Рассказъ вышедшихъ изъ Хивы русскихъ плѣнниковъ, объ осадѣ, въ 1837 и 1838 годахъ, персiянами крѣпости Герата.
_
Человѣка три, четыре изъ хивинскихъ плѣнниковъ были въ войскахъ шаха во все время второй осады Герата въ 1837 и 1838 годахъ, захвачены впослѣдствiи въ плѣнъ туркменами, проданы въ Хиву, и въ 1840 году возвратились благополучно въ свое отечество. Необыкновенная смышленность ихъ, особенно одного, и близкiя сношенiя во все время осады съ убитымъ впослѣдствiи Боровскимъ, персидскимъ генераломъ, равно и самая гласность, по азiятскому обычаю, всего происходившаго въ лагерѣ, дали имъ возможность сообщить намъ въ разсказахъ собранныя тутъ вмѣстѣ любопытныя подробности.
_____
Черный народъ въ Персiи говоритъ, что былъ когда–то пророкъ, который сказалъ, что послѣ колѣна Надиръ–Шаха на престолъ сядутъ Каджары, изъ коихъ, однако же, выйдетъ только три государя: первый царствовать будетъ 15 лѣтъ, другой 40, третiй 7; послѣ этого будетъ безначалiе, и Персiя погибнетъ: ею завладѣютъ невѣрные, рыжiй народъ. Персiяне говорятъ, что доселѣ все это сбылось, и нынѣшнему шаху остается всего сроку до 1842 года *). Говорятъ, что шахъ поэтому и хотѣлъ завоевать кого нибудь, чтобъ нажить больше славы и силы и не дать исполниться предсказанiю. Кромѣ Герата воевать ему было не съ кѣмъ. Гератцы были прежде подъ властiю персiянъ, а въ послѣднее время много разбойничали, уводили съ персидской границы людей и продавали ихъ въ Хиву, такъ что они тамъ стали ни почемъ, меньше половины цѣны противъ русскихъ. Нынѣ, когда нашего брата, по милости Царя, въ Хивѣ не стало, персiяне опять немного вздорожали. Въ Гератѣ сидитъ Ша–Заде–Камранъ, изъ дому кабульскихъ шаховъ, изгнанныхъ Достъ–Мохаммедомъ, лѣтъ тому тридцать; нынѣ англичане выгнали Доста, и снова посадили въ Кабулѣ стараго шаха. Нынѣшнiй шахъ стоялъ недѣль шесть подъ Гератомъ уже съ 33–го на 34–й годъ, когда еще правилъ въ Персiи отецъ его, и ушелъ тогда по случаю смерти отцовской, почему теперь снова принялся за это дѣло. Въ 1836 году, шахъ было выступилъ, захотѣвъ напередъ покорить туркменъ на р. Гюргени; тутъ вся армiя разбрелась по кочевьямъ на грабежъ; туркмены собрались толпами и перебили персiянъ. Насъ тутъ не было, а знаемъ только, что будь это не туркмены, не орда, такъ персiяне не унесли бы домой ногъ своихъ. Ровно черезъ годъ, лѣтомъ 1837 г., шахъ собралъ новое войско и пошелъ. Шли въ разбродъ; тянулась армiя сподрядъ верстахъ на пятидесяти; въ головѣ шли алые уланы, потомъ артиллерiя, въ которой русскiя пушки, подарокъ нашего ГОСУДАРЯ, были впереди; потомъ бывшiй тогда русскiй баталiонъ, тамъ хассе, гвардiя, тамъ всѣ фауджи, баталiоны и конница. На сарбазѣ, или солдатѣ, только сума да ружье; ранцевъ нѣтъ, шинели и прочая поклажа вся на ишакахъ (на ослахъ), около которыхъ въ погонщикахъ чуть ли не больше четвертой части строевыхъ. Когда шахъ выступалъ, давали залпъ изъ зембурековъ, также и на половинѣ пути, гдѣ подавали ему закуску, и на ночлегѣ. Зембуреки, фальконеты на верблюдахъ. Вся армiя становилась въ лагерѣ въ одинъ большой каре, а посрединѣ бывалъ базаръ.
Войскомъ командовалъ, подъ шахомъ, Хаджи–Мирза–Агасы, самый сильный вельможа въ Персiи. Онъ сутуловатъ собою, высокую шапку заваливаетъ на затылокъ, носъ большой, дугою, глаза на выкатѣ и глубокiя морщины отъ глазъ по косицамъ, лице веселое и смѣшное. Хаджи–Мирза–Агасы крикунъ, хвастунъ, только тѣмъ и правъ, что никто не смѣетъ ему перечить, и когда хвастаетъ, такъ пристаетъ къ тому, съ кѣмъ говоритъ: не такъ ли, не правда ли? А тотъ, разумѣется, поклонъ въ поясъ и «бели», точно такъ; и Хаджи доволенъ, хохочетъ. Онъ изъ простаго званiя, но былъ учителемъ нынѣшняго шаха и, какъ увѣряютъ всѣ персiяне, большой мастеръ читать и гадать по звѣздамъ. Безъ этого онъ ничего не начинаетъ, не дѣлаетъ; говоритъ часто сказки о томъ, куда летаетъ ночамъ душа его: толкуетъ, почему какая война, или другое предпрiятiе у разныхъ народовъ кончились благополучно или нѣтъ, по стоянiю звѣздъ, и чуть ли самъ всему этому не вѣритъ. Онъ ни на волосъ не смыслитъ военнаго дѣла, а управляетъ и войскомъ и арсеналомъ, и велъ осаду Герата.
Войска пришло съ шахомъ 30,000 и болѣе 60–ти пушекъ. Корпусными начальниками были поставленные шахомъ пять либо шесть хановъ, которые надѣялись только всякъ самъ на себя, другихъ знать не хотѣли, и всякой дѣлалъ по себѣ, что хотѣлъ. Отъ этого больше и выходила вся безтолочь. Дай имъ въ команду хоть какую угодно армiю, такъ изведутъ ее въ одинъ походъ ни на что, а дѣла не сдѣлаютъ ни на грошъ. Ханы эти, коли бъ довелось другъ друга изъ воды вытащить, такъ одинъ одному бы руки не подалъ; бей непрiятель одного, другiе пять, скорѣе до грѣха, отступятся съ своими корпусами: чуръ меня, а ужъ помощи не дастъ ни одинъ.
Подошли къ Гуряну, крѣпостцѣ верстахъ въ 60–ти отъ Герата, и стали стрѣлять изо всѣхъ орудiй на вѣтеръ, чтобы испугать гарнизонъ. За нѣсколько дней до этого, одного канонира ранилъ кто–то изъ большихъ начальниковъ пулей, когда гнался на походѣ за джейраномъ *), и хотѣлъ его убить. Пуля дура, угодила въ кость, да въ живое мѣсто человѣка, въ колонну. Это у нихъ ни почемъ. Канониръ этотъ, персiянинъ, былъ мнѣ хорошiй прiятель, и я пошелъ его навѣстить. Мирза–Хажди стоялъ верхомъ съ вожатыми и за пушками: заткнувъ четыре пистолета за поясъ, страхъ радовался пальбѣ и что громко стрѣляютъ: «Вотъ, говоритъ, сейчасъ, заразъ, гурянцы и сдадутся, черезъ недѣлю возьмемъ и Гератъ, а захотимъ, такъ и дальше пойдемъ, — воля шаха, и завоюемъ все до самаго моря. Тогда весь народъ Гинду будетъ крестьянами нашими и рабами.» Пождали, гурянцы не сдаются. Выступили и обложили крѣпость. Она четыреугольная, саженъ по сту слишкомъ въ каждой стѣнѣ; стѣны глиняныя; по угламъ башни и два рва обведены вокругъ; переднiй сажени двѣ глубины, и на сажень въ немъ будетъ воды. Въ крѣпости сидѣлъ братъ Яръ–Мохаммеда хана гератскаго, Ширъ–Мохаммедъ, который всегда грабилъ Персiю и таскалъ людей на продажу въ Хиву. Народу у него было съ полторы тысячи и двѣ маленькiя пушки. Французъ Семино распоряжался осадой, но ханы его нисколько не слушались, обступили со всѣхъ сторонъ смѣло, потому что изъ крѣпости пальбы не было, и палили зря, такъ что ядра то и дѣло летали черезъ крѣпость, и падали промежду своихъ. Горячились они только на первый и другой день, а тамъ стали палить рѣже, кто когда вздумаетъ. Семино хотѣлъ приняться за траншеи, во всей армiи нѣтъ лопатъ; принялись ковать ихъ кое–какъ въ станѣ, да топоры передѣлывать на кирки. Въ недѣлю подвели траншею вплоть, и гарнизонъ сдался. Взяли двѣ пушки, по тысячѣ ружей и сабель, сотни три шамхаловъ или крѣпостныхъ ружей, пудовъ никакъ пятьдесятъ пороху, да всего ста два пудовъ хлѣба. У персiянъ было убитыхъ и раненыхъ поменьше сотни. Шахъ не велѣлъ грабить крѣпости, послалъ туда только свой гарнизонъ, авганцевъ отправилъ въ Персiю на поселенiе, а Ширъ–Мохаммеда взялъ съ собой.
Это было въ началѣ ноября; дней пять шли до Герата, и на пути разъ, другой, пощипались съ конницей авганской. Туркмены также увивались и подхватывали отсталыхъ и шатающихся. Однако, тутъ еще все шло хорошо. Крѣпость Гератъ четыреугольная, въ длину будетъ 400 саж., въ ширину 250. Валъ глиняный сажени въ четыре, насыпанъ розсыпью въ обѣ стороны; на верху зубчатая стѣна, по промежуткамъ башни, по четыремъ угламъ также глиняныя высокiя и толстыя башни, кверху все уже; ровъ сажени двѣ глубиной, и вода есть, а по валу обведены кругомъ двѣ западныя канавы, одна повыше другой, со стѣнками, за которыми можно залегать и отстрѣливаться. Пушекъ поставить негдѣ. Нынѣшняя крѣпость гератская была, сказываютъ, когда–то кремлемъ большаго города Герата, слѣды котораго видны еще далече кругомъ во всѣ стороны. И нынѣ еще вокругъ крѣпости было много слободокъ и садовъ, пока армiя не извела все это на дрова. Жители, персiяне, всѣ ушли въ городъ, сказывали, тысячъ, 50. Въ крѣпости сидѣлъ Ша–заде–Камранъ или Камранъ–Мирза, а съ нимъ начальникъ войскъ его, Яръ–Мохаммедъ–Ханъ, съ тремя тысячами авганцевъ, и отымалъ у жителей послѣднiй кусокъ хлѣба, не только богатство ихъ. Мѣста кругомъ богатыя, все сады; хлѣба, видно, сѣялось много, а послѣ всѣ остались нищими. Вокругъ Герата, верстахъ въ семи, десяти, пятнадцати, все горы и лѣсъ; а тутъ равнина потная, кормная; только съ одной персидской стороны горъ нѣтъ.
По нашему, обложилъ бы городъ кругомъ, войска въ волю; повелъ бы заразъ траншеи, поставилъ бы въ упоръ десятка два пушекъ, свалилъ бы зубчатую стѣну, сбилъ бы всѣхъ съ валу, не давая никому приступиться, завалилъ бы въ ручную ровъ, либо засыпалъ его подрывами отъ валу, да и полѣзъ бы прямо, что къ сосѣду черезъ тынъ. Пушекъ у нихъ все равно что нѣтъ, слободки подошли вплоть къ крѣпости, такъ вот дай волю только нашему брату, и то бы взялъ, больше двухъ недѣль не простоялъ бы. А не забираетъ охота драться, такъ сѣлъ кругомъ, да и выморилъ его; запасу нѣтъ у него, не давай подвозу, сдастся, хочетъ не хочетъ, голодъ дойметъ. Такъ Мирза–Хаджи–Агасы спроста ни за одно дѣло не берется; онъ по своимъ примѣтамъ разсчиталъ, въ 1826 году, что ему слѣдовало бѣжать безъ оглядки съ елесаветпольскаго сраженiя, гдѣ русскiе разбили персiянъ, и бѣжалъ и хвалится этимъ понынѣ, говоря: «а что, видѣли ли, что я правъ? Я тотчасъ смекнулъ, что бѣда будетъ, и ушелъ; кто изъ дураковъ, изъ несвѣдущихъ людей остался, всѣхъ побили, да въ полонъ взяли, а кто уйти успѣлъ, такъ ушелъ по той же дорогѣ, какъ и я. Что жъ, скажете, не разумѣю ли дѣла?»
Мирза–Хаджи распорядился такъ: въ городѣ живутъ–де все персiяне, хорасанцы; они выйдутъ, коли дать имъ дорогу, и уйдутъ въ горы. И приказалъ именемъ шаха обложить только двое воротъ, а трое оставить на пропускъ горожанамъ. Горожане не вышли, покуда не погналъ ихъ съ голоду самъ Яръ–Мохаммедъ, а подвозъ въ свободныя ворота ходилъ три мѣсяца безъ помѣхи, въ виду цѣлой армiи, и Яръ–Мохаммедъ добылъ припасовъ и усилилъ еще гарнизонъ свой. Ему служилъ не только братъ его, взятый въ гурянѣ, лазутчикомъ, посылая сказывать обо всемъ, что дѣлалось, но и того пуще англичане; въ Гератѣ сидѣлъ англiйскiй офицеръ Потинджеръ; у шаха былъ въ лагерѣ военный учитель, полковникъ Стоддартъ, а послѣ прiѣхали и другiе изъ Тегерана, и всегда пересылались съ Потинджеромъ, даже переслали Яръ–Мохаммеду много золота, и наказывали ему держаться, обѣщая скорую помощь отъ англичанъ. Шахъ казнилъ секретаря своего смертiю, за тайную переписку съ англичанами, которые его подкупили.
Персiяне стояли сперва передъ воротами Кандагарскими и Иранскими, съ полудня и съ запада; потомъ уже, спустя три мѣсяца, обложили крѣпость кругомъ, и хотѣли взять городъ съ угла или башни Будяжъ Хакистеръ. Стрѣляли безъ толку въ этотъ уголъ, не мѣтко и куда попало; только радовались и кричали въ голосъ, когда пыль подымалась столбомъ отъ стѣнъ; били не сряду весь день, чтобы скорѣе свалить башню и кончить, а день за день, понемногу, на утѣху, и выѣзжали смотрѣть, когда велѣно было стрѣлять, назначая счетомъ сколько ядеръ. Башню эту, впрочемъ, едва ли и можно было свалить ядрами; по крайности, трудно было подбить ее, такъ толсты были стѣны. Мирза Хаджи игралъ и тѣшился, и хвасталъ и каждый день божился, что крѣпость сегодня сдастся, и поздравлялъ ближнихъ своихъ съ побѣдой. Артиллерiя вся была разбросана порознь; каждый изъ хановъ кричалъ и просилъ дать ему столько же пушекъ, какъ другому, или даже, за отличiе, болѣе. Мирза догадался, однако же, въ чемъ дѣло: у него были пушки двѣнадцати, восемнадцати и даже четыре двадцати–четырехъ фунтовыя, но этого показалось мало: не беретъ; и доложилъ шаху, что надобно–де отлить орудiя большаго калибра. Собралъ что только было мѣди, даже бубенчики со всѣхъ ословъ, лошаковъ, верблюдовъ, отнялъ у офицеровъ мѣдные котлы и посуду, и завелъ литейную среди военнаго стана. Глину формовали на деревянные болваны, и не сверлили пушекъ, а отливали прямо на деревянный же стержень; отъ сыраго дерева мѣдь драло и пучило пузырями. Отливали семидесятныя пушки, семи–десяти–фунтовыя, сущiя выродки. Двѣ разорвало, и при томъ перебило людей, двѣ выдержали и такъ разутѣшили Хаджу гуломъ своимъ, что онъ не зналъ, куда отъ радости дѣваться, и разсказывалъ всѣмъ, что ядра эти пойдутъ на вылетъ въ обѣ стѣны, толщиною въ подошвѣ саженъ восемь или больше, и наряжалъ уже конную команду собирать по ту сторону крѣпости, въ чистомъ полѣ, ядра. Они были огромныя, мраморныя, вытесанныя изъ камней ближняго кладбища. Отъ литейной до батареи тащили нѣсколько сотъ сарбазовъ чудовищныя пушки эти, и едва перетащили ихъ, всего съ версту, въ нѣсколько дней. Пути отъ нихъ было столько же, какъ и отъ прочихъ.
Армiя персидская не затрогивала авганцевъ, когда они даже ходили на фуражировку; авганцы же, на–оборотъ, выходили часто на вылазки и разгоняли въ окружности персидскихъ фуражировъ. Про такое чудо дотолѣ и не слыхивали, чтобы гарнизонъ мѣшалъ фуражировкѣ осаждающихъ и угонялъ съ пастьбы ихъ лошадей; а тутъ такъ было. Вскорѣ опустошили все кругомъ; продовольствiя было недостаточно, жалованье уплачивалось худо, сарбазы всѣ ободрались, простоявъ цѣлую зиму; работы въ траншеяхъ передъ башней Хакистеръ шли плохо, какъ попало, не подвигались впередъ; весь станъ заваленъ былъ всякою нечистотою; загаженъ такъ, что проходу не было, но болѣзней почти ни какихъ не было, и Мирза–Хаджи говорилъ: это оттого, что у насъ нѣтъ ни лекарей, ни аптекъ. Ни холода, ни дождей большихъ не было; снѣгъ выпалъ было разъ, и тотчасъ сошелъ. Тогда, въ половинѣ февраля, обложили весь городъ кругомъ. Въ это время уже всѣ жители въ окружныхъ деревняхъ, до коихъ только доставали руки персiянъ, разбѣжались въ горы, къ гязярямъ; подвозы изъ Персiи шли плохо, тамъ и не слушались и боялись туркменъ, а одинъ караванъ съ хлѣбомъ воротили съ пути англичане, выѣхавшiе изъ лагеря въ Тегеранъ, увѣривъ начальника, что персидская армiя давно разбита и скоро будетъ назадъ, а хлѣба ей не нужно. Шахъ рѣдко показывался, сидѣлъ въ своемъ шатрѣ и приказывалъ все по докладу Хаджи. Мирзѣ–Хаджѣ показалось теперь, когда городъ и отъ большихъ пушекъ не думалъ сдаваться, что у него мало войска; велѣно было прислать изъ Персiи еще сколько–то баталiоновъ, и кромѣ того Аллаяръ–Хану, дядѣ шаха, воевавшему съ другою армiею въ горахъ съ гязярцами, изъ Хорасана прiйти подъ Гератъ. Аллаяръ–Ханъ тамъ, какъ хвалились персiяне, побѣдилъ всѣхъ, и малость не дошелъ до Бальху, да его отозвали, чтобъ скорѣе взять Гератъ. Мирза–Хаджи не хотѣлъ того разсудить, что стоять подъ гератомъ, какъ онъ стоялъ, можно и миллiону войскъ, и все будетъ одно. Однако, видно себѣ въ острастку, приказалъ онъ дѣлать лѣстницы, и говорилъ, что скоро пойдетъ на приступъ.
Надоѣли авганцы персiянамъ, и за это когда и гдѣ только случалось имъ взять плѣнника, они тѣшились и мучили его звѣрски, хуже чѣмъ волкъ скотину рветъ: этотъ хоть и собака, а все напередъ, коли управится, глотку перерѣжетъ; тутъ же напоказъ передъ шаха выводили казнить плѣнниковъ, либо на мѣстѣ разбирали по кускамъ, потыкали на штыки, и шли парадомъ къ шахской ставкѣ. Тоже бывало и туркменамъ: если который заносчивый попадется, шахскiе палачи принимались за работу. Станъ персидскiй по рѣчкѣ Геркрудѣ и ручью поставленъ былъ безъ всякаго порядка; ни рядовъ, ни улицъ, ни линiй; кто гдѣ вздумалъ, тамъ и поставилъ палатку, а постоявши, стали строить глиняныя избушки, землянки и стѣны; вокругъ всего лагеря шахскаго стѣна, вокругъ палатки его другая, вокругъ палатокъ Мирзы–Хаджи и другихъ начальниковъ также стѣны, съ зубцами по гребню, башенками, бойницами. Нечисть кругомъ такая, что проходу нѣтъ, смрадъ и вонь. Обрывковъ, обносковъ, падали, навоза и сора всякаго рода не убиралъ никто. Сарбазы въ лохмотьяхъ, обносились, оборвались, ведетовъ не выставляли; была только цѣпь вокругъ самаго стана и тма часовыхъ внутри. Съ вечера, какъ смеркнется, кричатъ бойко и окликаютъ, а до полуночи всѣ уснутъ, тѣмъ болѣе, что у нихъ часовой сидитъ, понуривъ голову. Тутъ бы въ одну ночь нашими двумя баталiонами и казачьимъ полкомъ можно разбить весь лагерь въ пухъ и затоптать въ рѣчку.
Такъ простояли пять мѣсяцевъ; наконецъ послушались совѣта Семино и нашихъ офицеровъ, которые, глядя на распоряженiя персiянъ, только смѣялись, и положили: поставить двѣ порядочныя баттареи съ обѣихъ сторонъ угла башни Бурджъ–Абзуллай–Мюзря, бить брешь и подвести подкопы. Англичане сейчасъ увѣдомили объ этомъ Потинджера, и гарнизонъ сталъ тутъ укрѣпляться, насыпалъ въ обоихъ прикрытыхъ путяхъ, по обѣ стороны башни, множество траверсовъ, такъ что ядра не могли бить съ угла вдоль этихъ путей и очищать ихъ; авганцы также успѣли выкопать канавки эти, или прикрытые пути, глубже, и поставить на углу во рву нѣсколько маленькихъ башень съ бойницами. Меньшаго брата шахскаго, Хализу–Мирзу, послали начальникомъ въ траншею; молодой человѣкъ, почти мальчикъ, которому Хаджи грозилъ еще напередъ, что шахъ–де только изъ молодости тебѣ доселѣ глазъ не выжегъ — поди и заслужи это — сидѣлъ во все время, безъ силы, безъ вѣсу и безъ ума, и прятался, какъ могъ, отъ авганскихъ пуль въ глубокой землянкѣ своей, въ траншеяхъ. Мирза–Хаджи теперь хвалился, что Гератъ уже взятъ, а хотѣлъ только еще помучить гарнизонъ. Рабочихъ приходило въ траншеи и на батареи противу наряду четвертая доля, да и тѣ сидѣли, отошедши изъ–подъ выстрѣла, сложа руки, по недостатку лопатъ и кирокъ, которыхъ едва ли набралось съ сотню. Ночью никто не хотѣлъ работать, а нерѣдко свечера всѣ расходились, и поутру еще не было другихъ. Мирза–Хаджи все только разсказывалъ, какъ онъ управится съ авганцами, будто это и не онъ стоялъ уже полгода подъ крѣпостью, сложа руки, съ одними сказками и прибасенками. Семино и наши офицеры выходили изъ себя, глядя на все это, да не было имъ воли. Шахъ выдавалъ рабочимъ деньги, но онѣ до нихъ не доходили. Въ траншеяхъ, кого залучатъ, морили голодомъ; кто ушелъ, тотъ и правъ. Ханы, или корпусные командиры, не давали рабочихъ своихъ, потому что не съ ихъ стороны готовились брать городъ; каждый стоялъ на своемъ мѣстѣ, и хотѣлъ работать по себѣ и самъ взять городъ. За это англичане хвалили ихъ, подстрекали, задаривали и всячески старались мѣшать осадѣ, а пишкешемъ можно сдѣлать изъ персiянина все, что угодно. Авганцы дѣлали вылазки, и нерѣдко били людей въ подкопахъ. Изъ города стали выгонять жителей, вымучивъ и отнявъ у нихъ напередъ все, особенно хлѣбъ, и Мирза–Хаджи радовался этимъ голоднымъ, оборваннымъ толпамъ, которыхъ прогоняли дальше въ горы, и считалъ все это побѣдою. Между тѣмъ, авганцы, увидавъ, что выходцевъ принимаютъ и пропускаютъ безъ всякой осторожности, сдѣлали ночью вылазку, сказавшись выходцами изъ города. Авганцы наткнулись на нашъ баталiонъ. Самсонъ–Ханъ *) не дался въ обманъ, пустилъ по нихъ ружейный огонь, и велѣлъ приходить, коли они выходцы, днемъ, а не ночью. Авганцы отправились къ траншеямъ Хаджи–Хана, имъ повѣрили, пропустили ихъ, а они вырѣзали траншеи, положивъ на мѣстѣ болѣе ста человѣкъ, и взяли три пушки, изъ коихъ одну благополучно увезли въ городъ. Самъ Хаджи–Ханъ чуть не померъ со страху, отъ удара. Авганцы, на другую ночь, пошли съ тѣмъ же на Искендеръ–Хана, но были разбиты, и самъ начальникъ взятъ въ плѣнъ. И его и прочихъ плѣнниковъ, какъ непрiятелей и разновѣрцевъ, персiяне жестоко казнили передъ шахскими шатрами — рѣзали живыхъ по кускамъ. Наконецъ подъ исходъ мая, прибылъ персидскiй генералъ Боровскiй съ большимъ съѣстнымъ караваномъ; дорогою авганцы и на него напали, но персiяне отбились. Пушка, взятая у персiянъ, стояла снаружи вала, въ канавкѣ, или прикрытомъ пути, и шахъ велѣлъ отнять ее. На это дѣло было назначено немного людей, и это, конечно, умно со стороны персiянъ, потому что чѣмъ больше бы ихъ безъ толку полѣзло, тѣмъ бы ихъ болѣе побили. Это было въ началѣ iюня; Мирза–Хаджи–Агасы опять вычиталъ въ звѣздахъ или повѣрилъ англичанамъ, что Яръ–Мохаммедъ съ гарнизономъ хочетъ пробраться сквозь осаждающихъ и бѣжать въ горы. Чтобы не проливать крови, Мирза–Хаджи приказалъ Искендеръ–Хану отойти отъ воротъ Хошъ, очистить всю сторону эту, и дать гарнизону свободный путь. Авганцы бѣжать не думали, а вышли и собрали только въ станѣ Искендера туры, фашины, хворостъ и дрова, которыхъ давно уже не было въ городѣ, а потомъ даже свободно выгоняли каждый день лошадей своихъ на паству, и сообщались съ горами. Персiяне, хотя все это дѣлалось днемъ и въ глазахъ ихъ, нисколько о томъ не безпокоились, не трогали ни разу авганцевъ, и до конца осады болѣе не осаждали этой стороны. Въ то же время наконецъ поспѣли брешъ–батареи; сбили земляную вышку подъ угловою огромною башнею, откуда стрѣлки отбивали людей отъ орудiй; весь лагерь кричалъ и ликовалъ, когда она рухнулась. Семино и русскiе офицеры говорили персiянамъ, что теперь слѣдуетъ стрѣлять на брешь–батареѣ сутки безъ умолку, сбить покрытые пути, зубчатую стѣну на гребнѣ вала, по которому тогда легко было бы перевалиться въ городъ, потому что валъ, хоть широкъ и огроменъ, но очень пологъ. Мирза–Хаджи, вмѣсто этого, для пущей острастки, стрѣлялъ день за день все понемножку, и радовался, какъ ребенокъ, что ядра въ тридцати саженяхъ попадаютъ въ валъ, и пыль поднимается столбомъ, между тѣмъ, какъ авганцамъ нельзя было въ это время и приступиться къ валу. Въ первый разъ увидѣли персiяне, какъ стрѣляютъ съ толкомъ въ стѣну, потому что она обрушилась скоро; подорвали подкопы на углу, которые персiяне сдѣлали также не своимъ умомъ, завалили отъ валу ровъ и стоявшiя во рву башенки съ народомъ, засыпали ровъ въ ручную, и дорога была проложена. Не только шахъ, но даже и Мирза никогда не бывалъ близко этихъ работъ, и самъ не видалъ, что дѣлается. Около половины iюня назначили приступъ; долго Мирза–Хаджи гадалъ напередъ по звѣздамъ, и сказалъ, что этотъ день хорошъ. По совѣту не персiянъ, а людей знающихъ дѣло, велѣно было идти тысячамъ двумъ съ половиной на приступъ, за ними резервамъ, а въ траншеи посадить всюду стрѣлковъ, чтобы не давать авганцамъ показываться. Между тѣмъ и противъ другихъ стѣнъ изо всѣхъ траншей велѣно сдѣлать, для страха и отвлеченiя силъ гарнизона, приступы съ лѣстницами. Приказанiе это было объявлено всѣмъ, велѣно вглядываться и слушать атаку на бреши, и тогда идти на стѣну всѣмъ прочимъ.
Полякъ Боровскiй, персидскiй генералъ, повелъ сарбазовъ на приступъ въ самый полдень. Резерва не было. Сарбазы его разсыпались, чтобы издалека смотрѣть на приступъ. Вмѣсто двухъ или трехъ тысячъ, на приступъ пошло сотъ пять, коли не меньше; иные сами не пошли, другихъ оставили у себя командующiе, потому что имъ не было ни какой нужды до чужаго дѣла; главный приступъ дѣлался не съ ихъ стороны, а они думали занять городъ каждый отъ себя, съ своей стороны. Сарбазы шли на приступъ въ разбродъ, поднялись однако же на валъ, кинулись по обѣ стороны башни въ канавки, перекололи тамъ авганцевъ, и стали обирать и раздѣвать ихъ; авганцы успѣли собраться на валу, сильно отстрѣливались и били заготовленными за стѣнками кирпичами, кидая ихъ внизъ. Боровскаго убили пулей, Семино ранили, равно и большую часть персидскихъ начальниковъ, потому что сарбазы стояли на одномъ мѣстѣ, вмѣсто того, чтобы тотчасъ перевалиться черезъ валъ. Бреши были по обѣ стороны угловой башни; но персiяне на нихъ не пошли, а воткнувъ уже знамя баталiона Гамаденъ въ развалины этой башни, стояли, притаившись за него, всѣ въ одной кучѣ, и не трогались съ мѣста. Такъ они простояли, покуда уже солнце стало гораздо пониже; они стояли вѣрно часа три, коли не четыре, а подмоги не было имъ никакой; начальниковъ новыхъ, вмѣсто раненыхъ и убитыхъ, не присылали, такъ ихъ авганцы и выбили наконецъ каменьями изъ засады, и они воротились на свои батареи. Стрѣлки въ траншеяхъ просидѣли между тѣмъ также зрителями: имъ позабыли раздать патроны, и стрѣлять было не чѣмъ. Мохаммедъ–Ханъ, которому велѣно было итти въ резервъ къ Боровскому, пошелъ вмѣсто того самъ собой на приступъ, на Кандагарскiя ворота, думалъ также взять городъ, но ничего не сдѣлалъ. Всѣ другiе фальшивые приступы легко были отбиты авганцами. Нашъ русскiй баталiонъ шелъ на Иранскiя ворота, вмѣстѣ съ персидскимъ войскомъ Вели–Хана; его убили при самомъ началѣ, и персiяне, подхвативъ трупъ его, всѣ бросились бѣжать назадъ. Русскiй баталiонъ полѣзъ было одинъ, но когда не только авганцы засыпали его пулями и камнями, а свои же, персiяне, начали жестоко бить по немъ изъ пушекъ, не успѣвая навести куда слѣдуетъ орудiя, и пуская заряды на авось, то и мы отступили. У насъ убито четыре офицера, пятьдесятъ рядовыхъ и ранено сотни двѣ. Безъ похвальбы сказать можно, что вся армiя персидская не стоила нашего баталiона, и кабы насъ пустили на приступъ въ брешь, такъ не устоять бы Герату ни подъ какимъ видомъ. Неужто мы, взявши валъ, стали бы жаться гуртомъ подъ башней? Впрочемъ, если бы не дали послѣ никакой подмоги, можетъ быть три тысячи авганцевъ и справились бы съ однимъ нашимъ баталiономъ. Всего персiянъ убито не съ большимъ триста, ранено изъ ружья и каменьями слишкомъ тысячу. И авганцы потеряли нѣсколько сотъ человѣкъ; слышно было, что только англичанинъ Потинджеръ удержалъ Яръ–Мохаммеда, который уже хотѣлъ было бѣжать. Шахъ очень разсердился, и приказалъ обнести городъ кругомъ высокою глиняною стѣною съ башнями, и выморить гарнизонъ. Разумѣется, что это была одна только острастка.
Не задолго передъ тѣмъ прибылъ въ лагерь сынъ Когендиль–Хана, Мохаммедъ–Омеръ. Отецъ его сидѣлъ въ Кандагарѣ, и персiяне условились съ нимъ, чтобы ему завоевать себѣ землю Гератскую, а персiянамъ взять крѣпость и отдать ее послѣ, за годичную подать, ему же, Когендилю. Онъ–то исполнилъ свое, а персiяне остались у него въ долгу, потому что Герата по сегоднишнiй день не взяли, а взяли его послѣ англичане. Мирза–Хаджи кричалъ, и хвасталъ, и бодрился, и говорилъ, что это былъ не приступъ, а одна только проба, что онъ приступа дѣлать не хотѣлъ, прочитавъ въ звѣздахъ, что дѣло надобно именно такъ вести, какъ оно идетъ, и что шаху предстоитъ еще много, много славы, но не подъ стѣнами такой дрянной крѣпостцы, какъ Гератъ, которая не стоитъ того, чтобы и священная тѣнь вниманiя шахскаго ложилась по направленiю этого города, а дальше, на самыхъ предѣлахъ индiйскихъ.
Авганцы стали чинить укрѣпленiя свои, персiяне имъ не мѣшали, а стояли спокойно и уже больше не стрѣляли. Между тѣмъ, однако же, крѣпость отъ долговременной осады пришла, не смотря на всю оплошность и безпечность персiянъ, въ плохое положенiе; тамъ были нужда и голодъ; у жителей, подъ страшными истязанiями, вымучили все, а потомъ выгоняли ихъ, какъ барановъ, тысячами, въ поле; узнали также, что Когендиль–Ханъ завоевалъ кругомъ землю, разорилъ селенiя; Камранъ–Мирза одурѣлъ давно уже отъ запоя и отъ куренiя бѣшеной травы, или пьянаго конопля; гератцы поссорились между собою, хотѣли бѣжать или сдать городъ; Потинджеръ успѣлъ, однако же, удержать Яръ–Мохаммеда и часть гарнизона, а другая часть разбѣжалась и передалась въ персидскiй лагерь. Персiяне принялись карнать уши всѣмъ жителямъ, которыхъ ловили на пути въ городъ съ съѣстными припасами. Забавлялись и другими игрушками: полковника батальона Семнапъ посадили за трусость на осла, лицомъ къ хвосту, вымазали бороду простоквашей и съ музыкой водили по всему стану, но отъ команды не отрѣшили. Послали изъ числа вновь прибывшихъ войскъ одинъ батальонъ на примѣрный приступъ; остальное войско любовалось этимъ только издали; батальонъ дошелъ до валу съ большимъ крикомъ и шумомъ и воротившись заслужилъ много похвалы. Нѣсколькихъ человѣкъ при этомъ перебили и переранили, въ томъ числѣ и командира батальона. У персiянъ нужда была немного менѣе, чѣмъ въ крѣпости; давно уже не давали солдатамъ провiанта, и армiя бродила по окрестнымъ садамъ и селенiямъ и, наѣвшись кое–чего, брела опять розсыпью въ станъ. Среди лагеря былъ, впрочемъ, большой базаръ, гдѣ за деньги можно было получать съѣстное. Многiе солдаты заводили и въ своихъ землянкахъ, шалашахъ и палаткахъ лавочки, грабили въ окружности или перекупали и барышничали. Въ станѣ выросъ понемногу цѣлый городокъ, изъ земли и грязи, и слѣды его вѣрно долго еще будутъ видны въ развалинахъ. Зубчатая земляная стѣна съ башнями окружала весь станъ, а Мирза–Хаджи построилъ себѣ неприступную крѣпость съ глубокимъ рвомъ. Такихъ маленькихъ крѣпостей внутри стана было много. При всемъ томъ, болѣзни были только въ Гератѣ, а не у персiянъ. Въ городѣ безпорядки увеличивались, нужда росла, гарнизона не осталось и половины; нѣкоторые авганскiе начальники соглашались передать персiянамъ крѣпость по частямъ, впустить ихъ въ ворота и отступить отъ валу, но персiяне, видно, не надѣялись отстоять себя тамъ противу несогласныхъ на это, и хотѣли, чтобы выступили изъ крѣпости всѣ до одного человѣка. Наконецъ и самъ Камранъ–Мирза, или правая рука его, Яръ–Мохаммедъ, сталъ сдаваться; въ лагерѣ говорили, что дѣло уже кончено, и городъ сдался. Это длилось съ недѣлю, и все шли какiе–то переговоры, въ продолженiе коихъ Яръ–Мохаммедъ съ англичаниномъ своимъ умѣли славно обмануть персiянъ, требуя прежде всего перемирiя и свободнаго сообщенiя. Подъ стѣнами крѣпости и въ траншеяхъ открылся базаръ, куда обнищавшiе безъ жалованья сарбазы таскали все, что могли награбить въ окрестности, и распродали на дрова даже всѣ заготовленныя фашины, туры и хворостъ; гератцамъ въ особенности дорога была соль, и они ею запаслись. Время подошло подъ самый нашъ августъ мѣсяцъ; прiѣхалъ англичанинъ изъ Тегерана, тотъ же учитель, полковникъ Стоддартъ, и объявилъ шаху, что англичане заступаются за гератцевъ, что корабли англiйскiе пошли уже занимать приморскiе персидскiе города, и что если шахъ не уйдетъ съ армiей домой, то придется ему воевать съ англичанами. Шахъ подумалъ и отступилъ, да и воротился домой; слышали мы только, что персiяне ходили послѣ по пути разорять гератскiя селенiя, и что очень боялись войны съ англичанами, и думали: видно, предсказанiе Зуфи о томъ, что Персiя будетъ подъ рукой рыжихъ кяфыровъ, сбудется прежде сроку. Шахъ объявилъ фирманъ, въ которомъ не могъ нарадоваться храбрости войскъ своихъ, силѣ и могуществу своему и горько жаловался на англичанъ. Мирза–Хаджи продолжалъ хвастать и разсказывать, что Гератъ былъ уже взятъ давно, и Хива, и Кандагаръ, и Кабулъ собирались покориться Персiи, и старался увѣрить всѣхъ, что онъ все это зналъ и предвидѣлъ, и для того не допускалъ безполезнаго кровопролитiя. Армiя шаха, говорилъ онъ, жива и здорова, а гератцы будутъ помнить насъ долго — да и англичанамъ нагнали мы страха на ихъ пай и показали себя цѣлому свѣту.
Семидесятныя пушки свои, въ которыхъ было вѣсу въ каждой пудовъ безъ малаго 300, Мирза–Хаджи–Агасы распилилъ и увезъ съ собой