Крестины.
___

Софья Васильевна, мать Саши и Миши, впервые послѣ долгой болѣзни своей обходитъ комнаты, опершись на руку мужа: онѣ кажутся ей и выше и свѣтлѣе прежняго; дойдя до любимой бѣлой комнаты, она остановилась передъ дверью ведущею съ широкаго крыльца прямо въ огромный, тѣнистый садъ. Изнутри, дверь эта обвита дикимъ виноградомъ какъ частою, зеленою сѣтью; тонкiе, сочные усики и молодые нѣжные отпрыски блестятъ и дрожатъ на солнышкѣ; снаружи, морозъ изукрасилъ окна по–своему, отпечатавъ на нихъ зубчатыя морскiя водоросли, а повыше ихъ, по чистому стеклу протянулъ тонкую иглистую сѣть, какъ корабельныя снасти. Стоятъ хозяева передъ дверью, миръ и радость въ душѣ ихъ, стоятъ и любуются прадѣдовскимъ садомъ: прямо передъ домомъ, какъ въ лѣсу на прогалинѣ, стоитъ полутора–вѣковой, темный сибирскiй кедръ; могучiе сучья его широко раскинулись надъ снѣжной равниной луга; кедръ этотъ садилъ своими руками бояринъ Максимъ Абрамовичъ, прадѣдъ хозяйки. Позади зеленаго кедра, подъ густой опокой, тѣснится цѣлымъ, частымъ туманомъ роща чернолѣсья; плакучiя березы чище и яснѣе другихъ выдаются въ своихъ прозрачныхъ серебристыхъ ризахъ, сiяя и искрясь на свѣтлоголубомъ небѣ.
Софья Васильевна легко и отрадно вздохнула и, поднявъ веселый взглядъ на мужа, проговорила: «какъ хорошо, какъ отрадно!»
Изъ какой—то думы вывелъ Михаила Павловича добрый голосъ жены его. «Да, очень хорошо, отвѣчалъ онъ, но ты устала, пойдемъ, я доведу тебя туда, куда мы шли, — къ матушкѣ.» Софья Васильевна еще разъ окинула взглядомъ комнату; стѣны, углы и простѣнки съ полу до потолка заставлены были богатою зеленью; повойныя и ползучiя растенiя красиво обвивали зеркала и окна; хозяева любили семейно собираться въ бѣлой комнатѣ, которую дѣти звали дачей. Уводя жену, Михаилъ Павловичъ сказалъ ей, что дѣти неотступно просили крестить сегодня малютку въ бѣлой комнатѣ, — на дачѣ.
— Что же, очень хорошо, отвѣчала мать, пойдемъ, я почти не видала дѣтей, они вѣрно у матушки. Миша что—то очень боекъ и предпрiимчивъ, а Саша задумчива и какъ будто озабочена, замѣтила Софья Васильевна. Говоря это, они подошли къ дверямъ бабушки, и остановились: старушка сидѣла на широкомъ сафьянномъ диванѣ; на колѣняхъ у нея прiютилась Саша, а Миша съ малюткой Мери дружно, тѣсно усѣлись на мягкой, диванной ручкѣ; Сережа, Алеша и дядя Сережа, братъ молодой хозяйки, помѣстились на коврѣ, у ногъ бабушки, которая, глядя Сашѣ въ глаза, толкуетъ чинъ крещенья. Замѣтивъ дѣтей своихъ, она встала и сердечно обняла невѣстку; дѣти съ визгомъ окружили дядю съ теткой, малютка Мери почти кувыркомъ перелетѣла черезъ Мишу къ своей милой тетѣ, которая, поцѣловавъ ее, ласково погрозила дѣтямъ, показавъ имъ на покинутыя мѣста ихъ, а сама тихонько прошла въ уголокъ; и тамъ мужъ усадилъ усталую жену свою въ покойное старушечье кресло, а самъ, прислонясь къ стѣнѣ, смотрѣлъ и слушалъ. Душа его была полна любви, она на долю каждаго давала мѣру полную и переливающую.
Дядя Сережа, который у бабушки шаловливо бросился съ дѣтьми на коверъ, глядя на племянниковъ, мало–помалу присмирѣлъ: слѣдя за ихъ вниманьемъ, онъ волей–неволей и самъ сталъ вникать въ бабушкины рѣчи, въ толкованье крещенья*).
«Крестить младенца, говорила бабушка, значитъ омыть, очистить его отъ природнаго грѣха, и посвятить, какъ будущаго человѣка, на службу Господу. Господь соединяется съ душою младенца, посылая ему свою силу и благодать, но этого соединенья Бога съ человѣкомъ мы не видимъ и не понимаемъ, а потому и называемъ таинствомъ; таинство это обряжено, то есть, какъ бы одѣто, обрядомъ крещенья, какъ душа одѣта тѣломъ; каждая вещь, каждое движенье въ обрядѣ, иносказательное. Крестная мать и отецъ отвѣчаютъ священнику за младенца на всѣ вопросы, и обѣщаютъ за него не быть злымъ, но добрымъ и послушнымъ; впослѣдствiи они же должны стараться помогать родителямъ воспитывать ребенка въ добрѣ и правдѣ.» — При этихъ словахъ Саша робко взглянула на дядю, будущаго крестнаго отца малютки, и чувствуя свою слабость, въ недоумѣньи, еще крѣпче прижалась къ бабушкѣ. Старушка продолжала: — «Крестная мать приноситъ ребенка раздѣтаго, завернутаго въ однѣ пеленки и одѣяльце или ризки; это означаетъ, что какъ тѣло малютки не одѣто, такъ и душа ея не одѣта еще въ истинную вѣру: здѣсь понятiя, познанiя вѣры изображаются одеждой. Священникъ ставитъ воспрiемниковъ съ младенцемъ, то есть крестнаго отца съ матерью, лицомъ къ востоку; это опять иносказательно означаетъ обращенье ихъ къ Господу, какъ къ душевному Солнцу человѣка. Потомъ онъ три раза дуетъ на младенца и трижды осѣняетъ его крестнымъ знаменiемъ. Замѣтьте, дѣти, что число три часто встрѣчается у насъ въ обрядахъ, и означаетъ дѣло полное, законченное. Помолясь Богу о принятiи и сохраненiи принесеннаго младенца, священникъ трижды отгоняетъ духа зла, потомъ проситъ Бога открыть ребенку мысленные, т. е. душевные глаза, на то, чтобы понимать слово Божiе; далѣе, проситъ дать ему на всю жизнь Ангела–хранителя, и затѣмъ, какъ бы сдувая съ дитяти все нечистое, говоритъ: «изгони, Господи, духа нечиста, духа лжи, лихоимства, духа гордости, и прими дитя это, какъ ягня Твоего стада.»
Послѣднее уподобленье очень понравилось меньшимъ дѣтямъ; Саша улыбнулась, Миша захлопалъ о колѣни руками, а Мери потянулась спросить бабушку: «развѣ гордой быть нехорошо?»
— Нѣтъ, дружокъ, нехорошо.
— А какъ же, бабуся, няня говоритъ про гостей: «они такiе нарядные, да гордые?»
— Нянюшка твоя не понимаетъ хорошенько этого слова; у нея гордый значитъ: статный, видный, красивый.
— Бабушка, а я такъ понимаю, говорилъ Миша, закидывая голову.
— Ладно, дружокъ, про это послѣ, сказала старушка, и глядя на Сашу, продолжала: «Священникъ оборачиваетъ воспрiемниковъ на западъ, т. е. въ противную отъ востока сторону, и спрашиваетъ: отказываешься ли отъ злаго духа и злыхъ дѣлъ? Ты, Сашенька, отвѣтишь: отрицаюсь, т. е. отказываюсь; потомъ трижды спроситъ онъ: отреклась ли? ты отвѣтишь: отреклась. Послѣ этого онъ велитъ дунуть и плюнуть на полъ, чтобы показать этимъ свое отдаленье и нелюбовь къ тому, отъ чего сейчасъ отреклась. Затѣмъ, поворотитъ васъ опять на востокъ, спроситъ трижды: сочетаешься ли Христу, т. е. хочешь ли соединиться со Христомъ; на это ты отвѣтишь: сочетаюся, потомъ спроситъ: вѣруешь ли въ Него? ты скажешь: вѣрую яко Царю и Богу моему...
— Бабушка, я все забуду, когда и что надо говорить!
— Нѣтъ, моя голубка, отвѣчала старушка, цѣлуя встревоженую дѣвочку, тебѣ будутъ подсказывать. Слушай дальше: священникъ прочтетъ сѵмволъ вѣры, то есть молитву — Вѣрую, и спроситъ еще разъ: вѣруешь ли? и ты отвѣтишь: вѣрую; это онъ спрашиваетъ трижды, и ты трижды отвѣчаешь: вѣрую.
Вдругъ по корридору послышалась дѣтская бѣготня. Зина и Лиза проворно вбѣжали, и ну обниматься.
— Здравствуйте, здравствуйте, дѣти, сказала бабушка, садитесь, мнѣ нужно, до священника, досказать Сашѣ.
Лиза усѣлась, а Зина никакъ не хотѣла помять платье и стояла какъ распыженная кукла.
— Ну, Саша, потомъ на вопросъ: сочеталась ли ты? отвѣтишь: сочеталась; онъ велитъ поклониться, ты поклонишься, говоря: и покланяюся Отцу и Сыну и Святому Духу.
Опять послышалось шлепанье маленькихъ ножекъ: то бѣжала Софочка.
— Баба, бабуська, кричала малютка, пусти, пусти, пищала она, вывертываясь изъ рукъ братъевъ: Алеша тащилъ ее къ себѣ на колѣни, дядя Сережа къ себѣ. Пусти, я къ бабѣ хотю, — и съ этими словами, растолкавъ всѣхъ, она стала прямо передъ бабушкой.
Видъ тихой, задумчивой Саши, одѣтой въ бѣлое тонкое платье подъ горлышко, въ бѣломъ широкомъ кушакѣ, видъ этотъ поразилъ малютку и будто что—то ей напомнилъ; разсѣянно принимая поцѣлуи со всѣхъ сторонъ, она глазъ не сводила съ Саши. Между тѣмъ бабушка продолжала: — «Священникъ молится и благословляетъ воду, беретъ елей (масло), чтобы помазать младенца на ту жизнь, которою ему придется жить на землѣ. Въ древности былъ обычай, помазывать елеемъ человѣка, идущаго на какой либо подвигъ; и здѣсь священникъ помазываетъ младенца, какъ будущаго человѣка, на безпрестанные подвиги жизни: грудь помазываетъ онъ на должное храненiе души; уши на ученье и слышанiе вѣры; руки на полезныя дѣла; ноги на хожденье по заповѣдямъ. Выраженье: ходить по заповѣдямъ часто встрѣчается въ словѣ Божьемъ, и значитъ: узнавать заповѣди, обдумывать ихъ и стараться жить, какъ онѣ велятъ. Затѣмъ, священникъ беретъ ребенка и опускаетъ его трижды въ купель, говоря: «крещается раба Божiя Любовь;» потомъ надѣнетъ на нее рубашечку и скажетъ малюткѣ: «ты облачаешься въ ризу правды,» т. е. тебѣ дается ученье вѣры, и ты, понявъ его, прими, какъ эту видимую одежду, и ходи въ правдѣ.
Софочка все это время, напыжившись, что–то думала; чинное вниманье дѣтей, думное, тихое личико Саши, все это напоминало ей что–то недавнее; она поглядѣла еще разъ на бѣлое платьеце, на широкiе, длинные концы Сашинаго кушака, потомъ на свое зеленое шотландское платье.
— Сася, Сася, ты къ Богу идесь, тебя Богъ сколо позяветъ? Да? говорила она, вопросительно глядя на бабушку.
Дѣти засмѣялись и зашикали на малютку: «Софа дурочка! Софочка, перестань!»
— Ня тозе хотю, говорила малютка, не зная сама чего хочетъ; ей нравилось прошлое, неясное чувство ея.
— Дѣвочка моя, говорила ей бабушка, сегодня Саша будетъ дѣло дѣлать, — крестить.
— Какъ это? спросила Софочка, услыхавъ новое, незнакомое ей слово.
— А вотъ увидишь, отвѣтила бабушка, а теперь будь миленькая дѣвочка, не мѣшай намъ. Софочка сложила на груди толстенькiя ручонки и не знала что ей далѣе дѣлать. Сережа тихонько поманилъ ее пальцемъ, говоря: тумбочка, тумбочка, сюда! Дѣвочка съ радостью бросилась къ нему на шею, и ну, картавя шепотомъ, разсказывать, какъ она съ Сашей пойдетъ въ гости и къ Богу. Сережа цѣловалъ ее, уговаривалъ, что Саша никуда не пойдетъ, что она здѣсь дома будетъ свое дѣло дѣлать, крестить съ дядей Сережей, но ее ничто не брало — она лепетала свое, мѣшая Сережѣ слушать.
— Сережа, закричала Лиза, ты зажми ей ротъ, она сейчасъ перестанетъ. И правда, только Сережа закрылъ ей ротъ ладонью, какъ дѣвочка успокоилась и стала обдумывать слышанное. Крестить — думала она — и это дѣло? Въ памяти Софочки замелькало много вещей одного названья: горничная Поля свое шитье зоветъ дѣломъ, и няня, копаясь спицами въ чулкѣ, говоритъ: не мѣшай дѣло дѣлать; а лѣтомъ, когда Софочка смотрѣла какъ ключница укладывала въ кадку зеленые огурчики, то эта закричала кому–то: вѣдь видишь, что дѣло дѣлаю! Все дѣло, думала Софочка, и то, что Саша будетъ дѣлать, также дѣло, но какое? — Мысль безъ образа осталась пробѣломъ въ дѣтской головкѣ, и Софочка, задумавшись, молчала, а Сережа съ прочими спокойно дослушали чинъ крещенья.
— Послѣ мѵропомазанья, продолжала бабушка, священникъ съ воспрiемниками обходитъ, съ зажженными свѣчами, три раза вокругъ купели; здѣсь свѣчи изображаютъ свѣтъ истины, Господа Iисуса Христа, къ которому человѣкъ долженъ вѣчно стремиться, а эту вѣчность представляетъ или знаменуетъ кругъ, коимъ обходятъ купель, и въ которомъ нѣтъ конца. Послѣ этого священникъ состригаетъ съ темени малютки крестъ–накрестъ немного волосъ, въ знакъ того, что дитя предано власти Господней; этотъ обрядъ, и самое значенье его, также взято съ древняго обычая: встарь побѣдители остригали покоренныхъ, что и означало подвластность и покорность послѣднихъ.
Покончивъ разсказъ и крѣпко поцѣловавъ Сашу, бабушка встала и пошла къ сидѣвшей молча невѣсткѣ, но дѣти, такъ давно не видавшiя любимую тетю, кинулись впередъ, обступили ее толпой и шумно засуетились, какъ пчелы вокругъ своего улья. Софочка и тутъ протерлась впередъ, и сидя на полу чуть дотрогивалась пальчикомъ до бѣлыхъ пуговокъ тетинаго капота, приговаривая: пудовта, пудовта, и это пудовта!
Бабушка стала приготовлять что нужно къ крестинамъ, выкладывая изъ плетенки рубашечку, сшитую Сашей, чепчикъ съ розовыми лентами, розовый поясокъ и золотой крестикъ на тоненькой золотой цѣпочкѣ, принесеный, по обычаю, крестнымъ отцомъ, дядей Сережей.
— Бабушка, можно къ вамъ? спросила Аля, вбѣгая въ мѣховой шапочкѣ.
— Если здорова и не сплю, то всегда можно, говорила бабушка, цѣлуя внучку въ смышленные глазки.
— Вѣдь я не одна, мы втроемъ, прiѣхали, говорила Аля: Лина, да Вѣра, двоюродная сестрица моя Вѣра Посошкова, поясняла дѣвочка, поворачиваясь на всѣ стороны, то къ бабушкѣ, то къ дѣтямъ.
Старушка, наклонясь къ Алѣ, шепнула ей: А сказывала ли ты тетѣ, что привезешь съ собою гостью?
— Тетѣ, вскрикнула Аля, теточка всегда рада, когда намъ весело!
— Слышишь, Софья, сказала бабушка, и въ отвѣтъ на это изъ угла послышались мягкiе переливы смѣха, какъ воркованье горленки.
— Тетя, душка моя, тетя, ты здѣсь, а я тебя не видала! закричала обрадованная Аля; и широко раскинувъ объятiя, понеслась, и припала къ теткѣ, засыпая ее поцѣлуями. Дѣти ея, племянники и даже постороннiя дѣти, страстно любили Софью Васильевну; она, сама дитя душой, любила и тѣшила всѣхъ безъ различiя, что даже часто служило ко вреду дѣтей.
— А какъ же это, Марья Александровна рѣшилась отпустить Вѣру безъ себя? спросила Софья Васильевна.
— Видишь что, тетя, правда, что Марья Александровна никуда не пускаетъ Вѣру одну, но она ужь очень обожаетъ нашу бабушку, а потому и рѣшилась отпустить Вѣреньку, — съ дѣтскою важностью отвѣтила Аля.
— Обожаетъ! да она ее никогда не видала, смѣясь сказала тетка.
— Это, тетя, нужды нѣтъ. Марья Александровна говоритъ, что обожать можно заглазно, по наслышкѣ о жизни и дѣлахъ человѣка, а мы съ Сережей такъ часто разсказываемъ про бабушку; она говоритъ, что очень мечтаетъ о томъ, гдѣ бы ей увидать ее, сказала Аля, выражаясь словами гувернантки, которая въ десятки лѣтъ не могла отвыкнуть отъ своихъ институтскихъ обычаевъ и выраженiй.
— Да чего же легче прiѣхать ей къ намъ? вопросительно сказала Софья Васильевна.
— Ну вотъ, и я тоже говорю, отвѣчала дѣвочка, разводя руками, а она отговаривается, что никогда не осмѣлится, что бабушка такая почтенная.... и много, много все такого хорошаго говоритъ она про бабушку.
— Странныя эти институтки стараго закалу, промолвилъ Михаилъ Павловичъ; потомъ, глядя на племянницу, прибавилъ: — да ты, Алечка, скажи ей, что она сама почтенная, что мы ее очень уважаемъ и сами желаемъ ее видѣть у насъ въ домѣ.
Все еще стоя передъ теткой на колѣняхъ, Аля быстро, какъ птичка, вскинула голову, и зорко глядѣла на дядю, недоумѣвая зерна или мякину посыпали передъ нею, правду или насмѣшку сказалъ Михаилъ Павловичъ; дѣвочка знала, что дядя никогда ни надъ кѣмъ не насмѣхается, но ее смущало то, что онъ повторилъ о Марьѣ Александровнѣ почти слово въ слово ту же похвалу, которую Аля слышала отъ старушки–гувернантки о бабушкѣ, которую Аля цѣнила выше всѣхъ.
Замѣтя недоумѣнье дѣвочки, Михаилъ Павловичъ сказалъ: «Да, душечка, скажи ей, что мы давно уважаемъ ее, какъ добрую наставницу.»
Недоумѣнье Али прошло, она радостно обхватила тетку и чмокнула ее въ самую пряжку кушака.
— Да идите же, кричалъ Миша, подталкивая худенькую дѣвочку, подросточка Вѣру, и шедшую съ нею Лину.
— Ужь купель принесли! Пустите, что вы стали въ дверяхъ, ужъ купель тамъ поставили, точно захлебываясь, кричалъ за ними Алеша.
Всѣ встали, засуетились, бабушка опять подошла къ плетеночкѣ, Саша бросилась къ старушкѣ и робко прижалась къ ней, прочiя дѣти понеслись волной въ бѣлую комнату, и въ главѣ ея гребнемъ влетѣли Миша съ Алешей, и стали на порогѣ.
Посреди комнаты облачался почтенный священникъ въ праздничныя бѣлоглазетовыя ризы, у купели зажигали свѣчи; вмѣстѣ съ причетниками суетилась, разодѣтая, какъ въ святъ день до обѣда, няничка, какъ прозвали дѣти старушку, отцову няню, — въ отличку отъ своей.
Обрядъ начался. Какъ встарь, надъ поверхностью водъ носился Духъ Божiй, такъ и нынѣ, надъ купелью благодать Божья осѣняетъ души вѣрующихъ людей, проникаетъ ихъ тепломъ, располагая сердца ко взаимному снисхожденью, доброжелательству и благости.
Задумчиво стоитъ надъ купелью воспрiемникъ; сознательно и отчетливо отвѣчаетъ Саша; въ ней затеплилось святое чувство покровительства меньшому, и еще что–то, неясное, восторженное, что свѣтитъ въ глазахъ и пылаетъ на лицѣ.
Всѣ дѣти внимательно слѣдятъ за ходомъ обряда; маленькая Мери стоитъ на стулѣ, около Сережи, обнявъ шею его одной рукой, а другою держится за Лину; Софочка, въ очень дружескихъ отношенiяхъ съ нянею, сидитъ у нея на рукахъ и безпрерывно сообщаетъ ей свои замѣчанiя, пересыпая ихъ поцѣлуями: — «Дитя — мааленькое, мааленькое, шепчетъ она на распѣвъ, показывая на послѣднiй суставчикъ своего указательнаго пальчика; дитя купатьтя, пать пать будетъ, а пакить не будетъ», прибавляетъ она успокоительно, обнимая няню.
Священникъ поднялъ младенца надъ купелью; дѣти, затая дыханье, подвинулись впередъ. Раздалось великое слово: крещается раба Божья Любовь, во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Благоговѣйно преклонились въ другой комнатѣ отецъ съ матерью, молясь за судьбу дочери.
Бабушка стоитъ около Саши; казалось она вся обратилась въ заботу и помощь маленькой воспрiемницѣ но Тотъ, кто знаетъ тайное человѣка, Тотъ видитъ, какъ въ тайникѣ души ея чувство складывается мыслiю, и слышитъ: Господи, да обратится земное имя Любовь въ душевное ея качество, да будетъ она свята земною любовью для людей, да стремится вѣчно къ образу и подобiю Твоему!
Заботливо подбираетъ бабушка ризки, укладывая ихъ на руки воспрiемника, который, вмѣстѣ съ Сашей, обносятъ дитя и зажженныя свѣчи вокругъ купели.
— Свѣтъ свѣчей означаетъ Господа, думаетъ Сережа, и тихонько сообщаетъ это Алѣ, которая жадно слушаетъ всѣ его толкованiя; — они пойдутъ три раза вокругъ купели, продолжаетъ онъ, а кругъ, значитъ то, что безъ конца, — что вѣчно; число же три — тутъ Сережа остановился: это я не помню, сказалъ онъ, но все вмѣстѣ значитъ, что Люба должна думать и жить, какъ Господь приказалъ.
Софочка, завидѣвъ въ другой комнатѣ голубой мериносовый капотъ и бѣлыя фарфоровыя пуговки, въ прискочку мячикомъ покатилась туда прямо къ тетѣ. Между тѣмъ обрядъ кончился, Саша съ дядей несутъ свою крестницу къ Софьѣ Васильевнѣ: «Вотъ тебѣ, мама, наша дочка!» сказала Саша, а увидя отца, бросилась къ нему на шею, и заплакала; душа ея была слишкомъ полна, она перелилась чрезъ край и вылилась слезами.
______

*) См. «Новая скрижаль», архiепископа Венiамина.
??

??

??

??