НАУКИ.

ФИЛОЛОГIЯ.

ПОЛТОРА СЛОВА О НЫНѢШНЕМЪ РУССКОМЪ ЯЗЫКѢ.

Всему на свѣтѣ своя пора, своя череда, потому что безъ череды, безъ ряду и уряду, не было бы ни толку, ни порядку и не стоялъ бы свѣтъ. Самъ человѣкъ растетъ, крѣпнетъ, либо хилѣетъ тѣломъ и душой со дня на день, съ часу на часъ, а на одномъ мѣстѣ, въ одной порѣ, не стоитъ. Есть, правда, такая пора, что человѣкъ, сложившись, окрѣпнувъ и побривши лѣтъ пять–шесть бороду, пошелъ, какъ говорится, лѣтъ на десятокъ въ одной шкурѣ ходить — но и это, по общимъ законамъ природы, только видимая, т. е. обманчивая стоянка; какъ и солнце около полудни почти останавливается, и всякая вещь и дѣло, достигнувъ крайней высоты своей, держится покачиваясь на одномъ мѣстѣ, а потомъ спускается внизъ; потому что ему вѣкъ стоять нельзя и подняться выше также нельзя. У мальчишки на умѣ одно, у парня — коль и самое слово это показываетъ, происходя или отъ пары или отъ поры, — другое, у зрѣлаго мужа третiе, а какъ сокъ жизни, который ударилъ было отъ избытку во всѣ концы, поворотитъ опять къ сердцу, да волосъ поблекнетъ какъ осеннiй листъ, тогда думается опять иное. Мало того: каждый годъ въ каждомъ возрастѣ приноситъ свое, а каждый день въ году, каждый часъ дня свою малую долю, которая незамѣтно клонится къ тому, чему пришла пора и чередъ. Все дѣлается исподволь.
И цѣлое общество, братство людское, мiръ, живетъ также полюдски: ростетъ, зрѣетъ, спѣетъ, крѣпнетъ, старѣется, вянетъ — да только не навсегда; оно не умираетъ; оно живетъ, какъ весь Божiй мiръ, въ которомъ есть весна, лѣто, осень, зима — а тамъ опять весна. Что будетъ, когда зима уплыветъ, а весна не придетъ — этого мы покуда не знаемъ. Но весна на весну, а осень на осень — походитъ, да не приходится; близкое, подобное, сходное естъ на свѣтѣ, а равнымъ равнаго нѣтъ. И свѣтское бытописанiе показываетъ намъ то же: есть какой–то чередной кругооборотъ во всемъ, то есть всегда и разница. Давно сказано, что все подобное расходится, а всѣ крайности сходятся; всякое сходство основано на различiи, а всякое различiе на сходствѣ.
Все это, какъ оно относится до бытiя и жизни вообще, принаровить и примѣнить можно также и ко всякой частной вѣтви бытiя и жизни, ко всякому знанiю, наукѣ, искуству, художеству порознь; вездѣ и всюду проявляется и господствуетъ духъ времени, годины. Онъ ли отъ людей, люди ли отъ него зараждались — рѣшай кто хочеть и сможетъ, но дѣло всегда было такъ. Возьмите любое знанiе, науку, искусство, художество, не исключая даже и отвлеченной науки о числахъ, слѣдите ходъ ея, и вы повсюду признаете клеймо современности. Люди ссорятся, спорятъ, одинъ тянетъ въ одну сторону, другой въ другую, третiй въ третiю; казалось бы общаго нѣтъ между ними ничего — а пройдетъ нѣсколько десятковъ лѣтъ, и вы, оглянувшись, увидите, что человѣкъ не ушелъ отъ вѣку, что люди, умствованiя, изысканiя, произведенiя ихъ носятъ на себѣ слѣдъ или клеймо духа извѣстнаго участка времени. Выскочки рѣдки: иной, правда, развѣ отстанетъ на полвѣка — а уйти далече впередъ удавалось очень не многимъ. Такiе люди стоятъ одиноко и показываютъ, предвѣщаютъ намъ собою направленiе грядущаго поколѣнiя. Это ясновидящiе, въ которыхъ, какъ вы знаете, не всѣ вѣрятъ, которыхъ не многiе понимаютъ. Ихъ поймутъ, когда настанетъ тому пора.
Обращаясь за тѣмъ къ Словесности, къ Словесности Русской, и Русской намъ современной Словесности, замѣчаемъ, что нашла теперь полоса, гдѣ всѣ писатели, такъ ли, иначе ли, стремятся посильно къ народности. Для насъ это еще полоса новая, свѣжая, въ нашей словесности этого не бывало, да и быть не могло; потому что мы считаемъ словесность свою только съ того времени, когда она снова зародилась и поднялась на ноги отъ сѣмени и зачатка иноземнаго: Русское сѣмя еще не взошло. Общее темное влеченiе это, направленiе наставшей годины, выказывается то такъ, то иначе — иногда можетъ быть и невпопадъ, не кстати, иногда неудачно, сбивается туда–сюда — но что нужды? оно видимо и невольно обладаетъ пишущею братiею, даже читающимъ сонмищемъ; и что нибудь изъ этого выйдетъ. Можетъ быть мы нынѣ надоѣдимъ народностiю своею, какая–нибудь другая школа смѣнитъ насъ, кинувшись въ другую крайность — но какъ всѣ крайности сходятся, то и эта, вѣрьте, повернетъ въ свое время опять на тоже, очередь насъ не минуетъ, придетъ опять весна и лѣто и осень, придетъ опять и полоса Словесности Русской, которая составитъ продолженiе нынѣшней и — найдутся люди, которые родятся и образуются подъ влiянiемъ и при спопутности другихъ и болѣе счастливыхъ обстоятельствъ, нежели мы, и попытки ихъ будутъ удачнѣе. Они подчинятъ себѣ силою могучей воли, правдивостiю твердаго пути своего и богатствомъ родныхъ мыслей — умы современниковъ, увлекутъ за собою убѣдительнымъ для сердца и ума краснорѣчiемъ, и довольныхъ и недовольныхъ, приверженцевъ и противниковъ, заступниковъ и наступателей, покровителей и недоброжелателей — останутся же одни только завистники, почтенное сословiе, которое всегда и вездѣ ершится противъ даровитости. Увлечетъ, говорю, неминуемо, потому, что правда, истина, неистощима, неутомима, и въ общей силѣ, въ борьбѣ народной и междоусобной, выходитъ наконецъ побѣдительницею.
Народность эту понимать можно въ двоякомъ смыслѣ: народность или ближе родимость языка собственно — не однихъ словъ, а духа — и родимость сущности, содержанiя, мысли, предмета, свойскость языка и свойскость ума и сердца.
Въ былое время переводчики романовъ и повѣстей перекладываютъ бывало тѣ только слова на Русскiй языкъ, которыя сами хорошо понимаютъ; а остальную, иногда большую половину, переписываютъ почти отъ буквы до буквы Русской грамотой. Потомъ уже считали обязанностiю перекладывать иностранные романы на Русскiе нравы, то есть, замѣнять Французскiя имена и прозванiя Русскими; и сдѣлавъ это, были увѣрены, что сдѣлали дѣло. Вы думаете время то ушло отъ насъ далеко? О, нѣтъ, вы найдете образчики того и другаго даже и нынѣ. Это запоздалые, отсталые, которые переводятъ заднимъ числомъ, давноминувшими годами, или это Русскiе Нѣмцы, Русскiе по прозванiю, не Русскiе по образованiю и языку, которымъ вдругъ вздумается на скорую руку угодить вкусу народности.
Явились и Словянисты — но труды ихъ, какъ неумѣстная натяжка, остались гласомъ вопiющаго въ пустынѣ. Рядомъ съ ними шли такiе, которые писали по Русски, а думали по Нѣмецки, по Французски; это выходило иногда очень мягко, нѣжно, плавно — но, правду сказать, вяло, безцвѣтно, плосковато. Начали пробиваться тутъ и тамъ Русскiя искорки; стали на нихъ въ потемкахъ оглядываться — иныхъ задѣвало это за живое, да какъ будто во снѣ; не могли кажется спохватиться и доискаться въ чемъ сила. Стали докучать намъ день за день строгимъ наказомъ писать по Русски, писали сами Богъ вѣсть по каковски, ругали наповалъ Французовъ, и ихъ же обирали до нитки — читатели сложили очки, положили ихъ на столъ и подумали: нѣтъ, это не то; что–то дальше будетъ: а если кричать: пишите по Русски, пишите по Русски, пишите какъ говорятъ въ гостинныхъ, а самому браниться, какъ иногда можетъ быть случается только въ переднихъ — такъ отъ этого еще до Русскаго языка какъ до Царя–града.
Время это, какъ видѣте, уже близко къ намъ. Тутъ же нашлись люди не этимъ чета, люди, которымъ можно сказать спасибо да исполать — но и они, не во гнѣвъ будь сказано, только что раззадорили насъ, подстроили подъ ладъ и вкусъ роднаго, и мы ждемъ можетъ статься отъ нихъ же, не будетъ ли чего настоящаго. Горе отъ ума выскочка; оно ушло впередъ отъ современниковъ, и показываетъ, чего можно ожидать отъ потомства. Пусть называютъ его чѣмъ хотятъ; въ изящныхъ произведенiяхъ нѣтъ ни 14 го, ни 8 го, ни 5 го класса, а всѣ равны, всѣ братья, драма не старше сатиры или сатира басни, и превосходное въ родѣ своемъ становится всегда и вездѣ не въ хвостъ, а въ голову. Нельзя согласиться съ тѣми, которые прикидываютъ Горе отъ ума на одинъ аршинъ съ другими соименными произведенiями — Горе отъ ума стоитъ само по себѣ, одно, на своемъ мѣстѣ первымъ, и указчика ему нѣтъ. Тоже самое должно сказать о басняхъ Крылова; пахнетъ Русскимъ духомъ, иногда у Пушкина, Языкова, а также въ Свѣтославичѣ, Кощеѣ, мѣстами въ Клятвѣ при гробѣ Господнемъ; нельзя упустить тутъ и Рудаго Панька, хотя и самое прозванiе его показываетъ, что онъ только братъ Русскому, но не Русскiй. Кромѣ этого найдете вы много попытокъ въ родномъ и народномъ, и всѣ почти современные писатели, всякiй по своему, иные даже безсознательно, русѣютъ, или стараются, увлечены будучи общимъ направленiемъ, обрусѣть. Въ перечнѣ этомъ мы никого не хотѣли обнести, а упомянули только, для примѣра, о тѣхъ, кто первый на память попалъ.
Но вся Россiя ушла впередъ отъ своего вѣку, выступила исполинскимъ шагомъ, усвоила себѣ сразу то, надъ чѣмъ другiе народы бились съ вѣку на вѣкъ; — она однакоже не надорвется, потому что Государство оживаетъ снова въ каждомъ поколѣнiи. Между тѣмъ, ей нуженъ былъ роздыхъ: Государство, цѣлое и огромнѣйшее Государство, преобразовалось вдругъ, силою и волей великаго, мощнаго повелителя, который шагнулъ самъ впередъ за цѣлый вѣкъ отъ вѣка своего, вынесъ за собою, на могучихъ раменахъ своихъ, цѣлое царство свое. Государство преобразовалось не изъ себя, не отъ себя, а захватило на готовѣ вдругъ и въ одинъ день все, что было припасено, прiобрѣтено тяжкимъ опытомъ, очищено въ горнилѣ искуса другими народами — надо все это усвоить, прiурочить, взрастить... а прививная вѣтка лучшей садовой яблони на лѣсной рѣзани дастъ вамъ плоды не въ первый годъ. Нынѣшнiя занятiя наши, дѣла и поступки, обычаи, нравы, образъ мыслей, взаимное обращенiе и отношенiе, все то не переработалось броженiемъ изъ началъ Русскаго духа, а пришло къ намъ просто цѣликомъ изъ–за моря; мы этимъ можетъ–статься 300 лѣтъ жизни выиграли, но дѣло на томъ еще не окончено. Нельзя никакой силой уничтожить и снести съ лица земли все то, что цѣлыя тысячелѣтiя было роднымъ и народнымъ: когда два начала эти, родимое и прививное, другъ съ другомъ обойдутся, взаимно усвоятся, видимое противорѣчiе изгладится, когда изъ нихъ выйдетъ одно, тогда у насъ будетъ все свое и все согласно, созвучно. И вотъ почему и въ Словесности нашей еще и быть не можетъ народности, родимости, свойскости, ни въ рѣчи, ни въ сущности ея. На разныхъ обществахъ и сословiяхъ нашихъ нѣтъ еще своего лица; въ богатомъ и обильномъ языкѣ нашемъ выраженiя не обусловлены, обороты не приспособлены къ новой думѣ и мыслямъ — свой языкъ по нимъ не выработанъ, чужой и частiю принятой не приходится, Русская рѣчъ въ нихъ какъ не въ своихъ сапогахъ. Русской въ новомъ быту своемъ еще не устоялся. Схватите мнѣ однимъ словечкомъ сколько нибудь удачно нравъ разныхъ Европейскихъ народовъ; вы сей часъ готовы отвѣчать: Нѣмецъ разсудителенъ, Англичанинъ чудакъ, Французъ легохонекъ, Италiянецъ мстителенъ и прочее, — а скажите мнѣ, что такое Русской? И если вы кой–какъ, съ натяжкой, придумаете, что такое Русской въ синемъ кафтанѣ, въ алой рубахѣ, съ бородой, и скажете: онъ хлебосолъ — или онъ смышленъ, переимчивъ, что–ли, то попрошу васъ сказать, что такое Русской нынѣшняго покрою, съ бритой бородой, во фракѣ или въ вицъ–мундирѣ? На каждомъ человѣкѣ, безъ сомненiя, свое лице есть, но на цѣломъ поколѣнiи, на обществѣ, его еще нѣтъ; а между тѣмъ оно должно быть и со–временемъ будетъ. Самый бытъ нашъ еще смѣсь быта вселенной, а языкъ почти тоже, и по словамъ и по оборотамъ — и нынѣ еще нѣтъ никакой возможности писать такимъ Русскимъ языкомъ, какъ бы казалось писать должно. Нынѣ еще легко промолвиться и оступиться, попасть вмѣсто роднаго въ простонародное, потому что средины, которой мы ищемъ, еще нѣтъ; а есть одни только крайности: языкъ высшаго сословiя, полурусскiй — языкъ низшаго сословiя, простонародный. У насъ нѣтъ и средняго сословiя, оно только что учреждается, основывается и со–временемъ отъ этого благодатнаго правительственнаго учрежденiя можно и должно ожидать много, и много для самостоятельности Русской во всѣхъ направленiяхъ.
Покуда вся сила, все богатство и роскошь роднаго языка нашего не развернется, покуда не разольется онъ свободно, самостоятельно, безъ путъ, безъ пригона по образцамъ инороднымъ, не можетъ быть у насъ написано ничего такого, какъ произвели древнiе, а потомъ и другiе народы, каждый въ свое время, въ свою пору. Люди какъ Шекспиръ, Шиллеръ, Сервантесъ, Гете, родятся вѣками — каждый народъ считаетъ ихъ у себя по одному, по два; они родятся, спѣютъ, образуются, подъ особенно благопрiятнымъ стеченiемъ обстоятельствъ, при спопутности всѣхъ стихiй ихъ бытiя, къ коимъ принадлежитъ и полное, самостоятельное развитiе языка: тамъ, гдѣ этого нѣтъ, гдѣ нѣтъ стихiй бытiя ихъ, нѣтъ и быть не можетъ еще ни Шекспира, ни Гете, и вотъ почему ихъ нѣтъ у насъ. Вотъ сколько важна обработка языка!
И такъ родная словесность, безъ которой не можетъ быть и самобытнаго писателя, въ высшемъ значенiи слова, требуетъ роднаго духа и роднаго языка. Первый появится, когда все Русское сдѣлается намъ доступнымъ, сдѣлается своимъ, роднымъ; тутъ необходимо полное и совершенное знанiе Русскаго ума и Русскаго сердца; знанiе Русскаго — не одного простонароднаго — быта, духовнаго и тѣлеснаго. Для втораго, для языка, надобно знать основательно всѣ Русскiя слова и выраженiя, надобно знать Русскiй языкъ гораздо короче и лучше всѣхъ другихъ; надобно мыслить, думать по Русски, тогда и обороты и складъ языка будетъ Русскiй. Надобно подобрать и обусловить Русскiя слова, надобно привыкнуть къ Русскому складу. Этого всего покуда еще у насъ нѣтъ; никто, сколько бы онъ ни понатужился, не достигнетъ этого въ наше время — на это никого не станетъ; мы можемъ только подготовлять все это для будущаго поколѣнiя. Но, если мы не станемъ заботиться теперь, каждый по силамъ своимъ, объ этой подготовкѣ, то сыновьямъ и внукамъ нашимъ придется за то приняться, и мы будемъ виноваты застою, который теперь уже замѣтенъ въ нашей словесности. Поколѣ мы не постигнемъ умомъ и сердцемъ истины этой, языкъ Русскiй останется для насъ недотрогой: мы будемъ писать, какъ пишемъ нынѣ, думая, гдѣ не хватаетъ Русскаго, на другомъ языкѣ, и стараясь передать это въ жалкомъ, слабомъ и безцвѣтномъ переводѣ, въ которомъ теряется, для большей ясности — мы всегда предполагаемъ, что и читатель знаетъ два, три языка — теряется и самый складъ Русской рѣчи, теряется даже иногда и смыслъ.
Но гдѣ же намъ учиться по Русски? Изъ книгъ не научишься, потому что онѣ писаны не по Русски; въ гостинныхъ и салонахъ нашихъ — подавно; гдѣ же учиться? Если въ книгахъ и въ высшемъ обществѣ не найдемъ чего ищемъ, то остается одна только кладь или кладъ — родникъ или рудникъ — но онъ за то неисчерпаемъ. Это живой языкъ Русскiй, какъ онъ живетъ понынѣ въ народѣ. Источникъ одинъ, языкъ простонародный, а важныя вспомогательныя средства: старинныя рукописи, и всѣ живыя и мертвыя Славянскiя нарѣчiя. Русскiя выраженiя и Русскiй складъ языка остались только въ народѣ; въ образованномъ обществѣ и на письмѣ, языкъ нашъ измололся уже до пошлой и безцвѣтной рѣчи, которую можно перекладывать, отъ слова до слова, на любой Европейскiй языкъ. Болѣе половины Русскихъ словъ забыты, изгнаны, замѣнены и замѣняются еще каждодневно, иностранными; а обороты, Русскiй складъ, переиначенъ по такимъ языкамъ, которые въ сущности своей слишкомъ удалены отъ нашего, а этотъ не гнется въ заморскую дугу, и мы его ломаемъ. Это и называется обработывать языкъ, какъ медвѣдь въ лѣсу дуги гнетъ, гнетъ онъ не паритъ, переломитъ не тужитъ. Если хотите примѣровъ — возмите любой нынѣшнiй журналъ, чѣмъ толще, тѣмъ лучше — загляните въ любую статью, и потрудитесь пообсудить любыя пять, шесть строкъ между двухъ точекъ. Тутъ, черезъ разъ, глаголы оканчиваются на овать и ироваться, тутъ половина существительныхъ оканчивается на измъ и ивность, и все это напечатано Русскими буквами, а сложено право по Чухонски. Когда–то Нѣмцы писали такъ, помѣшавшись на Латыни; образованные Турки и нынѣ пишутъ также, считая низкимъ и непристойнымъ употребить какое нибудь родное слово, за исключенiемъ вспомогательныхъ глаголовъ; остальное все ученое, Арабское и Персидское. Они также увѣряютъ, что это иначе быть не можетъ и не должно. И этимъ–то языкомъ мы привыкли писать и говорить. Тѣмъ, которые отъ души того же мнѣнiя, какъ и Турки, пожелаемъ много успѣховъ, и раскланяемся съ ними; а тѣмъ, которые сколько нибудь понимаютъ дѣло и скажутъ только: да гдѣ же взять словъ и оборотовъ для новыхъ понятiй ума, для новыхъ ощущенiй сердца, которыхъ не было въ насъ прежде, какъ нѣтъ и нынѣ въ Киргизахъ и Шапсугахъ? Этимъ мы отвѣтимъ: возмитесь за рукописи наши, прислушайтесь къ говору простаго народа, который остался почти тѣмъ же, чѣмъ былъ нѣсколько вѣковъ тому назадъ. Прислушайтесь ко всѣмъ Славянскимъ нарѣчiямъ, Украинскому, Чешскому, Болгарскому, Черногорскому, иногда даже и къ Польскому — надъ которымъ впрочемъ влiянiе западныхъ языковъ всего замѣтнѣе — и вы право найдете чего и не чаяли: бездну словъ и оборотовъ краткихъ, сильныхъ, вразумительныхъ, и гораздо болѣе свойственныхъ языку нашему, чѣмъ полуобрусѣвшiе — на бѣду нашу — слова и обороты всѣхъ земель нашего материка. Нельзя дать всему этому вдругъ право гражданства, и подавно нельзя сдѣлать это одному человѣку; но вотъ почему и нельзя у насъ еще писать по Русски, и вотъ почему всѣмъ, соединенными силами, должно стараться достигнуть этой цѣли. Если вы найдете въ народѣ не много выраженiй для отвлеченныхъ понятiй, то не забудьте, что большая часть прямыхъ и насущныхъ выраженiй можетъ быть примѣнена къ употребленiю въ переносномъ смыслѣ, и что изученiе это дастъ вамъ во всякомъ случаѣ понятiе о томъ, куда и къ чему намъ стремиться, чего искать, какимъ образомъ составлять и переиначивать слова, чтобы они выходили Русскими, чтобы шли въ Русскую рѣчъ, не обижали Русскаго уха, высказывали то, что мы хотимъ выразить, и не портили бы Русскiй складъ рѣчи. Оно сроднитъ насъ съ духомъ языка, дастъ вникнуть въ причудливыя, прихотливыя свойства его, и дастъ средства образовать мало по малу языкъ, сообразный съ современными потребностями. Народъ нашъ не говоритъ какимъ нибудь искаженнымъ, изломаннымъ нарѣчiемъ, какъ народъ во Францiи и Германiи; нашъ крестьянинъ говоритъ чистымъ хорошимъ языкомъ, въ которомъ остается только замѣтить нѣсколько грубое произношенiе или говоръ, тѣмъ, какое употребительно въ образованномъ кругѣ, какое такъ сказать согласно съ понятiемъ нашего уха о благозвучномъ и прiятномъ произношенiи. Въ народномъ языкѣ не достаетъ многихъ для насъ необходимыхъ словъ, потому что тамъ нѣтъ и многихъ понятiй; но никто не заставляетъ насъ принять, взамѣну нынѣшняго, простонародный языкъ, а рѣчъ идетъ только о необходимости воспользоваться имъ, прiобрѣсти его, прiобщить, очистивъ и обработавъ, къ нынѣшнему языку, съ тѣмъ, чтобы не переиначивать слогу и складу его (фразеологiи, стилистики) по иноземному: не идти наперекоръ языку, какъ мы нынѣ дѣлаемъ, а идти съ нимъ братски, рука въ руку, быть не только учителемъ его, но и ученикомъ. Я знаю также, что богатство словъ не составляетъ еще богатство языка: гибкость, плавность, выразительность и вразумительность, разнообразiе; наконецъ, удобное согласованiе живаго слова съ понятiями умственнаго языка, вотъ что необходимо; но богатство выраженiй есть уже по себѣ хорошiй запасъ для богатства и роскоши языка, а вникнувъ въ сущность нашего языка, постигнувъ и усвоивъ себѣ духъ его, мы право найдемъ и остальное. Если мы упорно захотимъ ломать всѣ отвлеченныя существительныя въ окончанiе на ость и вость — окончанiе, которое въ народномъ языкѣ довольно рѣдко, употребляется только кстати и чаще замѣняется короткими и болѣе выразительными словами; — если будемъ склеивать кой–какъ при каждомъ удобномъ случаѣ по два слова вмѣстѣ, чего языкъ нашъ не терпитъ, а образуетъ всякое новое слово изъ одного только, главнаго понятiя; если заморскимъ словомъ будемъ наваривать долгiе Русскiе хвосты, если изъ лѣни, по привычкѣ и предубѣжденiю, будемъ довольствоваться готовыми выраженiями цѣлой Европы, то не поставимъ ли сами себя добровольно на одну доску съ перекладывателями романовъ на Русскiе нравы? Повѣрьте и подстерегите сами себя на дѣлѣ: если намъ не дается какое нибудь Русское слово или оборотъ, куда вы напередъ пойдете искать его мысленно, въ Русскiй ли языкъ, или во Французскiй и Нѣмецкiй? Конечно въ послѣднiе, вамъ это легче и сподручнѣе, и — вправду сказать — вы знаете, что васъ даже большею частiю скорѣе поймутъ; писать сколько нибудь по Русски, это будетъ не всякому понятно, а притомъ дико, грубо, однимъ словомъ, это квасной патрiотизмъ. Нѣтъ; бороду можно и брить и не брить — рубаху можно носить и такъ и эдакъ — можно надѣть и кафтанъ и фракъ; это, пожалуй, все одно, человѣкъ останется тѣмъ же; но передѣлать, переплавить складъ языка по другому образцу, не лишивъ его въ тоже время соку изъ корня, нельзя. Языкъ погибнетъ, утратится все то, что давало ему право называться отдѣльнымъ, самостоятельнымъ языкомъ — и мы — какъ давно уже было замѣчено, будемъ знать Русскiя слова, но не Русскiй языкъ, будемъ говорить Русскими словами по Французски и по Нѣмецки. Кто согласенъ на подмѣнъ этотъ, тотъ иди впередъ и не оглядывайся, — а кто призадумается, воротись назадъ, да начинай учиться съизнова.
Отъ чего у насъ почти безъ изъятiя, не ученые, не словесники, говорятъ гораздо лучше, чѣмъ пишутъ? и это слѣдствiе того же: съ письмомъ или письменностiю у насъ связано понятiе о какомъ–то высшемъ слогѣ, а высшiй слогъ этотъ отличается отъ разговорнаго тѣмъ, что онъ пересыпанъ иностранными, изломанными словами, взамѣнъ Русскихъ, и что понятiя выражаются не Русскимъ складомъ.
Языкъ съ несвойственнымъ ему складомъ и оборотами до того затрудняетъ пишущаго, что люди ученые, образованные, искажаютъ его постепенно все болѣе и болѣе, стараясь, для ясности въ изложенiи, приблизиться сколько можно къ языкамъ западнымъ; людей же менѣе основательнаго образованiя, письменный слогъ нашъ сбиваетъ вовсе съ толку; они борятся съ трудностями языка, и наконецъ, пускаясь поневолѣ на скоропись, теряютъ изъ ума и изъ виду природную логику свою, здравый смыслъ, изъ человѣка довольно умнаго на дѣлѣ, на письмѣ выходитъ, будьте здоровы, дурень. Это случается довольно часто.
Подражать легче, чѣмъ творить; чтобы хорошо писать по Русски, почти надобно самому творить; вотъ почему мы подражаемъ, то своимъ полу–Русскимъ писателямъ, то начисто иностранцамъ, которые и безъ того уже у насъ болѣе въ памяти, потому что мы ихъ болѣе читаемъ. Такимъ образомъ всѣ особенности Русскаго языка, отличительныя свойства и преимущества словосочиненiя и склада его, теряются на письмѣ все болѣе и болѣе, изглаживаются; языкъ приводится въ уровень, и подъ одну стрижку съ западными языками. Онъ слабъ и тяжелъ въ несвойственныхъ ему оборотахъ; а свойственные ему и собственно ему принадлежащiе изгоняются и забываются. Ихъ можно найти тамъ только, гдѣ языкъ не измѣнился, въ народѣ; ими должно дорожить, искать ихъ и вводить снова въ письмо, чтобы пошлое и слабое замѣнить свѣжимъ, яснымъ, живымъ и сильнымъ.
Слова наши и такъ уже многосложны и длинноваты, а ихъ, какъ на смѣхъ, еще растягиваютъ, особливо въ послѣднее время. Пишутъ безъ всякой нужды: красивость вмѣсто красота, усовершенствованiе, руководствуемый, дѣйствованiе, чувствованiе, семейственный — вмѣсто: усовершенiе, руководимый, дѣйствiе, чувства, семейный. Если же принять и то и другое слово, то надобно ихъ различать и не употреблять безъ разбору то и другое. Мы не гонимъ общей анаѳемой всѣ иностранныя слова изъ Русскаго языка, мы больше стоимъ за Русскiй складъ и оборотъ рѣчи, но къ чему вставлять въ каждую строчку: моральный, оригинальный, натура, артистъ, гротъ, пресъ, гирлянда, пьедесталъ, и сотни другихъ подобныхъ, когда безъ малѣйшей натяжки можно сказать то же самое по Русски? Развѣ: нравственный, подлинный, природа, художникъ, пещера, гнётъ, плетеница, подножье или стояло, хуже? Ни сколько, но дурная привычка ходить за Русскими словами во Французскiй и Нѣмецкiй Словарь, дѣлаетъ много зла. Мы очень не рѣдко видимъ, что писатели вставляютъ самымъ страннымъ образомъ Французское слово, явно противъ воли и желанiя своего, только потому, что не могли въ скорости найти Русскаго, или даже не знали его — неужели и это хорошо и извинительно? Въ доказательство этого, находите вы у писателей, стоящихъ на ряду лучшихъ, иногда дѣтское незнанiе не только языка, но и словъ: Труба вмѣсто хобота, кости вмѣсто скулъ, деревянные балки вмѣсто брусьевъ — если всѣ четыре горбыля сняты — или запросто бревенъ, и прочая; это взято мимоходомъ у писателей, которые въ силѣ и славѣ; а Русскiе обороты въ родѣ слѣдующихъ «благодарны вашей мудрости, только просили бы однакожь ее избавить насъ отъ ея мудреныхъ уставовъ»... «онъ довелъ ее до такого совершенства, что послѣдователямъ его не было возможности превзойти, а ежели который успѣвалъ только приблизиться, заслуживалъ славу, что однако же случалось очень рѣдко»... «мы обойдемъ мимо, стоящiй на право отъ него дворецъ»... «съ каждымъ днемъ слышно о новомъ бѣдствiи»... «не дѣлайте шуму» — «виною всего наша ограниченность, послѣ чего идеалъ становится недостижимымъ»... «но за то ощущенiя, поселяемыя этой картиной, сильнѣе нежели отъ прочихъ»... такiе Русскiе обороты у насъ ни почемъ, и право у насъ нѣтъ писателя, который не напечаталъ бы что нибудь подобное. Иначе и быть не можетъ; причины тому объяснены выше. Не хочется называть никого изъ живыхъ, потому что у меня нѣтъ намѣренiя указывать на чье–либо лицо, я говорю объ общей участи всѣхъ пишущихъ — но повторяю, нѣтъ писателя, который бы не грѣшилъ — и много, тяжко — противъ роднаго языка. Самъ Пушкинъ говоритъ въ прозѣ иногда такъ: «обѣ онѣ должны были выдти въ садъ, черезъ заднее крыльцо, за садомъ найдти готовыя сани, садиться въ нихъ и ѣхать — онъ помнилъ разстоянiе, существующее между нимъ и бѣдной крестьянкой — право былобъ жаль если бы его стройнаго стана никогда не стягивалъ военный мундиръ.» Это только для примѣру, но такихъ примѣровъ много и у всѣхъ. Все это не по Русски, такъ точно какъ и: «имѣетъ репутацiю» вмѣсто: слыветъ, славится; но горе наше, что и разстоянiе существующее, и репутацiя и не дѣлайте шуму, и все это подходитъ къ переводу отъ слова до слова съ того языка, на которомъ намъ по обработанности его иногда легче думать, чѣмъ на Русскомъ. «Грацiозная позицiя, реформа, кадаверъ, скомпрометировать, персона, раса, заинтересовать, оригинальныя скиццы, помисшифировать, колосальная, репутацiя, реставрацiя, культура, цивилизацiя» — все это я выписываю сподрядъ изъ первой попавшейся мнѣ въ руки печатной книги; она вышла года два тому, и на нее, говорятъ, нѣсколько тысячь подписчиковъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, вышло печатное недоумѣнiе о значенiи Русскаго счета: полпята, полшеста, полдесята; едва не поспорили, что такое полтора и полтораста. Не очень давно предложили, за рѣдкость, Русское слово вмѣсто Французскаго панданъ, а именно: ровня; другiя поправились, извините меня, изъ кулька въ рогожку, замѣтивъ, что ровня не то, а можно–де сказать вмѣсто того: соотвѣтствiе, соотвѣтственность. Кто изъ Русскихъ не вздохнетъ о такихъ пересудахъ? а между тѣмъ есть два слова, изъ коихъ одно выражаетъ вполнѣ Французское Pendant, а другое Нѣмецкое GegenstЯck: дружка и противень; есть еще выраженiе: подъ стать, масть, пару. Богатствомъ и разнообразiемъ видовъ глаголовъ нашихъ, мы пользоваться не умѣемъ; отъ глагола красть на пр. образуются: украсть, покрасть, разкрасть, выкрасть, обокрасть, перекрасть (три значенiя), накрасть и пр.; этого въ другихъ языкахъ нѣтъ; а между тѣмъ оно много способствуетъ къ краткости рѣчи и даетъ ей болѣе опредѣлительности. Существительными отвлеченными мы соримъ ни владъ ни вмѣру, ставимъ ихъ всюду, гдѣ имъ быть приходится по Французскому или Нѣмецкому обороту, а гдѣ Русскiй обойдется безъ нихъ и выразится лучше и короче. Мы кромѣ того привыкли къ какому нибудь одному существительному отъ каждаго корня, и на немъ всегда и выѣзжаемъ — и чѣмъ длиннѣе оно, тѣмъ лучше — а другiе въ благородную рѣчъ не допускаются, на пр. Могущество пишется не только тамъ, гдѣ слову этому быть слѣдуетъ, но и тамъ, гдѣ бы должно говорить: мочь, могута, мощь; и проч., и скорѣе рѣшимся сказать могущественность и мощность, чѣмъ допустить въ благородную рѣчь одно изъ помянутыхъ, болѣе короткихъ и ясныхъ словъ. Нарѣчiя, и подходящiя къ нимъ выраженiя, которыми языкъ нашъ такъ богатъ, и которыя такъ удобно замѣняютъ околичныя поясненiя, рѣдко приходятъ намъ во–время на память, потому что ихъ въ другихъ языкахъ мало. Уторопь, вприпоръ, вназерку, пить бычкомъ, пить вприпадку, сидѣть на слуху, походя, взахлестъ, зубцомъ, (вмѣсто чего часто читаемъ зигзагомъ), въ уровень, вразрѣзъ, наполы, въ закрой, вобрѣзъ, ничкомъ, навзничь, и прочее. Вообще, потрудитесь только поискать и узнать ихъ, и вы найдете почти для каждаго иностраннаго слова нѣсколько Русскихъ, хотя очень часто ни одно изъ нихъ не будетъ вполнѣ соотвѣствовать всѣмъ значенiямъ перваго; въ этомъ случаѣ ихъ надо будетъ употреблять съ разборчивостiю, гдѣ одно, гдѣ другое; но вмѣсто этого просто ихъ не употребляютъ, вовсе не приняли, не обусловили ихъ значенiе, не привыкли видѣть въ печати. И чѣмъ же мы занимаемся, если вздумаемъ пуститься, на розыски и поправки языка? Придираемся къ тому, къ сему — вотъ я невзначай и попалъ на роковое словечко! — а больше ни къ чему; разверните любое повременное изданiе, гляньте на любой разборъ, если тамъ дѣло коснется языка, и вы право найдете одно только мелочное и высокопарное крохоборство, ничтожное козырство въ игрѣ, которая истинно не стоитъ сальнаго огарка, а глядишь — критикъ писалъ при стеариновыхъ свѣчахъ. Еще слово: многiе ли изъ такъ называемыхъ писателей нашихъ — не говорю уже — просто изъ образованнаго общества — знаютъ, понимаютъ, чуютъ Русскимъ ухомъ своимъ, Русское произношенiе и ударенiе словъ? и въ этомъ встрѣчаемъ мы такую же и опредѣлительность, какъ и въ постройкѣ рѣчи, въ разстановкѣ словъ, въ самомъ выборѣ ихъ и въ оборотѣ, слогѣ, складѣ или способѣ выраженiя.
Возмемъ близкiй къ дѣлу примѣръ: вамъ была бы дана задача, изложить начала, основанiя, на коихъ должна бы основываться обработка языка, какихъ нибудь островитянъ Тихаго Океана; предполагается преобразовать, перевоспитать дикарей; дать имъ грамоту, понятiя образованныя и приспособить къ этому всему ихъ младенческiй лепетъ, едва достаточный для выраженiя насущныхъ потребностей жизни, а въ духовномъ смыслѣ, едва объясняющiй самое простое отвлеченное понятiе. Чѣмъ бы вы начали? Неужели бы вы, не потрудившись познакомиться съ особенностями этого языка, со свойствомъ его, образомъ выраженiя и духомъ, предположилибъ, безъ дальнихъ околичностей, выбрать изъ Европейскихъ словарей всѣ недостающiя слова, примѣнить, во избѣжанiе всѣхъ лишнихъ трудовъ и хлопотъ, вмѣстѣ съ тѣмъ и нашъ, готовый и намъ знакомый способъ выраженiя и оборотовъ — а о сущности языка болѣе не заботиться? Кажется, такое дѣйствiе можно бы только оправдать однимъ обстоятельствомъ: если бы велѣно было не только составить предположенiе о преобразованiи языка, а исполнить это и на самомъ дѣлѣ въ трои сутки. Во всякомъ иномъ случаѣ, конечно слѣдовало бы приступить первоначально къ изученiю языка, грубаго, дикаго, бѣднаго, необработаннаго, каковъ онъ ни есть, и воспользовавшись уже всѣмъ наличнымъ запасомъ и, главное, изучивъ духъ, свойства и потребности языка, строить на этомъ основанiи далѣе. То же самое предстоитъ теперь намъ; мы языка своего не знаемъ — это право можно вымолвить, не бравъ грѣха на душу — а что еще хуже, и не хотимъ его узнать. И намъ, какъ предположенному нами преобразователю, должно начать съ низшей ступени, изучить языкъ народный, а отъ него уже идти далѣе.
Одинъ изъ глубокихъ мыслителей Германiи, говоря о Философiи исторiи, о значенiи человѣчества, сказалъ: «Не человѣкъ, не народъ составляетъ человѣчество, а всѣ народы земли вмѣстѣ. Каждый народъ по себѣ одностороненъ, онъ усвоиваетъ общую задачу частно, относя ее къ личности своей. Чѣмъ менѣе народъ въ состоянiи это сдѣлать, чѣмъ менѣе въ немъ народности, тѣмъ онъ ничтожнѣе, тѣмъ менѣе приблизится къ рѣшенiю этой всеобщей задачи; онъ растеряется въ общностяхъ, не сосредоточитъ силъ своихъ въ себѣ и въ народности своей.» Неужели могутъ не согласиться, что слово это идетъ равносильно ко всей духовной жизни народа и къ словесности его?
Содержанiе статьи этой было душевнымъ, внутреннимъ убѣжденiемъ писателя ея впродолженiе многихъ лѣтъ — съ той поры, какъ голова и сердце, мысль и чувство, потянувшись выросли изъ свивальника, и стали чуждаться дѣтской колыбели. Всему своя пора, своя череда. И вотъ съ чего взялись Русскiя сказки, за которыя и похвалили и побранили писателя, погладили по головѣ и просили садиться, между тѣмъ какъ другiе просили его ходить и жаловать только на заднiй дворъ. Но цѣли, намѣренiя его не поняли, никто. Можетъ быть онъ самъ этому виноватъ, и почему нибудь понять его было трудно. Не сказки по себѣ были ему важны, а Русское слово, которое у насъ въ такомъ загонѣ, что ему нельзя было показаться въ люди безъ особаго предлога и повода — и сказка послужила предлогомъ. Писатель задалъ себѣ задачу, познакомить земляковъ своихъ сколько нибудь съ народнымъ языкомъ, съ говоромъ, которому открывался такой вольный разгулъ и широкiй просторъ въ народной сказкѣ. Если бы тотъ же самый писатель вздумалъ когда нибудь издать собранiе Русскихъ сказокъ — то конечно написалъ бы ихъ гораздо проще и незатѣйливѣе. Я бы желалъ, чтобы кто нибудь изъ благомыслящихъ людей, не искавшiй въ помянутыхъ сказкахъ того, о чемъ здѣсь говорится, прочелъ ихъ теперь съ особеннымъ вниманiемъ на языкъ, на духъ и складъ рѣчи и на самыя слова. Можетъ быть это былъ бы и не совсѣмъ напрасный трудъ. Но здѣсь опять необходима оговорка, чтобы не выворотили на нашемъ братѣ тулупъ наизнанку, изъ Луки сдѣлали Акулу — сказочникъ никогда не ставитъ сказки свои впримѣръ слога и языка, не говорилъ и не говоритъ, что такъ именно должно писать по Русски — нѣтъ; онъ хотѣлъ только, на первый случай, показать небольшой образчикъ — и право не съ хозоваго конца — образчикъ запасовъ, о которыхъ мы мало или вовсе не заботились, между тѣмъ какъ, рано или поздно, безъ нихъ не обойтись: или — не быть тому, чему не бывать, чему быть не суждено.
Возгласами и разглагольствованiями дѣло не спорится; крикомъ изба не рубится. Мы уже видѣли, много ли выходитъ толку изъ пустопорожнихъ воплей: пишите по Русски, пишите по Русски — это пустозвонъ и пустоцвѣтъ. Но столковаться, объясниться иногда можно и должно. Поводъ къ этой статейкѣ подалъ разговоръ съ однимъ изъ самыхъ уважаемыхъ и заслуженныхъ писателей нашихъ, которому однако же не менѣе того переданное здѣсь показалось–было сначала довольно страннымъ; между тѣмъ, подъ конецъ довольно продолжительной вечерней бесѣды, думное чело его просвѣтилось, доступное всему изящному и истинному, сердце перешло вполнѣ на сторону убѣждающаго, и нѣсколько разъ повторенное: «напишите–ка это, напишите это, выйдетъ хорошая, дѣльная статья» — подало поводъ къ изложенiю мыслей этихъ на бумагѣ. Прошло два, три года, писатель постоянно остался тѣхъ же мыслей, и прочитавъ статейку свою и поисправивъ ее, передаетъ печати. Ему случалось говорить послѣ того со многими изъ словесниковъ нашихъ объ этомъ предметѣ, и онъ находилъ вообще наклонность понять и оцѣнить истину, которую отстаивалъ. Трудно въ самомъ дѣлѣ спорить противъ такой истины, на которую всегда почти улика налицо: улика спорщика, что и онъ, какъ и всѣ мы грѣшные, не знаетъ своего языка. Нельзя здѣсь распространяться до такой степени, какъ въ дружескомъ разговорѣ, до и на печати нѣтъ бесѣды, т. е. взаимности разговора, а то–бы можно вѣроятно убѣдить на этомъ же основанiи и читателей нашихъ — въ чемъ напередъ и просимъ прощенiя. Спросите кого нибудь, для примѣра, что такое по Русски: опознать, опознаться и обознаться — и для чего онъ, если знаетъ вполнѣ значенiе этихъ незамѣняемыхъ словъ, не смотря на это замѣняетъ ихъ другими, хилыми, хворыми, околесными и неумѣстными или иностранными? Вмѣсто перваго мы говоримъ и пишемъ некстати узнать, тогда какъ опознать заключаетъ въ себѣ непремѣнное понятiе объ утайке кѣмъ–либо того, что я нашелъ или узналъ; опознать можно краденую лошадь, бродягу, шатающагося подъ именемъ Ивана непомнящего, опознать можно въ разъѣздѣ непрiятеля, если онъ чѣмъ нибудь неосторожно скажется. Опознаться еще менѣе извѣстно и принято; Русскiе, которымъ мнѣ случалось задавать его для разгадки, не рѣдко смѣшивали слово это съ глаголомъ обознаться, который означаетъ совсѣмъ другое; опознаться можно только замѣнить дурнымъ и насмѣшливымъ Латино–Французско–Нѣмецкимъ орiентироваться; выбирайте любое. Опознаться на мѣстѣ, на новой мѣстности, на старой знакомой дорогѣ, съ которой я сбился. Слово это также точно можно употребить и въ смыслѣ переносномъ: опознаться на поприщѣ Естественныхъ Наукъ, опознаться въ кругу новѣйшей Философiи. Обознаться слово простое, болѣе извѣстное, но то же не замѣняемое; оно выражаетъ не только, что я не узналъ кого нибудь, но что я еще и принялъ его за другаго. Говорится также: я обознался въ этомъ человѣкѣ — т. е. ошибся, считалъ его умнымъ, а вышелъ дуракъ, или наоборотъ.
Статейка эта не словарь; я взялъ два, три примѣра, и могъ бы сейчасъ насчитать ихъ двѣсти и триста. Въ Словарѣ Рейфа — трудѣ неимовѣрномъ для одного человѣка, и еще иностранца, который не говоритъ по Русски!! въ I мъ Томѣ словаря Рейфа, я не дочелся, при поверхностномъ пересмотрѣ его, какихъ нибудь 300 словъ, иныхъ не было вовсе, другiя не были надлежащимъ образомъ переведены и объяснены. А между тѣмъ Россiйской Академiи, при новомъ изданiи предположеннаго ею Словаря, нельзя не поруководствоваться этимъ Словаремъ заморскаго и заѣзжаго Нѣмца. Сидя на одномъ мѣстѣ, въ столицѣ, нельзя выучиться по Русски, а сидя въ Петербургѣ и подавно. Это вещь невозможная. Писателямъ нашимъ необходимо провѣтриваться отъ времени до времени въ Губернiяхъ, и прислушиваться чутко направо и налѣво.
Эта рѣчь и примѣры шли собственно къ словамъ и о словахъ, а складъ или слогъ слова у насъ также запущенъ и варварски искаженъ. Я опять возьму одинъ только примѣръ, а именно тотъ самый, который, будучи тогда въ казачьемъ городѣ, въ Уральскѣ, представилъ въ разговорѣ извѣстнѣйшему изъ нынѣшнихъ нашихъ стихотворцевъ. Я бы напримѣръ написалъ: «Казакъ осѣдлалъ лошадь какъ можно поспѣшнѣе, взялъ товарища своего, у котораго не было верховой лошади, къ себѣ на крупъ, и слѣдовалъ за непрiятелемъ, имѣя его всегда въ виду, чтобы при благопрiятныхъ обстоятельствахъ на него напасть.» Спрашивается, годится ли это, хорошо ли написано? Свидѣтельствуюсь тѣми, которымъ я показывалъ и этотъ примѣръ, въ числѣ многихъ другихъ, всѣ говорили: хорошо; живешъ, похерить нечего. Ну, а я бы написалъ вмѣсто того вотъ какъ: «казакъ сѣдлалъ уторопь, посадилъ безконнаго товарища на забедры и слѣдилъ непрiятеля въ назерку, чтобы при спопутности на него ударить7» — Сравните, и рѣшите, что лучше и каъ бы должно писать и говорить. Если вы скажете, въ чемъ почти не сомнѣваюсь — оно конечно такъ лучше, да къ этому мы не привыкли; то соглашусь съ вами отъ души, потому что вы подтверждаете этимъ все, что говорилось въ статьѣ этой, и стало быть во всемъ со мною согласны. Если же скажете: такъ можно говорить только съ казаками и о близкихъ къ нимъ предметахъ — то соглашусь на первую половину возраженiя, которая въ сущности то же, что и: «оно хорошо, да мы къ этому не привыкли;» а вторая часть возраженiя мнѣнiе ошибочное, основанное на истинѣ перваго — на томъ, что мы къ этому не привыкли, и обыкновенно такъ не пишемъ и не говоримъ.
Въ заключенiе разскажу еще идущiй къ дѣлу случай. Я навѣстилъ во время послѣдней поѣздки въ Петербургъ одного изъ самыхъ извѣстныхъ нашихъ преподавателей Философiи, человѣка мыслящаго, котораго я знаю и уважаю давно. Онъ занимался въ то время изложенiемъ душесловiя, на Русскомъ языкѣ, и выбиралъ слова и выраженiя, для замѣненiя техническихъ словъ другихъ языковъ, съ большою осмотрительностiю, совѣтовался объ этомъ со многими. Зашла рѣчь о томъ, что соотвѣтствуетъ Французскому: raison et esprit, Нѣмецкому: Vernunft und Verstand? На Русскомъ есть два выраженiя: умъ и разумъ, но чѣмъ руководствоваться для безъошибочнаго опредѣленiя, которое изъ нихъ чему соотвѣтствуетъ? Мы собрали тотчасъ всѣ пословицы, поговорки, изрѣченiя, въ коихъ рѣчь идетъ объ умѣ или разумѣ; оказалось, что всѣ они съ чрезвычайною точностiю, тонкою разборчивостiю опредѣляютъ значенiе этихъ двухъ словъ. Вотъ вамъ изрѣченiя эти:
1, Умъ за разумъ зашелъ. 2, Ума много, да разуму нѣтъ. 4, Уменъ, да не разуменъ. 6, Умъ хорошо, два лучше. 7, Безъ ума голова шебала. 14, Сто головъ, сто умовъ. 17, Борода выросла, ума не вынесла. 18, Борода съ ворота, а ума съ прикалитокъ нѣту. 19, Борода съ возъ, а ума съ накопыльникъ не будетъ. 21, Разумъ не велитъ, ума не спрашивайся. 24, Умъ разуму не указъ. 25, Умъ разумомъ крѣпокъ, красенъ. 26, Умъ разуму подспорье. 29, Умъ за разумомъ не ходитъ. 12, Это не умъ, а умишко. 22, Умъ безъ разума бѣда. 27, Умъ доводитъ до безумья, а разумъ до разумья. 3, Ума палата (а не разума). 5, Умница — образованный человѣкъ, съ умомъ, разумница — ученый и даровитый. 8, У него на это станетъ, или не станетъ ума. 9, Разумомъ раскинуть, разсудить. 10, Умѣть и разумѣть: Умѣю пѣть, плясать, чеботарить; разумѣю что мнѣ говорятъ, Татарскiй языкъ — смѣкаю, смышляю; разумѣть что говорятъ, и умѣть отвѣтить. 11, Распорядится умно поступить разумно. 13, Умы, множ. есть, разумы нѣтъ. 15, Съ ума сошелъ, спятилъ, а съ разума сойти нельзя. 16, Безумный — сумашедшiй; неразумный — глупый, дуракъ. 20, Межеумокъ, т. е. ни то ни се. 23, У дитяти разумъ, у собаки умъ, умное дитя, которое не шалитъ; разумное, если оно все смыслитъ, понимаетъ. 28, Горе отъ ума, а отъ разума не быааетъ. 30, Разумъ какъ разудалый, распрекрасный, показываетъ превосход. степень.
За тѣмъ — полно; кто захочетъ и сможетъ понять добро и благо и истину — тотъ пойметъ; кто не доросъ до этого Русскимъ сердцемъ, а живетъ у насъ на чужомъ пиру съ похмѣлья, тотъ точай по свому, поколѣ Господь грѣхамъ нашимъ терпитъ, и шей по золотой землѣ лыками.

В. Луганскiй.

Приписка. Когда статья эта была уже переписана и готова къ отправленiю, получилъ я письмо и тетрадку отъ человѣка, котораго въ глаза хвалить не смѣю, потому что онъ въ похвалѣ моей не можетъ нуждаться, и что было бы можетъ быть странно, если бы я взялъ на себя подобную обязанность. Если люди благомыслящiе прочтутъ въ Москвитянинѣ статью Капитана 1 го Ранга Кузмищева о Камчатскомъ нарѣчiи и приложенный къ ней словарь — тогда могутъ судить о трудѣ этомъ сами — и — какъ бы они хорошо сдѣлали, если бы послѣдовали такому доброму и рѣдкому у насъ примѣру! Да, есть люди, которые поймутъ меня, прочитавъ предыдущую статью мою: есть люди, которые такъ же, какъ и Луганскiй, не брезгаютъ назваться чернорабочими, мѣсить глину и таскать камень, одинъ по одному, на будущее зданiе Русскаго слова.
Вотъ что пишетъ мнѣ между прочимъ Павелъ Ѳедоровичъ Кузмищевъ.
«Собранныя мною въ Сибири слова, я послалъ еще въ 832 году изъ Камчатки въ Москву, Обществу Любителей Словесности. По возвращенiи моемъ въ С.П.Б. я отдалъ одинъ экземпляръ М. И. Рикорду, другой Ф. И. Рейфу: онъ тогда — 835 г. — напечаталъ уже 1 й Т. своего Словаря и помѣстилъ въ прибавленiи ко 2 му очень немного заимствованныхъ отъ меня словъ. Еще одинъ экз. представилъ я Президенту Россiйской Академiи — но слова нигдѣ напечатаны не были. Наконецъ послѣднiй списокъ попалъ къ вамъ, а вы можете сдѣлать изъ нихъ какое угодно употребленiе. Мнѣ кажется, что собранiе мѣстныхъ словъ, есть прямое и настоящее ея дѣло; она обязана собирать ихъ, а мы должны трудиться въ частности. Не лишнее, если бы она иногда сказала Русское спасибо, за такiе не совсѣмъ маловажные для нее подарки. По губернiямъ могли бы заняться такимъ дѣломъ учители школъ и Гимназiй; но мы всѣ дремлемъ и молчимъ, надо — какъ на вахту — растолкать насъ, чтобы побудить къ труду и на дѣло. Помоги вамъ Богъ въ трудахъ вашихъ: я обѣщаю еще прислать собранiе Астраханскихъ и Каспiйскихъ словъ: ихъ набралось болѣе 150–ти. Можно найти довольно особенныхъ и новыхъ, для насъ, словъ, въ старинѣ. Они давнымъ давно вышли изъ употребленiя, утрачены и забыты; вы отыщите ихъ въ старинныхъ лѣтописяхъ, грамотахъ и пр. Роясь въ архивной пыли, почтенный Карамзинъ возвратилъ намъ нѣкоторыя давно затерянныя слова и обороты; напр. взять на копье, на щитъ, громить и др., теперь всего не упомню. Дм. Ив. Я отыскивалъ и пояснялъ старинныя слова. У меня есть еще источникъ, который съ удовольствiемъ вамъ открою: это наши Русскiя прозванiя. — Не говорю о Татарскихъ (Юсуповъ, Бахметевъ и пр.) или обрубленныхъ (Ше)реметьевъ, (Тру)бецкой, (Ре)пнинъ и пр.); но спросите у кого угодно, отчего произведены чисто Русскiя прозванiя, напр. Лутохинъ, Тебеньковъ. Шамшевъ, Шульгинъ, Чекмаревъ, и множество другихъ? Не всякой, я увѣренъ, дастъ вамъ скорый и удовлетворительный отвѣтъ, но слова или корни ихъ непремѣнно есть или были въ языкѣ, и что нибудь да значатъ же. Немногiя изъ нихъ найдете вы въ словаряхъ.
Лутошникъ — молодой липовый лѣсъ, отъ корней срубленнаго дерева.
Тебеньки — подколѣнники у козачьяго сѣдла.
Шамша — который не часто говоритъ, шамшитъ, какъ беззубая старуха.
Шульга — лѣвша, отъ шуйцы.
Чекмарь — деревянный кистень, колотушка. Далѣе Вахшинъ, Ломоносовъ (отъ растенiй) — Ослаповскiй, Стадольскiй, Токмачевъ и пр.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Смѣло и не безъ гордости, мы съ вами можемъ сказать иному, что Русскiй родной языкъ,
— Что родину мою
Я болѣе чѣмъ ты люблю.»
_________


??

??

??

??

2


3