О ДОМАШНИХЪ ЖИВОТНЫХЪ.
_____
Нисколько не удивительно, что человѣкъ, вообще умѣющiй жить на чужой счетъ, прикармливаетъ животныхъ, и послѣ заставляетъ служить безотвѣтную службу; не станемъ удивляться и тому, что человѣкъ смиряетъ и подчиняетъ себѣ такихъ животныхъ, которыя во сто разъ его сильнѣе; перевѣсъ нравственный, духовный, всегда и во всемъ беретъ верхъ, и гдѣ только есть сильная воля, тамъ плоть покорствуетъ. Но какимъ образомъ власть человѣка могла покорить себѣ цѣлый видъ животнаго и завладѣть имъ до такой степени, что природа должна была передать его, до послѣдней головы, въ руки побѣдителя? — Это непонятно, и этому не найдемъ мы ни въ одномъ писателѣ удовлетворительнаго объясненiя. Какая можетъ быть тому причина, что почти всѣ домашнiя животныя, съ весьма–немногими исключенiями, перевелись въ дикомъ или вольномъ состоянiи своемъ, и перешли, подъ кровлю человѣка, приведя насъ этимъ въ недоумѣнiе, не созданы ли, хоть, напримѣръ, лошади, собственно для конюшенъ нашихъ, тогда–какъ многiе, слѣдуя другой логикѣ, полагаютъ наоборотъ, что конюшня строится для лошади?
Въ самой вещи, лошадей дикихъ нѣтъ больше нигдѣ. Есть въ Южной–Америкѣ одичалыя, которыхъ прародители завезены туда нами же; есть въ новороссiйскихъ степяхъ — или по–крайней–мѣрѣ были, и я ихъ видѣлъ, — также одичалыя лошади, и то очень–немного; есть, наконецъ, въ Туранѣ, т. е. Средней–Азiи и Степи–Киргизской, куланъ или джигетай — но это не лошадь, и не можетъ быть родоначальникомъ нашихъ коней: это особое животное, среднее между лошадью и осломъ.
Объ ослѣ надобно сказать то же; онагръ Средней–Азiи, вопреки мнѣнiя ученаго Палласа, не только не есть оселъ, но даже, по всей вѣроятности, это все одинъ и тотъ же куланъ, животное, сходное съ осломъ и съ конемъ, но ни то, ни другое. По всѣмъ новѣйшимъ извѣстiямъ, въ тѣхъ мѣстахъ есть одно только животное, похожее на лошадь и на осла: куланъ, джигетай, тарпанъ, онагръ — должно быть, одно и то же.
Нашего быка и коровы также нѣтъ нигдѣ на волѣ; весь родъ, или правильнѣе, видъ этотъ, попалъ къ намъ въ плѣнъ, со всѣмъ потомствомъ своимъ. Слишкомъ–неестественно признавать индiйскаго быка родоначальникомъ нашей рогатой скотины, и нѣтъ на это не только доказательствъ, но даже и вѣроятiя. То же должно сказать о буйволѣ; насъ увѣряютъ, что онъ происходитъ изъ Тибета и нѣкогда водился тамъ на волѣ; но, кажется, это произвольная догадка, повторяемая однимъ писателемъ за другимъ. Довольно того, что ныньче дикаго буйвола нѣтъ.
Еще менѣе можно отъискать гдѣ–либо на земномъ шарѣ дикую овцу или козу; если иные полагали, на–угадъ, что овца произошла отъ каменнаго барана Азiи (argali), а коза отъ альпiйскаго козерога, или же отъ гемзы — для которой нѣтъ русскаго названiя — то слишкомъ–рѣзкiя, существенныя различiя не допускаютъ такихъ предположенiй. Такъ называемая дикая коза или серна (Reh), есть животное изъ рода оленей; сайга, по устройству своему, нисколько не походитъ на козу.
Верблюдъ, безъ котораго, конечно, большая часть кочевыхъ народовъ ни какимъ образомъ не могли бы жить по–нынѣшнему, — верблюдъ, со всѣмъ племенемъ своимъ, таскаетъ огромные тюки на горбатомъ хребтѣ своемъ и давно уже забылъ, что такое воля. Въ дикомъ состоянiи, нѣтъ животнаго сколько–нибудь похожаго на верблюда, нѣтъ даже ни одного, кромѣ американской ламы, которое бы можно, по–справедливости, причислить къ одному семейству.
О свиньѣ надобно сказать почти то же; что домашняя свинья наша не можетъ происходить отъ дикаго кабана или вепря, давно признано учеными, которые по–этому и стали предполагать, что она могла бы происходить отъ бобирусы, — дѣло также слишкомъ невѣроятное.
Собака — столь знакомое намъ животное, расплодившееся въ такомъ разнообразiи и множествѣ почти всюду, гдѣ только человѣкъ основывалъ осѣдлое жительство, или ставилъ кочевой шатеръ — собака нигдѣ не отъискана въ дикомъ состоянiи и не менѣе отличается отъ шакала, какъ и отъ лисы, волка и гiены. Знаменитые естествоиспытатели, признавъ это, принуждены были предположить, что собака произошла отъ смѣшенiя всѣхъ наименованныхъ нами животныхъ; дѣло болѣе чѣмъ сомнительное, если разсудимъ, что плодовитый тумакъ или ублюдокъ есть такая рѣдкость и исключенiе въ природѣ, отъ котораго не могло произойдти столь многочисленнаго поколѣнiя, населившаго собою до такой степени, какъ собака, четыре части свѣта.
Кошка, кроликъ, олень и слонъ едва–ли не единственныя четвероногiя животныя, извѣстныя намъ какъ домашнiя и какъ дикiя. Кошка водится въ Германiи и у насъ на Кавказѣ; не знаю, доказано ли положительно, что это та же самая кошка, которую мы держимъ; но положимъ такъ, и положимъ, что дикiй кроликъ Германiи и Францiи есть тотъ же самый кроликъ, котораго держатъ въ домахъ; если мы присоединимъ къ тому еще сѣвернаго оленя и слона, то все–таки изъ числа тринадцати домашнихъ животныхъ, только четыре живутъ также на свободѣ, а остальныя девять утратили свою вольность. Изъ числа первыхъ, только слонъ и олень о–сю–пору еще нерѣдко обращаются изъ дикихъ въ домашнихъ; относительно жь кошки и кролика, напротивъ, если наши ручныя и произошли отъ нынѣшнихъ дикихъ соименныхъ имъ животныхъ, то по–крайней–мѣрѣ переходъ этотъ, совершенный однажды, остается въ томъ же положенiи, и племя дикихъ не мѣшается болѣе съ племенемъ домашнимъ.
Относительно дворовой птицы надобно замѣтить то же; ученые несогласны о происхожденiи ихъ, и если одинъ укажетъ на видъ, отъ котораго та или иная дворовая птица ведетъ начало свое, то большею–частiю другiе ученые сомнѣваются и возражаютъ. Курица наша, говорятъ, водится въ дикомъ состоянiи на Филиппинскихъ–Островахъ; индѣйка въ Америкѣ; но воля ваша, это ничѣмъ не доказано; разсмотрите этихъ дикихъ птицъ въ собранiяхъ нашихъ, и самая наружность ихъ нисколько не убѣдитъ васъ въ томъ, чтобы это была наша дворовая курица или индѣйка. Сколько породъ голубей, различныхъ между собою, можете вы видѣть въ рукахъ у человѣка; а между–тѣмъ, нѣтъ ни одного дикаго голубя, столь сходнаго съ этими породами, чтобъ можно было признать его ихъ родоначальникомъ. Намъ указываютъ на лѣснаго голубя (C. oenas); но, во–первыхъ, съ равною основательностiю можно бы указать и на дикаго голубя, извѣстнаго также подъ названiемъ глинки; во–вторыхъ, даже эти столь близкiе два вида, въ природѣ не мѣшаются взаимно, а водятся отдѣльно, и ни одинъ изъ нихъ не мѣшается съ нашими дворовыми голубями, ни даже съ дикарями, или одичалыми, хотя эти и летаютъ далеко по полямъ; въ–третьихъ, наши турманы, чистые, двухохлые, мохноногiе, большiе турецкiе, павлиньи голуби и проч., столько же походятъ на лѣснаго голубя, сколько пудель походитъ на гiену. Лебедь домашнiй безспорно тотъ же, какъ и дикiй, двухъ видовъ: кликунъ и шипунъ; поэтому и дикiе лебеди скоро и легко ручнѣютъ, даже взрослые. Гусь нашъ также, вѣроятно, происходитъ отъ дикаго сѣраго гуся (Anser cinereus), хотя клювъ и ноги у него розовые, а у двороваго гуся красные; притомъ гусята, высидѣнные изъ яйца дикаго гуся, подрастая, всегда держатся особицей и неохотно ходятъ въ одномъ гуртѣ съ домашними, а осенью улетаютъ, если имъ не подрѣзать крыльевъ. Отъ–чего же нашему гусю никогда не прiйдетъ въ голову летѣть въ отлетъ, когда настанетъ время къ тому, и даже не замѣтно въ дворовой птицѣ объ–эту–пору никакого стремленiя къ тому, или безпокойства? Дворовая утка, какъ должно полагать, ведетъ родъ свой отъ дикой матерой или крикуши (Anas Boschas); по–крайней–мѣрѣ должно сознаться, что между домашними попадаются, какъ селезни, такъ и утки, перьями во всемъ схожiе съ крикушей. Но довольно–странно, что человѣкъ успѣлъ лишить и утку, какъ всю дворовую птицу свою, главнаго свойства птичьяго: полета. Въ нашей уткѣ также незамѣтно никакого участiя въ отлетѣ дикихъ утокъ; а дикiя утки, высиженныя изъ яицъ дворовою, крайне дичатся, какъ мыши заползаютъ во всѣ углы, при видѣ человѣка, а подрастая, улетаютъ.
Изъ отдѣла насѣкомыхъ, только пчелъ и шелковичную бабочку можно причислить къ домашнимъ, и онѣ, безспорно, живутъ также въ дикомъ состоянiи. Мухи, сверчки, тараканы, пруссаки, — а равно и другiя, болѣе–мелкiя, но не менѣе того несносныя насѣкомыя, сами напросились къ намъ въ сожители, но сотрудниками и подданными своими мы ихъ не признаемъ.
Изъ отдѣла рыбъ, а равно и гадовъ, у насъ нѣтъ домашнихъ животныхъ, развѣ причтемъ сюда нашего ужа.
Изъ всего этого видно, что по–крайней–мѣрѣ четвероногiя домашнiя животныя перешли, какъ упомянуто въ началѣ статьи этой, въ полное подданство человѣка, а на свободѣ исчезли. Какъ и отъ–чего могло это случиться? Или природа создала животныхъ этихъ собственно для насъ и про насъ, создала для того, чтобъ жить у человѣка, и болѣе нигдѣ; или человѣкъ, узнавъ пользу животнаго и склонность его къ подданству, съ такимъ усердiемъ принялся ловить, залучать и смирять его, что выловилъ его начисто, поголовно; или же, наконецъ, животное въ рукахъ у человѣка, перемѣнивъ родъ жизни, обычаи, пищу — вмѣстѣ съ тѣмъ и само измѣнилось до такой степени, что его нельзя болѣе узнать. Первое слишкомъ–невѣроятно; все на свѣтѣ готово къ услугамъ человѣка, если онъ съумѣетъ сдѣлаться господиномъ; но услуги природной, личной, собственно ему предназначенной — нѣтъ. Животныя были созданы и жили, конечно, прежде, чѣмъ человѣкъ могъ и успѣлъ ими пользоваться; слѣдовательно, они могутъ жить и по–себѣ. Второе и третье вѣроятно содѣйствовали другъ другу и основали особыя поколѣнiя собственно–домашнихъ животныхъ. Такъ, по–крайней–мѣрѣ, объясняютъ себѣ основательнѣйшiе естествоиспытатели вопросъ нашъ.
Верблюдъ и конь могли жить только на просторѣ, въ обширныхъ степяхъ; куланъ, который держался прежде по всей южной полосѣ Россiи, давно уже вытѣсненъ, перешелъ черезъ Яикъ, и даже тамъ нерѣдко стѣсняется размножающимися кочевыми племенами. Неуклюжiй и непроворный на ногахъ, верблюдъ легко былъ настигаемъ — коль–скоро только люди сдѣлались конными — и загоняемъ въ ловушки разнаго рода. Его выловили и вытѣснили; онъ перевелся на волѣ, и очутился со всѣмъ потомствомъ своимъ въ рукахъ у человѣка. Верблюдица носитъ 14 мѣсяцевъ, приноситъ одного только верблюженка: — слѣдовательно, животное это не могло слишкомъ размножаться. Та же участь постигла быка и буйвола; вѣроятно, животныя эти водились на одной не слишкомъ–обширной мѣстности и были частiю выловлены, частiю вытѣснены, и перевелись. Конь и оселъ, которые несравненно быстрѣе на ногахъ, не такъ легко могли быть плѣнены поголовно; но и они не устояли противъ хитрости, смѣлости и настойчивости человѣка, и покорились. Когда такая участь постигла быка и коня, то куда же дѣваться безотвѣтной овцѣ отъ настоятельныхъ преслѣдованiй человѣка? Коза, по всей вѣроятности, горянка, и можетъ–быть водилась на весьма–ограниченной горной мѣстности, которою овладѣлъ мало–по–малу человѣкъ и покорилъ себѣ съ тѣмъ вмѣстѣ козла. У насъ, козелъ приноситъ такъ мало пользы, что, вѣроятно, онъ обращенъ въ домашнее животное тамъ, гдѣ охотно ѣдятъ мясо козы, употребляютъ молоко ея, чешутъ съ нея драгоцѣнный пухъ, выдѣлываютъ изъ кожи лучшiе сафьяны, валяютъ изъ шерсти одежду(*), а изъ роговъ козлиныхъ выдѣлываютъ лучшiе луки. Тамъ животное это драгоцѣнно. Относительно собаки, наконецъ, сколько бы ни была она полезна человѣку, трудно объяснить, какимъ образомъ такое крайне–плодовитое животное могло быть истреблено въ дикомъ видѣ по всей землѣ; казалось бы, собака могла такъ же точно найдти еще тутъ и тамъ прiютъ, какъ находятъ его волки и лисицы. — Признаюсь, что объясненiе наше въ этомъ случаѣ не совсѣмъ удовлетворяетъ, почему и заставило многихъ полагать, что собака есть животное — такъ–сказать искусственное, происшедшее отъ смѣшенiя волка, лисы, чекалки и гiены. Намъ и это кажется слишкомъ–невѣроятнымъ; такiе ублюдки плодятся только весьма–рѣдко, въ видѣ чрезвычайнаго исключенiя. Мы скорѣе готовы, для примѣра, какъ могутъ угасать въ природѣ извѣстные виды животныхъ, указать на подобныя были нашихъ временъ: неуклюжая птица дронта безспорно была на свѣтѣ, и именно, на островѣ Ильдефрансѣ; остатки одной такой птицы хранятся о–сю–пору въ Лондонскомъ–Музѣе; а теперь ея нѣтъ болѣе, потому именно, что она водилась исключительно на помянутомъ островѣ и что ее всякiй мальчишка могъ убить полѣномъ. Замѣчательнѣе этого еще искорененiе морскаго сосцепитающаго животнаго манати, которое водилось въ Сѣверовосточномъ–Океанѣ въ большомъ числѣ. Челюстный жерновъ этого животнаго, служившiй ему вмѣсто зубовъ, хранится, между–прочимъ, въ нашемъ академическомъ музеѣ; но лѣтъ, можетъ–быть, 60, 70, какъ манати исчезъ и сохранился только кой–гдѣ въ памяти сѣверо–американскихъ и азiатскихъ жителей, по преданiю. Намъ предсказываютъ, и можетъ–быть основательно, что скоро такъ–называемый боберъ (морская выдра) также переведется; онъ съ–году–на–годъ попадается рѣже и преслѣдуется нашими сѣверо–американскими промышлениками все съ большимъ ожесточенiемъ. Говорятъ, и соболю грозитъ та же участь; по–крайней–мѣрѣ мы знаемъ достовѣрно, что какъ соболь, такъ и куница оттѣсняется все далѣе и далѣе на востокъ, гдѣ есть еще болѣе простора. Зубръ или туръ не такъ давно оказался на Кавказѣ; кромѣ этого онъ водится только еще въ извѣстной Бѣловежской Пущѣ, гдѣ его кормятъ, стерегутъ и держатъ, до послѣдней головы, въ плѣну.
Нѣтъ сомнѣнiя, что всѣ домашнiя животныя, подъ опекой человѣка, много измѣнились, такъ–что, можетъ–быть, и трудно было бы признать прародителей ихъ за животное одного и того же вида. Возьмите чухонскую корову и корову лучшей холмогорской породы, да къ тому еще хоть тирольскую: онѣ рѣшительно другъ на друга не похожи. Поставьте рядомъ мужицкую, послѣдняго разбора клячу, арабскаго жеребца и англiйскую скаковую лошадь — и вы согласитесь, что по первому взгляду между животными этими одно только сходство: названiе лошади. Подзовите косматую овчарку; поджарую, вислоухую, гончую, нагую арапку; курчаваго пуделя; глупую моську и крошечную болонку, — и вы признаетесь сами, что еслибъ вы не привыкли уже называть всѣхъ звѣрей этихъ собаками, то конечно никогда не отгадали бы, что это одно и то же животное!
Такая–то участь постигла, вѣроятно, и дворовую птицу нашу: она преобразовалась, обручнѣвъ, и преобразовалась именно такъ, какъ намъ было нужно. Она получила способность жирѣть и сдѣлалась дороднѣе, плотнѣе, но за то лишилась большею частiю способности летать; она стала плодиться быстрѣе, нести множество яицъ, а при томъ измѣнилась перомъ, одѣвшись въ пестрыя, разнообразныя масти и частiю украсившись хохлами, мохнами на ногахъ, частiю же прiобрѣла даже неестественныя свойства, собственно для какого–то ребяческаго увеселенiя человѣка. Читатель догадается, что мы говоримъ здѣсь о голубяхъ, которыхъ охотники держатъ для того, чтобы гонять ихъ и ими потѣшаться. Теперь смѣшная страсть эта нѣсколько остыла; но время не за горами, когда, бывало, въ Москвѣ и во всѣхъ почти губернскихъ и уѣздныхъ городахъ, можно было видѣть утромъ и вечеромъ, тутъ и тамъ, плѣшиваго чиновника, купца или мѣщанина, съ помеломъ въ рукахъ, на голубятнѣ. Такой охотникъ выстаивалъ подбоченясь по цѣлымъ часамъ на притинѣ своемъ, посвистывалъ, помахивалъ помеломъ, и, прикрывая глаза отъ солнца, любовался чистыми или турманами своими, забывая цѣлый свѣтъ. Если чистые, которые ходятъ кверху на кругахъ, улиткой, уменьшая кругъ по мѣрѣ того, какъ подымаются — если эти голуби уже прiобрѣли какой–то искусственный полетъ, — то турманы, которые вертятся черезъ голову, и иные до того, что завертываются и убиваются, конечно, вовсе уклонились этимъ отъ природнаго своего полета и сдѣлались послушною игрушкой ребяческаго человѣка.
Теперь турманы эти есть; порода ихъ переходитъ отъ одного охотника къ другому, и она ведется; но кто, скажите, и какими средствами, достигъ первоначально до того, чтобъ изуродовать подобнымъ образомъ природу птицы? Какой кормъ, или какой уходъ, можетъ заставить ее принять такое безсмысленное свойство и вертѣться безъ толку черезъ голову? Что могло заставить чистаго голубя ходить на кругахъ, собственно въ утѣху причудамъ нашимъ, — а двухохлаго, мохноногаго расхаживать важно съ пашинской осанкой и громко хлопать крыльями, — чего не дѣлаетъ и не смѣетъ дѣлать турманъ, если хочетъ быть на хорошемъ счету у хозяина, который нерѣдко готовъ свернуть ему голову за подобный порокъ? Вопросы эти, кажется, такъ же мало объяснены, какъ и вообще вопросъ о томъ, какими средствами въ рукахъ у человѣка изъ каждаго вида животныхъ образуется безконечное множество различныхъ породъ, иногда до того несхожихъ между собою, что весьма–трудно признать ихъ за животныхъ однородныхъ, не только одновидныхъ. Ни въ одномъ домашнемъ животномъ не встрѣчаемъ мы такой несообразности въ этомъ отношенiи, какъ въ собакѣ. Человѣкъ выростилъ себѣ особую породу, для обереженiя двора и дома; другую для охраненiя стадъ; третью собственно для охоты ружейной; четвертую для выгонки звѣря и дичи изъ лѣса въ чистое поле; пятую, для ловли зайца и лисы; шестую выростилъ на волка; седьмую, восьмую и девятую для потѣхи въ комнатѣ, и такъ далѣе. Каждая изъ породъ этихъ не только отличается качествами и свойствами своими, но и по тѣлосложенiю и устройству отвѣчаетъ именно той цѣли, для которой назначена, а на другое употребленiе негодится. Климатъ, по–видимому, имѣетъ мало влiянiя на образованiе породы собаки, которая вообще легко и скоро прiурочивается; конечно, африканскiй песъ голый, черный — а на сѣверѣ собака получаетъ, по общему закону природы, плотную, косматую шубу; но привозная порода держится едва–ли не всюду, гдѣ только могутъ жить люди, и при надлежащемъ присмотрѣ, чтобъ не вышло помѣси, не переводится. Но чѣмъ собака, по роду жизни своей, болѣе приближается къ дикому состоянiю, тѣмъ она болѣе походитъ на однородныхъ ей звѣрей. Такъ сибирскiй песъ болѣе всѣхъ другихъ породъ походитъ на волка, а степной или кочевой, киргизскiй, на лису. Во всякомъ случаѣ, должно признаться, что природа, вообще столь настойчивая, въ этомъ случаѣ была чрезвычайно–гибка и потворчива; она послушно обратила всѣ данныя ей средства туда, куда направилъ ихъ, умышленно или случайно, человѣкъ; она пренебрегла всѣми качествами и свойствами собаки, выработавъ длинныя ноги ея и давъ прыткость на бѣгу — и создала этимъ собаку борзую, почти лишивъ ее за то чутья и крайне ограничивъ всѣ умственныя способности ея; та же самая природа обратила, въ другомъ случаѣ, всѣ усилiя свои на то, чтобъ дать лягавому псу тонкое чутье и слухъ, но пожертвовала за то многими другими качествами, которыя дала борзой собакѣ, волкодаву, овчарѣ, дворняжкѣ и проч. Для тонкости обонянiя, нужно было особое развитiе служащихъ къ тому частей, что замѣтно и по наружности взгляда на чутье или рыло лягавой; но анатомы знаютъ, кромѣ–того, какъ развита, въ разныхъ оборотахъ своихъ, обонятельная плева этого животнаго, т. е. слизистая плева, одѣвающая всю носовую полость: плева эта, говорятъ, такъ обширна, что будучи вся развернута, съ выправкою всѣхъ солодокъ ея, можетъ покрыть собою всю собаку, или равняется всей натѣльной кожѣ ея.
И такъ, что человѣкъ подчинилъ себѣ животныхъ и прiучилъ ихъ ко двору и дому, къ работѣ и услугамъ — это понятно; но отъ–чего большая часть животныхъ этихъ перевелась на свободѣ и весь видъ перешелъ въ руки человѣка — это темно. Что животное должно было частiю переродиться въ новомъ быту своемъ и что изъ одного вида могло произойдти нѣсколько породъ или поколѣнiй — это также понятно; но какимъ образомъ иной видъ раздѣляется на множество почти–вовсе несхожихъ между собою породъ — это опять довольно–странно. Наконецъ, также непонятно намъ, какими средствами человѣкъ достигъ того, чтобъ образовать изъ одного и того же вида нѣсколько породъ съ особенною цѣлью, развивъ въ нихъ извѣстныя свойства, качества, способности, до большей степени совершенства, на счетъ другихъ свойствъ или качествъ, давъ природѣ исключительное искусственное направленiе.
Близки, въ нѣкоторомъ отношенiи, къ домашнимъ животнымъ, тѣ изъ числа дикихъ или вольныхъ, которыя постоянно ищутъ сосѣдства и даже сожительства съ человѣкомъ, какъ–будто они сами–по–себѣ не могутъ существовать. Домовая крыса и мышь, нынѣ нигдѣ болѣе не попадаются, какъ въ домахъ, дворцахъ, лачугахъ и хижинахъ, словомъ, въ жилищахъ человѣка, и до такой степени преслѣдуютъ его, что даже населяютъ пловучiе домы его, суда и корабли всѣхъ размѣровъ, пускаясь въ путь вмѣстѣ съ нимъ къ экватору и къ полюсамъ и возвращаясь на родину послѣ кругосвѣтнаго плаванiя, или оставаясь, при случаѣ, въ другихъ полюсахъ и климатахъ и обращаясь, по примѣру человѣка, въ выходцевъ или переселенцевъ. Въ лѣсу и въ полѣ, въ степяхъ и въ горахъ, словомъ, на вольной природѣ, не найдете вы ни домашней крысы, ни мышей; тамъ мыши, полевки, землеройки и житнички всѣ принадлежатъ къ другимъ видамъ. Но почему именно мышамъ и крысамъ кровля наша, чердаки и подвалы до того пришлись по нраву, что животныя эти, вопреки всѣмъ нашимъ желанiямъ и старанiямъ, поселились у насъ, со всѣмъ потомствомъ своимъ, на вѣчныя времена? Хорекъ, хомякъ, а иногда и ласка (ласочка) охотно селятся неподалеку жилья и ходятъ постоянно въ домы на грабежъ и воровство; это понятно; но мышь и крыса вовсе покинули поля, горы и долины, будто созданы только для чердаковъ и подваловъ. Аистъ вьетъ гнѣздо свое также почти–исключительно на кровляхъ нашихъ, не боится человѣка, любитъ въ–особенности дѣтей и, отлетая на зиму въ теплые краи, постоянно возвращается къ старымъ друзьямъ и подъ ихъ покровительствомъ выводитъ своихъ дѣтей. Еще замѣчательнѣе въ этомъ отношенiи ласточка и воробей; стрыжи и щуры разнаго рода, принадлежа также къ семейству ласточекъ, водятся въ дуплахъ, норахъ и щеляхъ, въ особенности на берегу рѣки и въ скалахъ, но собственно косатка (hirundo domestica), не слѣпитъ нигдѣ своего гнѣзда, какъ не подъ кровлей нашей, подъ окномъ или подъ навѣсомъ. Гдѣ жь бы она стала вить гнѣздо, еслибъ у насъ не было домовъ, и почему же она до такой степени предпочитаетъ кровлю нашу всякой иной защитѣ, что никогда не пойдетъ искать другаго мѣста, что кровля эта будто указана ей самою природой, какъ единственное пристанище? Воробей почти–также крѣпко держится нашего жилья и, минуя съ большою хитростiю всякую ловушку, не менѣе того съ большою наглостiю лазитъ подъ стрѣхой во всѣ щели и скважинки, отъискивая себѣ скромный уголокъ для гнѣзда. Если воробей находитъ пищу свою большею частiю въ садахъ, огородахъ, на птичьихъ дворахъ и гумнахъ — то ласточка напротивъ летаетъ за мошками, иногда очень–далеко отъ гнѣзда своего, въ поле, къ озерамъ, на болота и къ берегамъ рѣкъ, и нерѣдко залетаетъ не только за десятки, но даже и за сотню верстъ. Посему еще менѣе понятно, для чего она прилѣпилась исключительно къ жилью человѣка, гдѣ, по–видимому, ничто не могло бы ее привлекать. Но, видно, тутъ господствуетъ какое–то тайное сочувствiе, не рѣдко встрѣчаемое въ природѣ: связь, для насъ непонятная. Гдѣ поселился человѣкъ — тамъ ласточка и воробей; гдѣ плаваетъ акулла, тамъ передъ нимъ и вожакъ, небольшая рыбка, постоянно отъискивающая себѣ этого огромнаго и прожорливаго товарища.
В. ЛУГАНСКIЙ.
_____
Исправленные опечатки:
Стр. 851. «на Филиппинскихъ–Островахъ» вместо: «ва Филиппинскихъ–Островахъ»
Стр. 852. «у насъ нѣтъ домашнихъ животныхъ» вместо: «у насъ нѣтъ домашнихъ животнихъ»
Стр. 854. «по общему закону природы» вместо: «по общему эакону природы»
Спорные вопросы:
Стр. 854. «гдѣ плаваетъ акулла <акула>, тамъ передъ нимъ <ней> и вожакъ, небольшая рыбка»
(*) Собственно козья шерсть (не пухъ) не валяется, изъ нея нельзя свалять войлока; но ее валяютъ въ бурки и тому подобныя вещи, гдѣ она образуетъ бахромки или мохнатую одежду.
??

??

??

??