евреямъ подрядчикамъ, или же своею дворянскою гордостью поступаться чиновничьей карьерѣ». Лучшая же часть дворянства останется вѣрна своему историческому призванію, которое, по словамъ «Руси», состоитъ въ «свободномъ благотворномъ воздѣйствіи на внутренній земскій строй, въ союзѣ со всѣми лучшими земскими людьми». Что же касается «Московскихъ Вѣдомостей», то онѣ даже и не предвидятъ или не видятъ никакихъ «вожделѣній», по крайней мѣрѣ, не говорятъ о нихъ. Онѣ говорятъ только объ историческихъ заслугахъ дворянства и объ его исторической миссіи, какъ сословія служилаго, незамкнутаго и не нуждающагося нынѣ, съ паденіемъ крѣпостного права, въ привилегіяхъ. Остальныя газеты писали по этому поводу то и другое, но меня удивляетъ, что ни одна изъ газетъ, размышляя о проблематической дворянской эрѣ, о заслугахъ, миссіи, привилегіяхъ дворянства, не помянула одного интереснаго пункта, на которомъ дворянство по истинѣ нуждается не въ привилегіяхъ, а въ простомъ уравненіи правъ съ прочими сословіями. Я разумѣю право узаконенія или усыновленія незаконныхъ дѣтей. Актъ этотъ обставленъ для дворянъ чрезвычайными затрудненіями. Существуетъ даже законъ, рѣшительно воспрещающій всякія ходатайства дворянъ въ этомъ направленіи. Конечно, люди сильные находятъ возможность обходить законъ и вмѣстѣ съ тѣмъ удовлетворять естественной потребности отцовскаго чувства. Но для огромнаго большинства дворянъ такое удовлетвореніе совершенно недоступно, между тѣмъ, какъ прочія сословія получаютъ его сравнительно очень легко. Такое ограниченіе правъ дворянства имѣло нѣкогда условный смыслъ въ виду разнообразныхъ преимуществъ дворянскаго сословія, которыя, выдѣляя его въ особую корпорацiю, должны были передаваться лишь законнымъ его представителямъ. Нынѣ, благодаря Бога, дворянинъ не имѣетъ, наравнѣ со всѣми другими сословіями, права владѣть себѣ подобными; термины «податныя» и «неподатныя» сословія должны въ самомъ близкомъ будущемъ исчезнуть изъ нашего юридическаго лексикона; дворянинъ отбываетъ воинскую повинность такъ же какъ и всякій другой сынъ отечества; доступъ къ образованiю открытъ другимъ сословіямъ въ такой же мѣрѣ, какъ и дворянину; въ новыхъ общественныхъ функціяхъ, вызванныхъ къ жизни реформами прошлаго царствованія, въ гласномъ судѣ, въ земскомъ и городскомъ самоуправленіи, дворянинъ не имѣетъ никакихъ преимуществъ передъ купцомъ, мѣщаниномъ, крестьяниномъ; если и сохранилась отъ стараго порядка аномалія въ видѣ обязательства для земскихъ собраній имѣть своимъ предсѣдателемъ непремѣнно предводителя дворянства, такъ это, во-первыхъ, аномалія, которая долго прожить не можетъ, а, во-вторыхъ, касается она лишь дворянъ-землевладѣльцевъ и остальныхъ дворянамъ отъ этой прерогативы ни тепло, ни холодно... И, однако, рядомъ съ этимъ раствореніемъ дворянства въ массѣ русскихъ людей, съ этимъ законнымъ и необходимымъ, но все-таки умаленіемъ правъ и преимуществъ дворянства, держится почему-то жестокая фикція, не позволяющая отцу-дворянину сдѣлать по отношенію къ своимъ незаконнымъ дѣтямъ то, что можетъ сдѣлать отецъ-купецъ, отецъ-мѣщанинъ, отецъ-крестьянинъ. Фикція эта, имѣвшая нѣкогда цѣлью возвышеніе значенія дворянства, какъ сословія, содержаніе его на нѣкоторой высотѣ надъ прочими сословіями, нынѣ потеряла всякую почву. Она только лишаетъ дворянъ возможности называть своихъ дѣтей своими, не предоставляя взамѣнъ этого ущерба никакихъ особенныхъ правъ и преимуществъ. И, можетъ быть, господа дворяне поступили бы благоразумнѣе и человѣчнѣе, еслибы, оставивъ всякія безсмысленныя «вожделѣнія», обратили вниманіе на тотъ пунктъ, на которомъ они нуждаются въ простомъ уравненіи въ правахъ съ прочими сословіями.

Посторонній.