Утренняя заря. Альманахъ на 1839 г. Изд. Владиславлевымъ. Спб.: тип. Е. Фишера. 1839. С. 74 - 92.
РАЗСКАЗЪ

ВЫШЕДШАГО ИЗЪ ХИВИНСКАГО ПЛѢНА АСТРАХАНСКАГО МѢЩАНИНА ТИХОНА ИВАНОВА РЯЗАНОВА.

Въ 1819 году, въ исходѣ iюня, отправились мы вмѣстѣ съ отцомъ, да съ работникомъ, Киргизомъ, по имени Дрюсъ, на собственной кусовой лодкѣ своей въ море, и, ставъ противъ Бакланьихъ Острововъ, выбили порядки (т. е. начали ловить рыбу). Верстахъ въ трехъ отъ насъ стояла еще лодка Астраханскаго жителя Полоротова, да еще поближе ея лодка дяди моего, Ильи Рязанова.
Въ одну ночь пристали къ лодкѣ нашей двое работниковъ Полоротова, оба Киргизы, и стали говорить съ Дрюсомъ. Я, услышавъ голоса, вышелъ исподнизу; они же, втроемъ, схватили меня, связали, кинули въ лодку свою, повезли на берегъ и продали тамъ Киргизамъ рода Адай, а сами сказывали, что хозяина своего, Полоротова убили. Одинъ изъ работниковъ Полоротова поѣхалъ вмѣстѣ съ Адайцами въ Хиву, и продали меня ходжяшъ–мяхряму*; этотъ же подарилъ меня, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, хану Мохаммедъ–Рахиму**; ханъ опредѣлилъ меня къ сыну своему, Сеидъ–Махмудъ–Тюрѣ, который былъ тогда тринадцати годовъ. При немъ находился я безотлучно***, до самаго побѣга нашего съ Грушинымъ, безъ–малаго десять лѣтъ.
Ханъ со всѣмъ дворомъ поѣхалъ на охоту въ Пунгратъ; Грушину, который служилъ у хана въ чести и въ милости, была своя рука владыкою; его и боялись и слушались всѣ — правые и виноватые, большiе и малые; онъ приказалъ сѣдлать коней, самъ ночью выкрался отъ хана, позвалъ меня, да увелъ еще и Ханскихъ аргамаковъ съ конюшни — и поѣхали мы. Терпѣли путемъ голодъ и холодъ, и Киргизамъ опять въ руки было–попались, да Господь помиловалъ, и вышли мы благополучно къ султану Чингилiю Урманову, а отъ него ужь прямо на Оренбургъ*.
Проживъ безъ малаго лѣтъ десятокъ при дворѣ Хивинскаго хана, узналъ и я тамъ всю подноготную, нехуже самаго Грушина.
Мать молодаго ханченка моего, Сеида–Мохаммедъ–Тюри, — дочь большаго ишана, старшаго духовнаго во всемъ ханствѣ. Онъ живетъ въ Азарысѣ. Ханъ Мохаммедъ–Рахимъ любилъ ее болѣе всѣхъ другихъ женъ; по смерти его ханъ Алла–Кулъ раздѣлилъ имѣнiе отцовское; на долю Сеида досталось 8,000 тилла; но ханъ Алла–Кулъ оговаривалъ старую ханшу, будто она иногда обирала стараго хана, отца его; а по этому и убилъ невольницу ея, кормилицу Сеида, догадываясь, что и она тутъ виновата. Она была Калмычка; по смерти стараго хана выгнали ее изъ дворца, и она жила въ пустопорожнемъ домишкѣ, котораго хозяева выбрались въ сады и пашни свои. Ночью пришли посланцы ханскiе, стали допытываться, не отсылала ль ханша куда денегъ, — мучили ее, рѣзали и сдирали кожу; она испустила духъ, не показавъ въ пыткѣ этой ничего на ханшу свою. Мужъ ея успѣлъ бѣжать въ Бухарiю. Онъ былъ плѣнный Персiянинъ, по имени Имамъ–Бирды. Ханъ Алла–Кулъ дважды посылалъ къ Батырь–Хану Бохарскому, чтобы выдали Имама–Бирды; но видно этотъ успѣлъ уйдти и оттолѣ: по–крайности извѣстно, что онъ теперь уже дома, въ Персiи.
Однажды Сеидъ–Мохаммедъ послалъ черезъ меня 100 тилла къ прикащику своему, который хозяйничалъ на землѣ его, чтобы тотъ купилъ барановъ и поторговалъ бы изъ барыша. Но ханъ, узнавъ объ этомъ, отнялъ эти деньги и еще 100 тилла, которые было–роздалъ Сеидъ купцамъ. Наслѣдство Сеида 8,000 тилла* отданы Кушъ–Беги, въ ростъ, для оборотовъ. Сказываютъ, что накопилось уже 10,000 тилла. Деньги отдадутъ ему, Сеиду, когда выростетъ; а можетъ статься, и не отдадутъ вовсе.
У матери Сеида, можетъ, и есть честно–нажитыя деньги; старый ханъ, отъѣзжая на охоту съ ястребами, часто дарилъ ее, когда десятью, когда двадцатью червонцами, на расходы, а она ихъ сберегала. Сыну своему Сеиду она дала сто тилла, о которыхъ говорено было выше. Она же могла и забрать у стараго хана денегъ; онъ умеръ у нея въ покоѣ, а перейдти и къ нему въ покой или въ лавку было тутъ недалече. Я потому назвалъ покой лавкою, что дворецъ ханскiй выстроенъ словно караванъ–сарай или мѣновой дворъ, какъ у насъ сомкнутый въ четыре стѣны гостиной дворъ, да только лавками не наружу, а внутрь. Тамъ они всѣ и живутъ, каждый въ своемъ покойчикѣ; тутъ и огонекъ раскладываютъ въ чуванѣ*; тутъ и буторъ всякой лежитъ, и сундуки, и книмы, и ковры. Старая ханша, должно быть, больно богата; она отдаетъ кашу сорочинскую, которая идетъ ей изъ большой кухни, отъ Анны Васильевны**, служанкамъ своимъ, а сама готовитъ обѣдъ дома въ своемъ покойчикѣ и кормитъ этимъ и дѣтей своихъ. Прочiя ханши объ этомъ и не подумаютъ; онѣ перебиваются кой–какъ, да сами вяжутъ шелковые колпаки и посылаютъ ихъ на базаръ. Для самого хана готовятъ ѣсть въ особой кухонькѣ; ему стряпаетъ Персiянка; ханскiя жены получаютъ плавъ изъ большаго котла, гдѣ готовитъ Русская; но иногда онѣ даже посылаютъ долю свою на базаръ, надѣясь на остатки отъ ханскаго стола, за которые воюетъ съ ними Персiянка день за день.
Скачки бываютъ около Хивы только по случаю обряда той, обрѣзанiя дѣтей ханскихъ или самыхъ знатныхъ людей. Верстахъ въ пятидесяти отъ Хивы, къ Персiи, есть колодцы Сагджа; отъ нихъ и до города пускаются скакуны. Усталыхъ лошадей подхватываютъ на пути верховые товарищи и тащатъ такъ же какъ у Киргизовъ. Есть аргамаки, которые догоняютъ сайгаковъ. Таковъ былъ 14–тилѣтнiй, бѣлый аргамакъ господина моего, Сеидъ–Мохаммедъ–Рахима, брата ханскаго. По нуждѣ кормятъ коней, вмѣсто джугары, джигиномъ; въ немъ зерно конопляное, только долгенькое; ядро малое, почитай все шелуха. Кони не охотно его ѣдятъ; за таньгу даютъ пуда три, четыре.
Киргизскiй ханъ Ширгазы–Айчуваковъ, что ушелъ отселѣ изъ Оренбурга, живетъ на день ѣзды отъ Кунграта*. Его какъ–то ограбили Киргизы, угнали коней: такъ онъ все просилъ у хана Хивинскаго войска, да не выпросилъ. Съ Шыргазыемъ говорилъ я самъ, когда онъ, послѣ побѣга, прибылъ въ Хиву. Онъ скоро сталъ жалѣть и тужить, что ушелъ изъ Россiи; кормовыя деньги шли ему скудныя. Проживъ съ мѣсяцъ, просваталъ онъ дочь свою за Хивинскаго хана, Алла–Кула. Ханъ Хивинскiй пошелъ войною на Персiянъ, а самъ послалъ за невѣстой. Ее привезли, когда онъ возвратился домой съ похода, встрѣчу ему, въ Ташъ–Гаузъ. Теперь онъ ее почти бросилъ вовсе и держитъ наравнѣ со всѣми женами, которыхъ покинулъ, взаперти: не выпускаетъ ни куда. Старый ханъ, Мохаммедъ–Рахимъ отдалъ троихъ, изъ надоѣвшихъ ему женъ своихъ, замужъ, да одну отпустилъ домой. Дочерей хановъ Хивинскихъ отдаютъ за сродниковъ; а берутъ ханы женъ у кого нипопало, чтобы только хороша, да дешева была, чтобъ калыму немного просили.
На пути дарятъ хана на каждомъ ночлегѣ сахаромъ, Бохарскими конфектами, варенымъ мясомъ, хлѣбными лепешками и всякою снѣдью. Коли ханъ останавливается въ одномъ изъ дворовъ своихъ, которыхъ много по всему ханству, такъ прикащикъ его подноситъ головки три сахара; часть этого сахара разбиваютъ на куски, по полуфунту и менѣе, и раздаютъ аксакаламъ* и важнымъ людямъ, которые уже сидятъ, собравшись у воротъ полукругомъ, и ожидаютъ выѣзда ханскаго. Имъ же раздаютъ и немного мяса и другихъ поднесенныхъ хану припасовъ, да только не все, а остальное забираетъ ханъ съ собою. Однажды — это было въ Ургянчѣ — собралъ ханъ дароваго сахара двѣ арбы**. Когда выѣзжаетъ онъ изъ дома, изъ Хивы, то не раздаетъ никому ничего, а только кормитъ почетныхъ людей плавомъ. Также, когда случится хану ночевать на такомъ мѣстѣ, гдѣ гостинца поднести некому, такъ тамъ и аксакаламъ не достается ничего. Ханъ изъ своего запаса никогда не дастъ. Кто прiѣзжаетъ изъ дальнихъ странъ, даритъ хана иногда и какимъ–нибудь чужимъ, хорошимъ товаромъ: изъ Россiи, напримѣръ, всего дороже ему Башкирскiе соколы и кречеты; за нихъ иногда отдариваетъ онъ кафтами, а за прочее не даритъ ничего.
Въ гости Хивинцы другъ къ другу никогда не ходятъ; только сватьба, да той празднуется у нихъ въ домахъ; на сватьбѣ бываютъ одни родные, да близкiе; а на той или туй, богатые люди кличь кличутъ, зовутъ всѣхъ съ улицы и кормятъ плавомъ. На кличь этотъ идетъ всякiй — богатый, и убогiй, и невольникъ.
При старомъ ханѣ, Мохаммедъ–Рахимѣ, Кушъ–Беги не значилъ ничего; а нынѣ, при Алла–Кулѣ, онъ силенъ и могучь.
Канавы въ Хивинскомъ Ханствѣ чистятъ что годъ. Самъ ханъ назначаетъ, сколько изъ какого селенiя выслать людей; съ такою запискою, по словамъ хана написанною, посылаютъ въ селенiе. Случалось и Грушину ходить за этимъ. Посланецъ показываетъ записку аксакалу; этотъ собираетъ народъ по наряду, отдаетъ его посланцу, а съ тѣмъ вмѣстѣ и по таньгѣ* за каждаго надсмотрщика. Коли самъ Кушъ–Беги задумаетъ быть при работѣ, такъ собираютъ по другой таньгѣ съ брата, для него. За работою бьетъ надсмотрщикъ рабочихъ, сколько и какъ хочетъ, и вымогаетъ у нихъ нерѣдко по другой таньгѣ, а за деньги отпускаетъ, кого захочетъ, домой. Хоть бы забить до смерти кого, при такой, казенной работѣ, такъ ни розыска, ни отвѣта не бываетъ. У кого есть невольникъ, посылаетъ его за себя; у кого нѣтъ — иди самъ. Трухменцы живутъ особо, на краю ханства и проводятъ себѣ канавки изъ большихъ канавъ, какъ сами знаютъ и хотятъ. Они на работахъ этихъ не бываютъ. Работа идетъ неболѣе пяти дней. По наряду идетъ съ двора по человѣку; развѣ у кого нѣтъ земли, не сѣетъ, тотъ и не ставитъ работника. На зиму канавы отъ рѣки запираются; вода идетъ канавами въ озера Вейскiя, гдѣ вода однако солоноватая. Въ колодцахъ же вода вездѣ прѣсная; а въ рѣкѣ** и въ канавахъ вода мутная съ иломъ, да скоро отстаивается.
Рогатаго скота въ Хивѣ мало; выгоняютъ его на камыши по озерамъ, на ржаники по пескамъ, а дома кормятъ избоинами отъ масла. Молоко продаютъ больше пополамъ съ водою; за ведро — лѣтомъ, 40 копеекъ, зимою рубль.
Женщины въ Хивѣ носятъ халаты безъ воротника, съ перехватомъ, безъ пояса, ичиги съ туфлями, либо простыя кожаныя, либо алаго сукна, узорно вышитыя, да поднаряженныя кожею. Ханши носятъ Бохарскiя ичиги. Голову обертываютъ женщины платкомъ, только обносятъ конецъ надъ бородой и закидываютъ черезъ голову и обвязываются сверхъ этого платочкомъ. Но у матери Сеидъ–Махмудъ–Тюри была богатая Персидская шаль, за которую заплатили 20 золотыхъ. А въ нарядномъ уборѣ надѣваютъ Хивинки кокошники, почти какъ Трухменки. У ханши кокошникъ стоялъ 30 червонныхъ. Уборовъ этихъ богаче не слыхать нигдѣ по всему ханству.
Въ Хивѣ есть куры–коротконожки; яйца у нихъ крѣпче другихъ. Въ праздникъ Наурузъ Хивинцы красятъ яйца и бьются, какъ у насъ. За простую куру платятъ 25 копеекъ; за сотню яицъ рубль; за коротконожку рублей пять, а за яйцо копеекъ съ сорокъ. Индѣйки вывезены изъ Россiи и только есть онѣ у хана. Недавно привезли имъ и пару цесарокъ. Павлиновъ тамъ довольно. Фазановъ по рѣкѣ, по камышамъ, дикихъ много. За таньгу даютъ штуки 3, 4. Въ Аму–Дарьѣ ловятся шипы, бѣлорыбица, жерехи, обла, лещи, сазаны, щуки, сомы. За пудоваго шипа платятъ четыре таньги. За бѣлорыбицу, по вѣсу вдвое, хотя на вѣсъ ее не продаютъ, а такъ, на–взглядъ. И самъ ханъ ѣстъ рыбу, коли кто принесетъ въ гостинецъ; въ Кунгратѣ Каракалпаки обзавелись неводомъ, и рыбы ловятъ много. Соль привозятъ Каракалпаки съ озеръ изъ–за Пятняка; за таньгу даютъ пуда два и болѣе.
За Трухменца или за Каракалпака — о Киргизѣ и говорить нечего — ни узбекъ, ни сартъ дочерей не отдаютъ. Но какъ въ Хивѣ богатство дороже всего, то узбеки за сартовъ иногда дочерей отдаютъ.
Изъ Бохарiи прiѣзжалъ въ Хиву одинъ Индiецъ, землепроходецъ и лекарь; онъ лечилъ съ годъ Хана Мохаммедъ–Рахима, и поживился, неменѣе какъ тысячкою червонцевъ. Мѣсяца съ полтора послѣ смерти хана, молодой ханъ Алла–Кулъ, приказалъ взять его, пытать, обобрать, а потомъ и убить, сказавъ, что онъ уморилъ отца. Волосы были на немъ длинные, до земли, и онъ обвертывалъ ихъ вокругъ головы, что чалму. У него выдергали волоса, зубы, рвали тѣло раскаленными щипцами; онъ высказалъ все имущество свое, и умеръ въ мукахъ; однако послѣ смерти его нашли въ башмакахъ его зашитые драгоцѣнные камни, о которыхъ онъ не сказывалъ ничего. Все это дѣлалось при лицѣ перваго въ ханствѣ саловоина, Кушъ–Бегiя; пыталъ этого Индiйца нашъ землякъ, Андрей Ивановъ, бывшiй палачь ханскiй, который отставленъ послѣ за упускъ арестантовъ.
Случилось также, что плѣнные Персiяне украли у хана трехъ жирныхъ барановъ. Поклепали четырехъ Русскихъ; Душенина, казаковъ Максимова, Кирилова, да еще одного, по имени Андрея. И ихъ велѣно было тому же Андрею Иванову пытать. Ихъ качали уточкою, то–есть, связавъ руки, просунули въ нихъ колѣни, подъ колѣнями пропустили по палкѣ, въ ротъ дали по кляпышу и закрутили на затылкѣ, а потомъ поили тузлукомъ, соленой водою. Потомъ жгли имъ спины на огнѣ... Они ни въ чемъ не сознались, и ханъ велѣлъ ихъ повѣсить за ноги. Кирилова выпросилъ однако прикащикъ ханскiй; прочiе висѣли у воротъ градскихъ. Это было зимою; Трухменцы собирались на грабежъ и выпросили ихъ на счастье свое. Ихъ сняли: Душенинъ однако померъ на другой день; Алексѣй и Андрей остались живы, да никакъ безъ ногъ — отморозили. При всѣхъ казняхъ, даже коли ведутъ Хивинца, никто его не жалѣетъ; по дорогѣ еще бьютъ, толкаютъ, и охотой пособляютъ вѣшать.
Русскихъ плѣнныхъ въ Хивѣ будетъ болѣе тысячи человѣкъ: у хана было ихъ восемьдесять. Ханъ сперва отпускалъ плѣнникамъ своимъ по 3 пуда пшеницы на мѣсяцъ, да по два червонца деньгами въ годъ; а уже кромѣ того, ни дровъ, ни крупинки, ни же нитки одной на одежду. Прочiе жители, даже и богатые, не даютъ болѣе какъ по двѣ, по три лепешки на день, а одѣваютъ крайне скудно. Ханскiе прикащики больше плѣнные Персiяне — и первые злодѣи и своимъ и нашимъ. Они бьютъ, обираютъ, обвѣшиваютъ, обмѣриваютъ; пшеницу отпускаютъ пополамъ съ землею; за помолъ берутъ пшеницей же, такъ что не достанется и двухъ пудовъ доброй муки на мѣсяцъ. Въ Хивѣ мельницы ходятъ на верблюдахъ, бываютъ объ одномъ только поставѣ; камни возятъ изъ–за рѣки.
Я видѣлъ, какъ у нихъ чеканятъ и деньги. Дѣлается это у хана во дворцѣ. Въ одной кузницѣ куютъ мѣдныя деньги, въ другой золото и серебро. Льютъ сначала прутки, ровняютъ и круглятъ на наковальнѣ, въ ручную; тянутъ въ доску пруткомъ же, рубятъ въ мѣру, плющатъ на наковальнѣ молоткомъ, зря, какъ попало; калятъ снова, кладутъ на вдѣланный въ наковальнѣ чеканъ или клеймо, а другое, въ видѣ мѣтчика, ставятъ сверху и бьютъ молоткомъ; тамъ и моютъ и чистятъ деньги водой, деревянными опилками, да еще, не знаю чѣмъ; работаютъ Тоджики*; клейма находятся у Кушъ–Бегiя, и онъ отъ работы не отлучается ни на шагъ.
Трухменцы и Каракалпаки Хивинцевъ не любятъ и слушаются ихъ только по неволѣ: слушаются тамъ, гдѣ надѣятся пограбить. Лѣтомъ въ 1827 году, Айдусъ–Бiй Каракалпацкiй всталъ было на хана; ханъ послалъ на него Аламъ–Бека; Каракалпаковъ перебили, перерѣзали много; Айдуса поймали и Аламъ–Бекъ, памятуя приказанiе хана не даровать ему жизни, ни минуты, тутъ же велѣлъ его убить. Старшаго сына его убили около Кунграта, а трехъ малыхъ сыновей его привезли въ Хиву и убили на лобномъ мѣстѣ.
Пушекъ въ Хивѣ до двадцати, всѣ мѣдныя. Онѣ работаны, по одной, въ розное время, въ Хивѣ же, и больно плохи. Стоятъ онѣ на плохихъ лафетахъ; шамхаловъ, (ружей) у хана сотъ до пяти; хранятъ ихъ у хана во дворцѣ, въ мастерской, да въ пороховой; на походъ ихъ раздаютъ. Пороха у хана двадцати пудовъ нѣтъ; порохъ лежитъ въ подвалѣ, недалеко отъ большой литейной печи. Сверлятъ пушки, поднявъ ихъ стоймя, казенною частiю вверхъ; на сверлѣ ходитъ лошадь. Стрѣляютъ картузами, да не хорошо. Кромѣ этихъ мѣдныхъ, есть и 3 маленькiя чугунныя пушченки. Въ походъ брали только мѣдныхъ пушекъ пять. Дѣлаютъ порохъ за городомъ, а ставятъ въ подвалѣ въ камышевыхъ корзинахъ, куда высыпаютъ его просто, отчего сырѣетъ и слеживается.
Узбеки и сарты живутъ одинаково и ихъ отличать нельзя по виду. Есть бѣлокурые и рыжiе, и въ тѣхъ и въ другихъ. И по родству помѣшались они промежь собой. Узбеки почетнѣе: первое и другое поколѣнiе плѣннаго, принявшаго вѣру ихъ и вышедшаго на волю, называютъ сартами; а тамъ, третье, четвертое, называютъ себя уже узбеками. Узбеки, которые живутъ не въ Хивѣ, а по деревнямъ, мѣстечкамъ, ближе къ морю, называются аралами. Сарты больше торгуютъ; узбеки пашутъ.
Въ Хивѣ на деньги играть не велятъ, но играютъ и въ шахматы, и въ карты, которыя возятъ изъ Россiи и продаютъ по рублю колоду, и еще какъ–то змѣиными головками, которыя кидаютъ на доску, на которой написаны какiя–то стрѣлки.
Прiѣздъ Муравьева въ Хиву помнятъ тамъ хорошо; всѣ были крѣпко недовольны тѣмъ, что его отпустили, и слухи носились, что онъ взятъ въ плѣнъ и въ черновую работу. Трухменцы хвалили его за то, что нескупъ былъ.
При войскѣ ханскомъ есть двѣ трубы, кернай; одна изъ нихъ была и при Бишъ–Тюбе.* При первомъ нападенiи на караванъ, Хивинцы и Трухменцы перерѣзались–было сами; они бросились отъ Яны–Дарьи, узнавъ гдѣ идетъ караванъ; тѣ не стали ихъ пускать, понадѣялись и сами пограбить; Трухменцы избили двоихъ посланныхъ Аллашъ–Бека, и таки поставили на своемъ.
Главный конюхъ хана Алла–Кула Русскiй; это города Кузнецка, Саратовской Губернiи, житель Дементiй Ивановъ, нынѣ Аллахъ–Берды. Онъ взятъ съ Эмбенскаго рыболовства, лѣтъ за 35; нынѣ будетъ ему 65 отроду; женатъ онъ на Персiянкѣ. Сынъ у него Тянгры–Берды чистый мусульманъ; однако бѣгалъ уже въ Персiю и хочетъ уйдти въ Россiю.
Мужъ Анны Васильевны Костиной, стряпки ханской, прозывается Ѳома Гавриловъ Бакановъ; онъ отпущенъ на волю, по смерти хана Мохаммедъ–Рахима. Взятъ онъ, лѣтъ тому 20, на Эмбенскомъ рыболовствѣ: отроду лѣтъ 50.
И я покинулъ жену въ Хивѣ, Варвару Игнатьеву Чердынцеву; она взята въ 1824 году, Киргизами, неподалеку Танальцской крѣпости.
_______

Примѣчанiе. Тихонъ Рязановъ отправился изъ Оренбурга въ Астрахань, прожилъ тамъ до 1833 года, а потомъ, неизвѣстно по какимъ причинамъ, бѣжалъ опять въ Хиву же и увелъ съ собою еще 4–хъ человѣкъ, изъ коихъ дошли до Хивы двое. Ханъ принялъ его милостиво, не наказалъ, однакоже въ дядьки сыну своему не опредѣлилъ, а заставилъ дѣлать телѣги. Это, сколько извѣстно, второй только примѣръ обратнаго побѣга Русскаго въ Хиву: лѣтъ 12 тому, освобожденный купцомъ Нарядчиковымъ плѣнникъ также ушелъ обратно.

В. Луганскiй.
_______

Список исправленных опечаток:
Стр. 87. «Кирилова выпросилъ однако прикащикъ ханскiй; прочiе...» вместо: «Кирилова выпросилъ однако прикащихъ ханскiй; прочiе...»
* Главный при сборѣ податей и пошлинъ.
** Отцу нынѣшняго хана Алла–Кула.
*** Разсказъ плѣнника Ѳедора Ѳедорова Грушина напечатанъ въ № 5–мъ «Литературныхъ Прибавленiй къ Русскому Инвалиду» 1838 года.
* Подтвержденiе разсказа Грушина, напечатанаго въ «Лит. Приб.»
* Тилла — золотая монета въ четыре рубля серебромъ.
* Чуванъ — каминъ, очагъ.
** Русская плѣнница, первая стряпуха и повариха хана.
* Онъ теперь кочуетъ поблизости Оренбурга, но почитается уже только частнымъ лицомъ, хотя получаетъ хорошую пенсiю. Вмѣсто его, управляютъ Среднею и Малою Ордою три султана–правителя.
* Бѣлобородымъ, почетнымъ старикамъ.
** Телѣги.
* Серебряная монета.
** Въ рѣкѣ Аму.
* Узбеки — завоеватели Турецкаго племени; Тоджики — коренные жители Персидскаго.
* При нападенiи Хивинцевъ въ 1824 году на Русскiй вооруженный караванъ.
??

??

??

??