Кончина Петра Великаго.
Среди непомѣрныхъ трудовъ, по званiю перваго мастера и перваго начальника по всѣмъ частямъ управленiя, государь Петръ Великiй, въ октябрѣ 1724 года, прошелъ на яхтѣ своей изъ Шлисельбурга по всему вновь пролагаемому каналу и осматривалъ работы. Оттуда отправился онъ на олонецкiе желѣзные заводы, много приказывалъ и приводилъ въ порядокъ и между прочимъ выковалъ своими руками полосу желѣза. И донынѣ живо преданiе, что мастеровые съ благоговѣнiемъ смотрѣли на рослаго и статнаго исполина, который, скинувъ съ себя верхнее платье, ковалъ тяжелымъ молотомъ, со всѣми прiемами стараго, опытнаго кузнеца.
Отсюда царь поѣхалъ въ Старую–Ладогу, въ Новгородъ, въ Старую–Русу, по конецъ Ильмень–озера, гдѣ осматривалъ также начатой каналъ и солеварни, гдѣ входилъ самъ во все, училъ, показывалъ и дѣлалъ разсчеты на расходъ дровъ и другiя надобности. Отсюда царь отправилъ нарочнаго съ отвѣтомъ въ Астрахань, по случаю войны съ персiанами.
Въ началѣ ноября царь отправился на яхтѣ обратно въ Петербургъ, а оттуда прямо и не выходя на–берегъ, пошелъ на Лахту, для осмотра Сестрорѣцкихъ оружейныхъ заводовъ. Во все это время царь хворалъ, но перемогался, за недосугомъ, и поберечь себя не хотѣлъ. Погода стояла бурная и холодная; приставъ къ берегу, государь увидѣлъ идущiй изъ Кронштадта ботъ, слишкомъ нагруженный солдатами и матросами, который сильно трепало вѣтромъ и волнами и бросило на мель.
Уже смеркалось; царь остался на берегу и послалъ на помощь бѣдствующимъ лодку со своими людьми; но дѣло шло безтолково, бота не могли стащить съ мели, волненiемъ било его и государь, не спуская глазъ, гнѣвался. Въ это время нѣсколько человѣкъ, сорванныхъ съ бота волной, приплыли къ берегу и выкинуты были полумертвыми. Царь не стерпѣлъ: онъ тотчасъ самъ бросился на шлюпку. Съ большимъ трудомъ отвалили отъ берега, потому что волна выкидывала шлюпку; наконецъ справились, но шлюпка брошена была опять на отмель, не доходя до бота. Царь выскочилъ и по–поясъ въ водѣ пошелъ на помощь къ бѣдствующимъ.
Голосъ его ободрилъ всѣхъ, привелъ всякаго въ память и, позабывъ на время опасность, всякъ молча исполнялъ приказанiя царскiя и спѣшилъ ему повиноваться. Ботъ былъ снятъ съ мели, приведенъ къ берегу и болѣе 20–ти человѣкъ на немъ находившихся были спасены. Прибывъ съ ними на берегъ, царь отправилъ напередъ слабыхъ при себѣ въ крестьянскiя избы, и потомъ уже самъ переодѣлся.
Но дорого стало Россiи спасенiе этихъ двадцати человѣкъ. Всю ночь государь лежалъ какъ въ огнѣ и, не могши ѣхать въ Систербекъ, на другой день тяжко хворый отправился въ Петербургъ.
Не безъ того, можетъ–статься, что и скорбь душевная, ожидавшая больнаго государя въ столицѣ, еще болѣе усилила болѣзнь: онъ узналъ здѣсь, что одинъ изъ знатныхъ придворныхъ его, которому онъ во всемъ вѣрилъ, обманывалъ и облыгалъ его и бралъ за это взятки. Ни болѣзнь царская, ни просьбы царицы не спасли безчестнаго вельможу и онъ былъ казненъ.
Нѣсколько оправившись, но еще хилый и слабый, царь обручилъ старшую дочь свою, великую княжну, за герцога голстинскаго, а самъ день и ночь продолжалъ трудиться о правосудiи домашнемъ и о дѣлахъ всякаго рода; онъ написалъ своей державной рукой болѣе десяти указовъ — между прочимъ о сбереженiи корабельныхъ лѣсовъ — снова присутствовалъ въ сенатѣ и издалъ много указовъ, относящихся до порядка, устройства, правосудiя и просвѣщенiя.
Въ такихъ заботахъ и частыхъ болѣзненныхъ страданiяхъ, послѣ жестокой простуды на Лахтѣ, насталъ новый 1725 годъ. Царь встрѣтилъ его въ соборномъ храмѣ Св. Троицы и опять, по мѣрѣ силъ, началъ заниматься дѣлами. Уже нѣсколько лѣтъ тому, какъ государь посылалъ суда изъ Архангельска, для испытанiя прохода по берегу Ледовитаго моря, мимо всей Сибири, въ Восточную Индiю; попытка эта, за льдами, не удалась, — какъ она не удается и понынѣ; царь въ это время, заботясь о мореплаванiи нашемъ, опять назначилъ въ такой же поискъ изъ Камчатки капитана Беринга, написавъ о походѣ этомъ наставленiе своею рукой. И въ этомъ плаванiи впервые узнали, что Сибирь отъ Америки отдѣляется широкимъ проливомъ, который и названъ проливомъ Беринга.
Но страданiя царя, при застуженной каменной болѣзни его, усиливались и доходили уже временемъ до того, что онъ говорилъ: «Изъ меня познайте, какое бѣдное животное есть человѣкъ!» Онъ слегъ и повелѣлъ близъ почивальни своей поставить походную церковь; 22–го января исповѣдался и прiобщился. Всѣ бывшiе въ столицѣ врачи созваны были на совѣтъ, но страхъ и молчанiе ихъ показывали только, что помощи человѣческой приходитъ предѣлъ. 25–го сошлись во дворцѣ сенаторы, генералы, высшiе чины всѣхъ службъ и святѣйшiй сѵнодъ. Никто болѣе себя не помнилъ, не помышлялъ о снѣ и пищѣ, не смѣлъ выговорить чего страшился и не зналъ что начать. Иные сидѣли опустивъ головы, другiе молча глядѣли во всѣ глаза на каждаго встрѣчнаго, третьи, какъ обезумѣвъ, начинали рыдать. Во всѣхъ церквахъ столицы шли молитвы день и ночь, и народъ стекался толпами.
По просьбѣ доброй царицы, царь объявилъ милость и прощенiе преступникамъ, кромѣ убiйцъ, и все еще занимался дѣлами, будучи въ полной памяти, хотя весьма слабъ. Послѣднимъ повелѣнiемъ его, кромѣ прощенiя бывшихъ подъ военнымъ судомъ, было о томъ, изъ какихъ доходовъ назначить содержанiе на адмиралтейство. Тогожъ 26–го января въ исходѣ втораго часа дня, царь вдругъ спросилъ пера и бумаги — хотѣлъ что то писать — перо выпало изъ рукъ исполина — онъ призвалъ цесаревну Анну Петровну, хотѣлъ ей велѣть писать — но не могъ уже выговорить ни слова!
Два архiерея приступили къ одру и стали говорить о благодатномъ спасенiи нашемъ чрезъ Христа, полагая впрочемъ, что отходящiй царь уже не въ силахъ уразумѣть ихъ; но онъ вдругъ приподнялся на одрѣ смерти и сказалъ внятно:
«Сiе едино жажду мою утоляетъ; сiе едино услаждаетъ меня!» вслѣдъ за тѣмъ произнесъ: «вѣрую и уповаю»; потомъ, принявши святое причастiе, произнесъ «вѣрую, Господи, и исповѣдую; вѣрую, Господи! помози моему невѣрiю.»
За тѣмъ смотрѣлъ онъ на всѣхъ спокойно и милостиво, отвѣчая еще знаками, изъ чего и видѣли, что великiй страдалецъ былъ въ полной памяти. Всѣ наполнявшiе дворецъ не могли удержаться и вельможи съ рыданiемъ бросились къ одру отходящаго и стали прощаться. Собравъ послѣднiя силы, онъ вымолвилъ послѣднее слово: «Послѣ!» Понявъ, что прощанiе это ему тягостно, всѣ вышли.
Еще болѣе полусутокъ страдалъ царь и при немъ безвыходно оставался духовникъ его, преосвященный Ѳеофанъ, который свидѣтельствуетъ, что когда снова сталъ утѣшать отходящаго, воспоминая о вѣчномъ блаженствѣ и о цѣнѣ искупленiя, тогда царь «силился возставать и правую руку вздымать и творить крестное знаменiе; а ликъ прояснился къ радости и весьма въ болѣзни торжествовалъ, яко несомнительный вѣчныхъ благъ наслѣдникъ.»
Прiобщившись вторично св. таинъ, государь продолжалъ отвѣчать легкими знаками на увѣщанiя и крѣпительную бесѣду духовенства; наконецъ прочитали и отходную; царь лежалъ такъ тихо, что сомнѣвались, живъ ли онъ еще; прошло не много времени и царица, у которой лежалъ царь на рукахъ, съ воплемъ упала лицемъ на бездыханное тѣло супруга своего: всему конецъ!
Это было 28–го января 1725 года, въ четверть шестаго часа утра. Застонали всѣ покои царскiе, весь дворецъ — и стонъ разнесся по улицамъ и жильямъ столицы, а оттуда по всему царству. И послѣдняго, неразумнаго человѣка обнялъ страхъ и жалость: что теперь будетъ изъ насъ, что будетъ съ землею русскою, когда не стало Петра?
Онъ скончался на 53–мъ году отъ рожденiя, на 42–мъ отъ царствованiя, на 36–мъ отъ единодержавiя своего. Сенатъ, сѵнодъ и высшiе чины тотчасъ присягнули на вѣрноподданство коронованной супругѣ его, Императрицѣ Екатеринѣ первой.
Императоръ Петръ Великiй былъ ростомъ двухъ аршинъ и четырнадцати вершковъ; лицо полное, смугловатое, глаза черные съ огнемъ; чело, носъ и уста благообразные. Волоса темные, почти черные, которыхъ онъ не пудрилъ — по тогдашнему обычаю, — не отращалъ и не завивалъ, а просто зачесывалъ; усъ небольшой. Вся осанка и видъ царя былъ грозный, воинскiй, но въ то же время умный и милосердый. Голосъ его былъ звучный, ясный; говоръ чистый, сановитый; рѣчь кроткая, сильная, убѣдительная. Походка стройная, величавая; сложенiе сильное и крѣпкое; во всѣхъ прiемахъ величiе и смѣлость: всегда и всюду онъ, и по самой наружности, отличался отъ всѣхъ, такъ — говоритъ живое преданiе — что когда Петръ Великiй бралъ изъ рукъ плотника топоръ, то всѣ окружали его съ любовiю и изумленiемъ: ни у кого изъ вѣрноподданныхъ его не было такихъ сановитыхъ прiемовъ, такого смѣлаго и вѣрнаго взмаха. Обращенiе его было прямое и простое; одежда, не по обычаю, проста — полукафтанье плотнаго сукна. Онъ былъ трудолюбивъ и работящъ, не терпѣлъ роскоши, ненавидѣлъ ложь и всякую неправду, но всегда прощалъ и миловалъ кающагося грѣшника. Поди, и впредь не будь таковъ, а бойся Бога — это былъ отвѣтъ его тому, кто винился.
КОНЕЦЪ.

*) Этотъ штыкъ находится теперь въ арсеналѣ Его Императорскаго Высочества генералъ–адмирала.