Будто не хотя старикъ принялъ священника, видно догадываясь, о чемъ пойдетъ рѣчь; Семенъ кряхтѣлъ, хмурился, поворачивался, но понимая, какъ христiанинъ, что надо исполнить долгъ и не погубить души своей, онъ просилъ исповѣдоваться и прiобщиться св. тайнъ. Священникъ разговорился съ нимъ однако напередъ, и старикъ, хоть и отмалчивался, и кряхтѣлъ, будто тяжело говорить, но все таки далъ наконецъ духовному отцу отвѣтъ и привѣтъ и сознался въ немногихъ словахъ, что у него есть деньги и что они, ради осторожности отъ воровъ, зарыты, въ лѣсу. Не смотря однако-же на всѣ убѣжденiя попа, Семенъ болѣе сказать не могъ или не хотѣлъ, а кончилъ тѣмъ, что обѣщалъ показать на другой же день старшему сыну своему мѣсто, гдѣ деньги лежатъ и повторилъ тоже хозяйкѣ своей и сыну, которыхъ батюшка позвалъ, чтобы порадовать ихъ и поздравить съ доброю вѣстiю. Вся семья радовалась и благословляли попа за доброе его дѣло. Затѣмъ всѣ вышли, и старикъ исповѣдался и причастился.
Пришелъ другой день - и день этотъ былъ день общей радости и веселья, день празднества для всѣхъ, не только въ домѣ Могарычева, гдѣ отецъ лежалъ на смертномъ одрѣ, и гдѣ радость была не въ радость - но и во всей деревнѣ, во всей околицѣ и по всему русскому царству: это былъ день Свѣтлаго Воскресенiя Христова. Звонъ колоколовъ раздавался по чистому весеннему воздуху издалече, черезъ долы и пригорки; солнышко ярко освѣщало свѣжую зелень, легкiй вѣтерокъ переносилъ теплое дыханiе весны и благовѣстъ окружныхъ селенiй.... Семенъ былъ дома одинъ; старъ и малъ, Аксинья съ дочерьми и сыновьями отправилась къ заутренѣ, одѣвшись какъ и чѣмъ могли, хоть бѣдно, да опрятно, и во уваженiе такого святого праздника и добраго покаянiя старика, не упрекнули его ни разу въ томъ, что сыновьямъ, и пуще того дѣвкамъ-невѣстамъ, почти не въ чемъ одѣться и въ люди показаться.
Приходятъ всѣ домой, спокойные, веселые, хоть и печальные въ то же время, потому что ожидали со дня на день кончины отца - христосуются со старикомъ, поздравляютъ его съ праздникомъ и съ Божьею милостiю, которая дала ему дожить до этого дня, благодарятъ его, что онъ сталъ до нихъ и самъ добръ и милостивъ, обѣщавъ наградить ихъ за долгое терпѣнiе и смиренiе и указать гдѣ у него лежатъ деньги - и видя что старикъ плохъ и слабъ, невольно опасаются въ то же время, чтобъ онъ не ослабѣлъ вовсе и не отдалъ бы Богу душу, прежде чѣмъ успѣетъ исполнить свое обѣщанiе.
Помолились еще разъ всѣ вмѣстѣ, разговѣлись; а старикъ, собравшись съ послѣдними силами, не только приподнялся и сидѣлъ - чего ужъ давно не дѣлывалъ, но даже съ помощiю сыновей привсталъ для молитвы на ноги. Скоро, однако-же, онъ опять ослабѣлъ, легъ, завернулся и укрылся тулупомъ своимъ. Немного погодя, домашнiе его стали безпокоиться объ немъ и на него посматривать; Аксинья подошла и стала осторожно заглядывать въ лицо Семена, - а онъ глядѣлъ на нее во всѣ глаза и молчалъ. Чтожъ, Семенъ, сказала она, радостный день пришелъ: сдѣлай, что ты обѣщалъ попу, и Богъ тебя не оставитъ; мы всѣ выйдемъ отсюда, оставимъ съ тобою одного старшаго: поговори съ нимъ, открой ему душу свою - онъ будетъ у насъ за мѣсто отца, пусть онъ одинъ и знаетъ, что есть у насъ и гдѣ оно лежитъ....
Семенъ помолчалъ, вздохнулъ, приподнялся самъ, безъ всякой помощи и вдругъ сказалъ твердымъ голосомъ: запрягайте телегу - да скорѣе!
Услышавъ это, сыновья бросились исполнить отцовское приказанiе, и черезъ нѣсколько минутъ пришли сказать, что лошадь готова. Они оба стояли передъ отцомъ, ожидая его приказанiй и полагая, что онъ велитъ одному изъ нихъ ѣхать и скажетъ куда.... Но Семенъ посмотрѣлъ на всѣхъ, вздохнулъ, спустилъ ноги на земь и сказалъ твердымъ голосомъ: подайте мнѣ сапоги, поясъ и шапку.... и армякъ новый подайте....
Не смѣли они, отъ изумленiя, ни спорить съ нимъ, ни уговаривать его, ни даже спрашивать, что онъ хочетъ дѣлать. Они подали отцу одѣться, и онъ самъ натянулъ сапоги свои, которые давно уже не были у него на ногахъ, всталъ, надѣлъ армякъ, подпоясался, надѣлъ шапку и твердымъ шагомъ, не говоря ни слова, пошелъ къ дверямъ. Аксинья испугалась, бросилась къ нему, стала спрашивать и уговаривать - но онъ сказалъ только: отойдите прочь, пустите, я самъ поѣду - и вышелъ вонъ. Сыновья пошли за нимъ, ухвативъ также съ собою шапки и полагая что отецъ кому нибудь изъ нихъ велитъ ѣхать съ собою; но старикъ молчалъ, молча сѣлъ въ телегу и молча взялъ въ руки возжи.
- Господи, что это будетъ - проговорила Аксинья и принялась въ испугѣ уговаривать мужа, взять по крайней мѣрѣ съ собою одного изъ сыновей; Семенъ подумалъ, вздохнулъ и молча кивнулъ было головой - старшiй вскочилъ въ телегу и лошадь тронулась.... Стой, закричалъ Семенъ громко, въ воротахъ; стой! Не надо мнѣ сына, не хочу, выходи: одинъ поѣду. Сколько ни просили его, сколько ни уговаривали, что онъ слабъ, боленъ, не сможетъ - ничего не могло заставить его взять съ собою сына: не хочу, сказалъ онъ, не надо, а то не поѣду вовсе. Сынъ вылѣзъ и старикъ одинъ отправился въ путь.
Всѣ домашнiе вышли за нимъ слѣдомъ за вороты - кто дивился и молчалъ, кто напутствовалъ старика благословенiями, а онъ, перевалившись черезъ гору, скрылся. Никто не посмѣлъ однакоже итти за нимъ слѣдомъ: старикъ по временамъ оглядывался и даже разъ пригрозилъ назадъ кнутомъ. Старшiй сынъ подумалъ, глядя вслѣдъ за отцомъ: видно деньги зарыты, какъ и люди говорятъ, въ терновомъ оврагѣ, отецъ въ ту сторону поѣхалъ.
Прошло нѣсколько часовъ, пора ужъ и обѣдать - а Семена нѣтъ. Ждали, наконецъ сѣли и пообѣдали - Семена все нѣтъ. Аксинья стала крѣпко безпокоиться, бояться за старика, не случилось-ли съ нимъ чего, и она послала сыновей искать отца. Старикъ совсѣмъ умиралъ, три мѣсяца съ печи не слѣзалъ - а тутъ вдругъ отправился одинъ, Богъ вѣсть куда....
Сыновья воротились вечеромъ, прошедши весь терновый оврагъ, но ни отца, ни лошади не видали. Аксинья всплеснула руками и залилась плачемъ; во всемъ домѣ поднялась тревога, сосѣди сбѣжались. Что дѣлать? Гдѣ искать отца? Ночь на дворѣ, а онъ уѣхалъ Богъ вѣсть куда!
Вдругъ кто-то со стороны закричалъ: да вонъ съ горки порожняя телега Могарычева ѣдетъ, одна лошадь идетъ! Оглянулись, лошадь точно плетется съ телегой поперегъ поля и спускается прямо въ деревню; но идетъ не съ той стороны, куда отецъ поѣхалъ. Кинулись навстрѣчу: въ телегѣ армякъ, шапка и поясъ отцовскiе и кнутъ; а его самаго нѣтъ. Смекнувъ, что лошадь вѣрно черезъ поле пришла домой, прямымъ путемъ, всѣ пошли гурьбой прямо въ эту сторону и разсыпались по небольшому лѣску, верстахъ не болѣе двухъ отъ деревни.
Уже смеркалось; люди прошли ночью той весь лѣсокъ, не нашедши ничего; вдругъ одинъ поднялъ страшный крикъ, остановившись на мѣстѣ и сзывалъ всѣхъ къ себѣ. Сошлись: передъ ними на деревѣ висѣлъ, страшно вытянувшись во весь ростъ, старикъ Семенъ.
Не могши отдѣлаться отъ настоянiй семьи своей и всѣхъ добрыхъ людей, показать то есть гдѣ у него деньги, а также не рѣшаясь разстаться съ богатствомъ своимъ, онъ удавился.

Два-сорока бывальщинокъ для крестьянъ. 1862. Ч. 2.
43. Отцевскiй судъ.
Такое жъ странное дѣло, какъ разсказали мы о дядѣ съ племянникомъ, было въ Олонецкой губернiи промежъ отца и сына. Богъ и царь простили старика, а судъ и мiръ оправдали.
Старика этого звали Сидоромъ и было у него четверо сыновей. Второй сынъ, Иванъ, съ малыхъ лѣтъ отъ рукъ отбился. Бывало какая бѣда ни случится на деревнѣ, то ужъ такъ и знаютъ, что это Сидоровъ Ванька. Парню всего годовъ восемь было, когда ни собакѣ смирной, ни поросенку, ни овцѣ, ни птицѣ дворовой отъ него спуску и проходу не было: камнемъ, такъ камнемъ, дубиной, такъ дубиной - почемъ ни попало, такъ и душитъ. Раза два было его собака загрызла, которая не стерпѣла побоевъ его, такъ что насилу отняли; сѣкли его, почитай день за-день; отецъ бѣдный не наплачется, не наплатится за проказы Ваньки - а все не уйметъ. Однимъ, бывало, только и возьметъ, какъ засадитъ его на недѣлю подъ замокъ, въ подклѣть; а какъ выпуститъ, такъ и новыя проказы.
Когда Ванька подросъ, поумнѣть не поумнѣлъ, а вошелъ во всѣ года, такъ не стало житья отъ него никому, всѣ люди проклинали его и боялись, какъ злодѣя. Не пройдетъ онъ мимо дѣвки либо молодки, чтобъ ее не обидѣть; а мужъ, либо братъ, либо стороннiй добрый человѣкъ вступится, такъ онъ тотчасъ и на кулаки и, пожалуй, на ножъ готовъ. Не было на деревнѣ ни парня, ни мужика, ни бабы, чтобъ Ванька не далъ имъ какого браннаго прозвища; на кого за что осерчаетъ, такъ ужъ ночи спать не станетъ, а гдѣ нибудь подстережетъ, да изъ-за угла ошеломитъ - и поди, ищи на немъ. А какъ разъ мужикъ поймалъ его у себя въ клѣти, да связали его, да привели съ поличнымъ и наказали больно, то онъ ночью забрался во дворъ къ этому крестьянину, да скотину у него хуже волка перепортилъ: пересѣкъ у двухъ коровъ топоромъ поджилки - и пропали коровы, скорѣе ихъ прирѣзали.
Терпѣлъ мiръ долго, жалѣючи отца Иванова, старика Сидора, да ужъ не стало силы, ни терпѣнья. Стали говорить въ голосъ, что такъ-ли, сякъ-ли, а сбыть его надо. Посадили въ колодку, поклонились начальству - да мiрскимъ приговоромъ и сдали его въ солдаты - тогда только, и отдохнули.
Прошло года съ полтора, какъ вдругъ у одного мужика, который въ тѣ поры больше всѣхъ стоялъ передъ мiромъ на томъ, чтобы сдать Ваньку въ солдаты, какъ у этого мужика загорѣлось ночью на задахъ. Погорѣлъ мужикъ, а съ нимъ еще и сосѣди, и никто не могъ догадаться, отчего бы могло загорѣться въ нежилой клѣти. Всю ночь народъ остался на ногахъ, и прошла вдругъ молва, что кто-то видѣлъ на пожарѣ Ваньку Сидорова. Кто видалъ, гдѣ видалъ, стали допытываться - и нашли человѣка, который говоритъ, что точно видѣлъ. Испугались мужички мои на смерть, благодарятъ старика Сидора за такое сокровище, такого сына - и ума не приложатъ какъ тутъ быть.
Прошло дня два - приходитъ пастухъ вечеромъ домой, пригнавъ стадо, да и говоритъ, что выходилъ къ нему изъ лѣсу Ванька, взялъ у него хлѣба, да наказывалъ приносить еще: коли принесешь, такъ не трону ни тебя, ни скотины; а не принесешь - тебя убью и всю скотину перепорчу. А на деревнѣ, говоритъ, скажи, чтобъ не трогали меня и не искали, не то сожгу всѣхъ, какъ сжегъ того, кто меня выдалъ. Пусть всякъ себя знаетъ и бережетъ; пусть высылаютъ мнѣ только хлѣба съ тобою, да не замаютъ меня, такъ и я ихъ не трону.
Перекрестились мужички, и головы повѣсили. Почесавъ затылки, поплакавшись на это наказанiе, да натолковавшись досыта, стали однако высылать Ванькѣ хлѣба съ пастухомъ, чтобъ не сжегъ деревни. Такъ Ванька себѣ и жилъ сколько-то времени, этой деревни не трогалъ, а воровалъ по сторонамъ. Прослышалъ, однако, объ немъ исправникъ, прiѣхалъ, распросилъ обо всемъ, какъ и что было, собралъ народъ, да и посадилъ засаду около того мѣста, гдѣ указалъ пастухъ. Ванька вышелъ за хлѣбомъ - оглянулся, осмотрѣлся - никого не видать; подошелъ, да сталъ говорить съ пастухомъ - а тутъ народъ съ двухъ сторонъ выскочилъ на него и окружили. У Ваньки ножъ въ рукахъ и дрягалка; однако не споро стало ему бороться супротивъ мiру, и его скрутили.
Сдали Ваньку опять съ рукъ и перевели духъ; - все стало смирно, спокойно, да только опять не на долго. Опять прошла молва - и Богъ вѣсть, отколь она взялась - что Ванька тутъ; и вся деревня такъ и взвыла волкомъ. Не прошло трехъ дней, какъ сгорѣлъ тотъ мужикъ, который перелобанилъ Ваньку, когда его брали. Съ пастухомъ принуждены посылать еще двоихъ дюжихъ мужиковъ, съ дубинками, а одинъ боится итти, да и то со страхомъ пасли стадо и не смѣли уснуть. Такъ ходили они цѣлую недѣлю, самъ-третей, да отдыхали на открытомъ мѣстѣ, посмѣнно.
Немного погодя, Ванька еще было поджогъ старосту, да спасибо, скоро захватили. Сбилъ съ ногъ весь народъ - не то караулить, не то работать - не стало мочи совсѣмъ. Вотъ пастухи, распустивъ стадо въ лѣсу, разошлись врознь искать скотину; глядь - одинъ изъ нихъ и сталъ носомъ къ носу съ Ванькой. Опѣшалъ пастухъ такъ, что снялъ шапку, ровно передъ исправникомъ, да и стоитъ. Не бойсь, сказалъ Ванька, дай хлѣба! Тотъ отдалъ весь, сколько было. Послушай, сказалъ Ванька, чай вамъ надоѣла такая жизнь - да и мнѣ, признаться, надокучила; несподручно вамъ со мной воевать. Скажи жъ ты своимъ старикамъ, и скажи всѣмъ, коли хотятъ мириться со мной, такъ мириться - да только чуръ безъ обману: я прятаться не стану, пусть ловятъ, коли хотятъ, да ужъ за то, какъ ворочусь въ третiй разъ, такъ попомнятъ они мое слово: всѣхъ выжгу и перерѣжу!
Опять пошло Ванькѣ житье: народъ испугался, и ужъ такой страхъ напалъ, что никто на него руку не подыметъ. Нашлись и такiе, что изъ боязни давали ему знать, когда выѣдетъ исправникъ; такъ, что этотъ бился, бился - ничего не сдѣлаетъ; соберется народъ, пройдетъ облавой по лѣсу - а Ванька, ровно заговоренный какой, тутъ же между понятыми пройдетъ, и никто его не видитъ. Хлѣба надо - вынесутъ; а по ночамъ смѣло и самъ приходилъ въ деревню, подойдетъ къ любой избѣ, стукнетъ въ окно, ему и подадутъ, чего хочетъ, напоятъ и накормятъ, только отойди съ миромъ. А между тѣмъ сталъ онъ все смѣлѣй да смѣлѣй грабить по дорогамъ. Всѣ знаютъ, что это Иванъ, а никого нѣтъ, чтобы къ нему приступиться.
Между тѣмъ бѣдному старику Сидору не было житья отъ проклятiй. Ты-де породилъ, тебѣ и держать его въ рукахъ; а не училъ, пока поперегъ лавочки лежалъ, такъ когда во всю вдоль вытянулся - не научишь.
Наѣхалъ опять исправникъ, потому что Иванъ проѣзжаго купца ограбилъ, и отъ начальства пошли строгiя приказанiя, чтобъ хоть живаго, хоть мертваго, достать его; вотъ исправникъ созвалъ стариковъ, толковалъ съ ними долго - тѣ не знаютъ, какъ и быть. Намъ, батюшка, съ домами, да скотомъ, да съ дѣтьми, отъ него не въ лѣсъ уйти - мы у него въ рукахъ, завсегда. Два раза сдавали мы его вамъ на руки - кто за третiй поручится? А онъ, откуда ни уйдетъ, опять здѣсь будетъ. Коли порѣшить его на мѣстѣ - такъ, чай, ни у кого рука не дрогнетъ; а нѣтъ, такъ власть ваша: не знаемъ какъ и быть.
Тогда исправникъ позвалъ отца Иванова, Сидора, и сталъ говорить съ нимъ глазъ на-глазъ: какъ хочешь, старикъ, терпѣть нельзя больше никому; а взяться за дѣло это, кромѣ тебя, некому. На роднаго отца онъ руки не подыметъ; ты впередъ, другiе пойдутъ за тобой - долго ли еще этому грѣху быть?
Старикъ Сидоръ подумалъ, покачалъ головой, - и прошибла его слеза. Не пожалѣетъ онъ, сударь, отца - сказалъ Сидоръ - коли дѣло на то пойдетъ, я его знаю. Ну, да ужъ что будетъ, то будетъ - пусть на меня падетъ грѣхъ - только молчите, не сказывайте никому.
На лѣтняго Ивана, рано утромъ, Ванька подкрался къ деревнѣ, осмотрѣлся и подошелъ прямо къ отцовской избѣ. Стукнулъ онъ въ оконце, отошелъ посреди улицы и оглядывался, чтобъ не захватили его въ расплохъ, зная, что опять недавно наѣзжалъ исправникъ. Отецъ выглянулъ: что скажешь?
Когда-то я въ этотъ день былъ имянинникъ - молвилъ Иванъ, - и самъ тяжело вздохнулъ - такъ вотъ я и пришелъ, не накормите ль чѣмъ, ради праздника: прiѣлся что-то мнѣ сухой хлѣбъ.
Отецъ поглядѣлъ на него молча - поди, сказалъ онъ, садись, да поѣшь. Я въ избу не пойду, отвѣчалъ Иванъ, нашему брату тамъ не мѣсто; а коли будетъ милость твоя, такъ вынеси на задворки - я тамъ поколѣ побуду.
Отецъ вынесъ ему на лужайку вина и пирогъ; Иванъ, не вѣря и родному отцу, стоялъ поодаль и говоритъ: поставь тутъ, пожалуста, да ступай съ Богомъ въ избу. Отецъ ушелъ, а онъ принялся ѣсть.
Сидоръ пришелъ въ избу, сталъ противъ ружья своего, которое висѣло на стѣнѣ, и долго на него глядѣлъ; потомъ сталъ припоминать, какъ онъ не такъ давно еще убилъ изъ него бѣшенаго волка; перекрестившись молча, старикъ снялъ ружье со стѣны, осмотрѣлъ, исправно ли оно, взялъ его подъ полу, вышелъ въ заднiе вороты на лужайку и пошелъ твердымъ шагомъ прямо на разбойника.
Ванька пересталъ ѣсть - сидитъ смирно и глядитъ, будто ждетъ, что-то будетъ. Отецъ подошелъ и, выстрѣливъ въ упоръ, убилъ сына на мѣстѣ. Сдѣлавъ это, Сидоръ закинулъ ружье свое въ озеро, пошелъ и самъ объявилъ объ этомъ начальству.
Судъ оправдалъ Сидора, а мiръ, при повальномъ обыскѣ, сказалъ въ голосъ, что принимаетъ грѣхъ и отвѣтъ на свою душу.
44. Разсказъ плѣнника Ѳедора Грушина.
Взятъ я въ плѣнъ въ 1819 году, весной, на третьей недѣлѣ послѣ пасхи. Отъ роду мнѣ нынѣ (1829) 36 лѣтъ. Мы вышли изъ Астрахани въ морѣ, на рыболовство, на страстной недѣлѣ, въ своемъ кусовомъ суднѣ. На третiй день мы уже стояли на якорѣ подъ Мангишлакомъ, и ловили рыбу. Тутъ подошла посуда татарина Мустаева, и ее захватила тишь (безвѣтрiе). Я налилъ у него боченокъ пресной воды, которой у меня мало оставалось, а онъ вскорѣ ушелъ къ берегу. Дня три спустя, въ самый полдень, когда мы отдыхали, подошла къ намъ тихонько лодка съ двѣнадцатью туркменами, напали на насъ сонныхъ, захватили и связали: насъ всего было три человѣка. Туркмены эти знали по русски; они были изъ числа разбитыхъ и ограбленныхъ киргизами, въ прежнiе года, почему ихъ тогда перевезли въ Астрахань, гдѣ они жили и послѣ опять переселились на свои мѣста. Они сами признались мнѣ, что Мустаевъ научилъ ихъ, какъ насъ, забрать. Начальникомъ ихъ былъ Ата-нiазъ().
Насъ отвезли на берегъ и продали хивинцамъ, торговавшимъ въ Астрахани, и воротившимся оттуда на посуды Мустаева. Они погнали насъ съ верблюжьимъ караваномъ въ Хиву, гдѣ купилъ насъ всѣхъ троихъ самъ ханъ, съ котораго купцы не смѣли взять барыша и отдали насъ за тѣ же 150 червонцевъ, которые заплатили за насъ туркменамъ.
Годъ работалъ я въ загородномъ саду ханскомъ и вздумалъ еще съ двумя товарищами бѣжать. Мы благополучно пробрались въ песчаную степь, но на четвертый день встрѣтили насъ кочевые туркмены, связали и представили назадъ хану. Насъ жестоко высѣкли и опять оставили въ той же работѣ.
Прожилъ я еще два года - смерть тоска беретъ по-дому - и опять ушелъ я самъ-другъ, и пошли мы къ персидскимъ границамъ, надѣясь, по близости, лучше туда пробраться. На десятый день, опять поймали насъ туркмены и опять представили въ Хиву.
На этотъ разъ мнѣ бы не миновать приговора - окорнать носъ и уши - если бы не сталъ за меня просить сынъ ханскiй, да если бы ханъ не жаловалъ меня, по особому случаю: насъ однажды заставили таскать пшеницу, и я подымалъ и сваливалъ одинъ по мѣшку въ полтора батмана, пудовъ тринадцать; хану доложили объ этомъ, онъ самъ посмотрѣлъ и прозвалъ меня пелюаномъ, то есть, силачемъ, и это прозвище за мною осталось. По этому опять побили меня жестоко; а тамъ ханъ простилъ и, заставивъ поклясться, что больше не уйду, опредѣлилъ въ войско свое и далъ коня.
Вскорѣ послѣ этого столкнулся я съ другимъ хивинскимъ силачемъ, который былъ у нихъ въ большой славѣ и которому ханъ, любившiй силачей, позволялъ буянить и бить народъ вволю. Ханъ заставилъ его также поднять мѣшокъ пшеницы - и онъ поднялъ. Ступайте-жъ, помѣряйтесь чѣмъ нибудь при мнѣ, чтобъ я видѣлъ, кому изъ васъ быть пелюаномъ. Хивинецъ подлѣзъ подъ телегу съ арбузами, надулся и приподнялъ ее спиной. Полѣзъ и я въ свой чередъ, и хоть тяжело было, а приподнялъ, не хуже его. Хорошо, сказал ханъ - ну, а теперь что?
- А теперь, сказалъ я, по пустому надрываться и ломать спины нечего; пусть-ка лучше силачъ вашъ выйдетъ со мною на кулачки; такъ вотъ это дѣло скажетъ всю правду. Какъ услышитъ хивинецъ мой - то и струсился, не идетъ; Ханъ приказалъ мнѣ побить его, чтобъ раззадорить; я его ударилъ, а онъ выскочилъ, да въ народъ на базарѣ, передъ дворцомъ ханскимъ, и забился. Пойди-же, говоритъ мнѣ ханъ, найди его на базарѣ, задери, а коли драться не станетъ, такъ избей его хорошенько, чтобъ не хвасталъ и не трусилъ. Пошелъ я, поймалъ его за воротъ, онъ отъ меня задомъ, да въ бокъ, чтобъ выкрутиться. Я, по ханскому приказу побилъ его, при всемъ народѣ, и бросилъ. Съ этихъ поръ ему ужъ и въ люди казаться стыдно стало, и вся слава его пропала; сталъ онъ тише воды, ниже травы, и буянить не смѣлъ.
Повѣривъ силѣ моей, ханъ сдѣлалъ меня придверникомъ и первымъ докладчикомъ своимъ, жить мнѣ было не худо; но изъ этой должности былъ я разжалованъ и опять пожалованъ въ нее нѣсколько разъ, признаться, просто за хмельное; а какъ только, бывало, съ горя выпью, то половину дворни ханской и разобью. Но затѣмъ вскорѣ вступилъ молодой ханъ, по смерти стараго, и я съ этого времени пересталъ пить и оставался при немъ, до самаго побѣгу.
Молодой ханъ поѣхалъ на охоту, въ камыши, къ Аральскому морю, гдѣ разоренный городъ Кунградъ и ханскiй домъ съ садами, и взялъ съ собою и меня. Тутъ ханъ узналъ, что двое русскихъ, бѣжавшихъ отъ него за нѣсколько времени, сдѣлали это при моей помощи. Ихъ точно вывезъ изъ Хивы одинъ киргизъ, по уговору со мною, и они разсказали объ этомъ въ Астрахани, отколѣ вѣсть дошла, черезъ тамошнихъ азiатцевъ, до Хивы. Хану хоть и жаль было меня, но онъ положилъ, что если тотъ киргизъ, который увезъ плѣнниковъ и котораго ханъ надѣялся поймать, покажетъ подъ пыткою на меня, то казнить меня смертiю, безъ всякой пощады.
Дѣло плохо, подумалъ я, коли киргиза поймаютъ, то будетъ поздно; надо до поры, до времени убираться. Сговорился я еще съ тремя надежными ребятами, которые были тутъ же съ ханомъ, и съ Богомъ положили мы уйти на самый рождественскiй сочельникъ.
У меня была своя полевая палатка, я и поставилъ ее на чистомъ мѣстѣ, за ханскимъ дворомъ, а самъ легъ, какъ всегда, поперегъ порога ханской почивальни. Тутъ, рядомъ со мною, вся дворня ханская. Когда всѣ заснули, то я вышелъ тихонько и велѣлъ осѣдлать четырехъ коней, бывшихъ подъ моимъ присмотромъ, при палаткѣ моей, а самъ воротился, чтобы еще взять ханскихъ лучшихъ лошадей, съ конюшни его. Три оброти перерѣзалъ я благополучно, ухватился за четвертую - тутъ проснулся сторожъ, нашъ же русскiй плѣнникъ, и окликнулъ меня. Я испугался: на дворѣ было о ту пору человѣкъ до тысячи; хоть они и спали, а чуть только сдѣлайся тревога - бѣда! Я, съ тремя конями, выскочилъ на задворокъ, гдѣ товарищъ Резановъ стоялъ съ осѣдланными лошадьми; и мы съ ними кинулись на конь, ухвативъ по запасной лошади за-поводъ, и поскакали. Товарищи наши какъ-то оплошали, не то оробѣли, они не поспѣли за нами; а при нихъ остался весь харчъ, не было ровно ничего.
Гнали мы, среди темной ночи, и въ хвостъ и въ голову, и къ свѣту поспѣли въ камыши, на Аральскомъ морѣ, и пролежали тамъ весь день Рождества. Ночью поѣхали далѣе - и чуть было не наткнулись на бѣду: Ханъ послалъ за нами въ погоню человѣкъ 70, и ихъ-то мы объѣхали, сонныхъ, - либо, можетъ статься, не захотѣли они трогать насъ, зная, что мы съ полнымъ оружiемъ и даромъ не дадимся.
На третiй день и лошади, и мы, выбились изъ силъ. Что у нихъ, то у насъ, трои сутки ничего на зубъ не попадало, а морозы стояли порядочные. Дѣлать было нечего; чѣмъ пропадать голодомъ, поискать киргизскаго кочевья, - что Богъ дастъ! Наконецъ, послѣдняго декабря утромъ, на седьмой день, нашли мы табунъ конскiй, а тамъ доискались и кочевья. Мы сказались татарами, будто бѣжавшими давно изъ Россiи, и что ѣдемъ теперь назадъ, провѣдать, можно ли намъ воротиться по манифесту. Насъ накормили, старшина принялъ насъ хорошо, повѣрилъ во всемъ и обѣщалъ помощи. Мы отдали ему пару измученныхъ коней ханскихъ и оружiе свое, чтобы онъ отправилъ насъ, съ вожатымъ и съ харчами своими, до линiи, до русской границы; все было слажено, какъ вдругъ нелегкая принесла въ кочевье этихъ двухъ киргизовъ, - одного звали Култай - которые бывали въ Хивѣ, видѣли и знали меня.
Култай сперва сталъ уговаривать хозяина моего, представить насъ въ Хиву, обѣщая большихъ наградъ отъ хана, а какъ тотъ не соглашался, то у нихъ дѣло дошло до ссоры и драки, и Култай, стращая старшину, что ханъ велитъ его казнить, отнялъ насъ и сталъ совѣтоваться съ товарищемъ своимъ, что дѣлать: если, говорили они, отведемъ ихъ въ Хиву, такъ, того гляди, отъ русскихъ намъ достанется, потому что мы близко границъ русскихъ кочуемъ; а коли отпустимъ ихъ въ Россiю - узнаетъ ханъ и сгубитъ насъ. По этому они рѣшили: убить насъ тайкомъ, чтобы никто объ этомъ не зналъ, и сказать и хану и русскимъ, что мы бѣжали отъ нихъ дорогой, а куда дѣвались - неизвѣстно. По этому завязался опять между всѣми киргизами споръ; наконецъ всѣ будто согласились везти насъ въ Россiю, поѣхали и взяли насъ съ собой.
Отъѣхавъ верстъ 20, они стали раздѣвать насъ и обирать и ужъ раздѣли до нага, какъ опять завязался споръ и начали другъ друга стращать; покричавъ и пошумѣвъ, велѣли, однако, намъ одѣться и поѣхали дальше. Я во все время кричалъ и бранился съ ними, говоря, что это имъ даромъ не пройдетъ, что ужъ доберутся до нихъ казаки наши, если они насъ убьютъ. За бойкость эту они меня больше боялись и за мною присматривали; мнѣ мудрено было уйти; а Рязанову, какъ смирному человѣку, они вѣрили и объ немъ меньше заботились. Вотъ я и шепнулъ ему: бѣги ночью, здѣсь кочевья по близости есть, да въ первомъ становище и разскажи все; тутъ не далече до границы, такъ здѣшнiе киргизы побоятся и заступятся за насъ.
Рязанова нагнали и поймали, но онъ успѣлъ повидаться со сторонними киргизами, которые пустились съ этою вѣстiю къ своему старшинѣ. Между тѣмъ мучители наши, чтобы уйти отъ погони, вдругъ рѣшились везти насъ опять назадъ, въ Хиву. Но старшина султана уже узналъ объ насъ и поимщики наши струсили; подумавъ, они опять воротились и повезли насъ сами въ Россiю, разсчитавъ, что выгоднѣе получить тамъ за насъ награду, чѣмъ уступить насъ старшинѣ. Но гонцы султанскiе все таки нагнали насъ и привели къ нему. Онъ содержалъ насъ дня два хорошо, а потомъ отправилъ въ Оренбургъ.
45. Быль про себя.
Отецъ мой былъ крестьянинъ Курской губернiи, жилъ въ свое время безбѣдно, но когда онъ умеръ и мать осталась одна съ дѣтьми, то хозяйство наше поразстроилось. Когда мы, сыновья, подросли, - а насъ было четыре брата - и мать положила заклятiе, чтобы не раздѣляться, даже и женатымъ, а жить вмѣстѣ, то состояньице наше стало опять по немногу поправляться. Старшiй братъ хозяйничалъ, а мы, хоть и были всѣ четверо погодки, были у него подъ приказомъ. Покуда мы были малы, то мать колотилась съ нами и ей было тяжело; но какъ мы всѣ вдругъ подросли и рабочихъ рукъ стало много, то и хозяйство наше стало вдругъ поправляться.
Двое старшихъ братьевъ ужъ были женаты, когда сказанъ былъ у насъ рекрутскiй наборъ. Намъ, какъ четверникамъ, не миновать было рекрутчины и потому весь домъ нашъ, вся семья, заливалась горькими слезами. Мать совсѣмъ извелась въ три дня отъ плачу и печали, причитывая то надъ однимъ изъ насъ, то надъ другимъ, какъ надъ покойникомъ; я былъ младшiй, еще парень глупый, и плачъ матери и невѣстокъ меня совсѣмъ смутили и напугали; третiй братъ былъ малорослый и въ солдаты не годился, а потому и не горевалъ; но двое старшихъ, какъ послышали, что бѣда подходитъ, бѣжали и стали прятаться въ лѣсахъ и оврагахъ. Наберутъ, бывало, ночью тайкомъ хлѣба, и уйдутъ дня на три, на четыре; а я оставался одинъ съ матерью и съ невѣстками, потому что третiй братъ объ эту пору былъ въ извозѣ.
Подумавъ, и мнѣ сидѣть дома не полюбилось; глядя на старшихъ братьевъ, я и подумалъ: за что же я одинъ останусь и буду отвѣчать за нихъ? Вотъ, какъ пришли они за хлѣбомъ домой, залѣзши въ свою избу, какъ воры, черезъ зады да коноплянники, я и сталъ проситься съ ними. Они мнѣ сказали на это, что мнѣ бояться нечего, что меня не возьмутъ, а сами опять ушли, покинувъ меня. Я сначала было повѣрилъ имъ, но послѣ разсудилъ, что они меня обманываютъ; почему и рѣшился уйти самъ по себѣ. Взявъ запасъ хлѣба, я вышелъ ночью и пошелъ, куда глаза глядятъ, потому что я до этого времени, какъ младшiй, почти не бывалъ нигдѣ за селомъ.
Такимъ образомъ шелъ я, больше по ночамъ, недѣли двѣ, не зная гдѣ я и куда иду. Съѣвши весь хлѣбъ, увидѣлъ, что пришла бѣда: ѣсть до смерти хочется, а взять нечего и негдѣ: просить и стыдно и страшно, чтобъ не стали допытываться, а украсть и подавно боюсь. Однако голодъ донялъ меня такъ, что я подъ вечеръ зашелъ въ первую встрѣчную деревню, вошелъ въ избу и заставъ тамъ одну только хозяйку съ ребятишками, всплакался ей, признался во всемъ и просилъ, чтобъ она меня накормила. Ей меня жаль стало; давши мнѣ поѣсть и ломоть хлѣба на дорогу, она сказала: Богъ съ тобою, иди куда знаешь!
Два дня шелъ я опять степью, все на полдень, и опять проголодался на смерть. Доняла меня такая грусть, что ужъ радъ бы былъ воротиться, да не знаю, куда итти. Наконецъ я ослабъ, заболѣлъ, а деревни нигдѣ не попадается. Я кормился одною только сырою рожью и гречихой, ѣлъ траву, какъ скотина, - день лежалъ въ хлѣбахъ, а ночью шелъ, самъ не зная куда.
На разсвѣтѣ одного дня взошелъ я на курганъ, чтобъ увидать, гдѣ растетъ хлѣбъ и залечь въ него, потому что мѣста были степныя, голыя. Увидавъ издали, неподалеку дороги, горохъ, я обрадовался ему, какъ своему добру, забрался въ него, наѣлся вволю, и нарвавъ себѣ запасу въ пазуху, хотѣлъ уйти, какъ вдругъ увидѣлъ ѣдущаго по дорогѣ мужика; я притаился, но онъ меня увидалъ, спускаясь по изволоку, подъѣхалъ, вызвалъ и связалъ мнѣ назадъ руки. Я такъ оробѣлъ, что и не противился ему; я былъ еще парень молодой и крѣпко отощалъ, а онъ мужикъ здоровый.
Связавъ меня, онъ порядкомъ отстегалъ меня кнутомъ и, привязавъ меня къ оглоблѣ, поѣхалъ. Мнѣ надо было по неволѣ равняться съ лошадью, которая порой бѣжала рысцой. Такимъ образомъ привелъ онъ меня въ свой домъ, который былъ не въ деревнѣ, а стоялъ въ полѣ одиночкой, какъ хуторъ. Въ избѣ развязалъ онъ мнѣ руки, погрозилъ кнутомъ и послалъ на-печь, приказавъ сидѣть тамъ смирно.
Между тѣмъ хозяйка собрала обѣдать; онъ сѣлъ, поѣлъ, разсказалъ ей, что поймалъ вора въ горохѣ, какого-то бродягу - а я сижу между тѣмъ на печи, голодный какъ волкъ, и не знаю, что будетъ. Немного погодя, хозяйка сказала: ужъ хоть воръ, а надо же и его чѣмъ нибудь накормить; а хозяинъ отвѣчалъ: да я ужъ накормилъ его вотъ этимъ - кнутомъ, - развѣ еще прибавить? - Однако, дай ему щицъ и хлѣба. Самъ легъ спать, а хозяйкѣ велѣлъ строго меня стеречь, чтобъ не ушелъ.
Отдохнувъ съ часокъ, хозяинъ всталъ, - а онъ ѣздилъ куда-то, да ночь былъ въ дорогѣ, - онъ опять связалъ меня, вывелъ на дворъ и привязалъ къ осѣдланной лошади, самъ сѣлъ верхомъ и поѣхалъ. Бѣгу я въ припрыжку, не знаю, что изъ меня и будетъ, куда меня ведутъ: сколько ни прошусь, а онъ молчитъ себѣ и не глядитъ на меня. Между тѣмъ насталъ вечеръ, смерклось и захватила насъ темная ночь, такъ что не видать было ни зги. Я бѣгу, спотыкаюсь и падаю, и хозяинъ ругаетъ меня, что я плохо за нимъ поспѣваю и онъ черезъ меня запоздалъ и сбился съ дороги и не попадетъ, куда надо было, къ ночи. Побившись еще съ часокъ, хозяинъ увидалъ, что не шутя сбился съ дороги; нашли тучки, поднялся встрѣчный вѣтеръ и пошелъ мелкiй, докучливый дождь. Хозяинъ свернулъ съ дороги въ сторону, досталъ желѣзныя конскiя путы, приковалъ меня на замокъ, нога съ ногою, къ лошади, и заставилъ такимъ образомъ стеречь ее, а самъ, не говоря ни слова, легъ, укрылся одежой и уснулъ. Все это сдѣлалъ онъ молча, не сказавъ мнѣ ни одного слова и не отвѣчая также ни однимъ словомъ на всѣ просьбы мои.
Лошадь стала пастись и шагъ за шагомъ потащила меня за собою, а я долженъ былъ не хотя итти за нею, шагая съ нею въ ногу; если я зѣвалъ, то она вдругъ дергала меня желѣзными путами, и сбивала съ ногъ. Долго проходилъ я съ нею такимъ образомъ и замучился до того, что съ отчаянья завылъ голосомъ. Чтобы хоть немного отдохнуть, я поймалъ ее за морду, приподнялъ ей голову и, не давая пастись, заставлялъ стоять смирно на одномъ мѣстѣ. Оглядываясь кругомъ, между тѣмъ какъ она все дергала и рвала меня, то головою, то ногою и путами, я увидѣлъ, что мы съ нею отошли довольно далеко отъ того мѣста, гдѣ лежалъ хозяинъ; тогда пришло мнѣ вдругъ въ голову другое: что, кабы мнѣ удалось сбить съ ноги путы, сѣсть на готовую, осѣдланную лошадь и ускакать? Придумавъ это, я взялъ лошадь подъ уздцы и повелъ ее еще далѣе: ночь была такъ темна, что не видать было, куда ступаешь ногой. Я очутился съ лошадью въ оврагѣ, гдѣ былъ мелкiй кустарникъ; тутъ я остановился и сталъ, присѣвши, ощупывать свои кандалы; но я увидѣлъ, что мужикъ мой не ошибся, пустивъ меня беззаботно съ лошадью на всѣ четыре стороны: путы были изъ крѣпкаго, крученаго желѣза и такъ хорошо наложены, что мало было надежды съ ними справиться. Однако, не хотѣлось мнѣ отстать отъ этого дѣла, другаго спасенiя не было и я подумалъ: что будетъ, то будетъ, еще, должно быть, ночи много осталось - постараюсь; если хозяинъ не проснулся, то онъ до свѣту меня не найдетъ. Придерживая одной рукой лошадь за поводъ, я все еще сидѣлъ и перебиралъ другою рукою путы, чтобы найти въ нихъ тонкое и слабое мѣсто, гдѣ бы можно было ихъ перебить, а тамъ думалъ искать ощупью какого нибудь камня, снять стремя и попробовать своего счастья. Такимъ образомъ я сидѣлъ на корточкахъ, въ самомъ неловкомъ положенiи, какъ вдругъ лошадь моя фыркнула, сильно рванулась у меня изъ рукъ, понеслась со всѣхъ ногъ и поволокла меня таскомъ за собою, по землѣ. Не понимаю и теперь, какъ меня Богъ спасъ, что она мнѣ задними ногами не раскроила черепа; но, конечно, она не успѣла сдѣлать со мною такимъ образомъ болѣе нѣсколькихъ скачковъ, какъ вдругъ взвилась было на дыбы, приподнявъ меня, кверху ногами, отъ земли, а потомъ вдругъ ударилась всѣмъ тѣломъ объ-земь. Я не успѣлъ опомниться и не зналъ, что съ нею дѣлается, какъ волки навалились на лошадь со всѣхъ сторонъ: первый, и видно, самый отчаянный, ухватилъ ее за горло - въ это-то время она и взвилась было на дыбы; но онъ, видно, мѣтко вцѣпился и разорвалъ ей горло, почему она и упала, забившись ногами; а прочiе бросились и начали ее рвать. Всѣ они подкрались такъ тихо, ни разу не завывая, что я ихъ вовсе не видалъ и не слыхалъ.
Нѣсколько времени лежалъ я, оглушенный и въ полупамяти, въ растяжку на землѣ; но вскорѣ, не смотря на разбитую голову и сильный испугъ, пришелъ въ себя, слышалъ, помнилъ и видѣлъ все, что около меня дѣлалось. Я лежалъ смирно, не смѣя привстать, ни даже пошевелиться; волковъ было вокругъ меня безъ малаго съ десятокъ; лошадь моя лежала ужъ не живая, и они рвали и дергали ее со всѣхъ сторонъ, такъ, что даже и меня, прикованнаго къ ней, таскали съ нею вмѣстѣ по землѣ. Раза три тотъ либо другой обнюхивали меня вплоть, но опять кидались на свою добычу.
Я лежалъ и ожидалъ своего конца. Это длилось, какъ мнѣ казалось, очень долго, я думаю, болѣе двухъ часовъ; нажравшись до сыта, волки стали отходить по одиночкѣ, и присѣвъ тутъ же, по собачьи, на корточки, облизывались и выжидали своихъ товарищей. Въ числѣ ихъ было также гнѣздо молодыхъ, но уже порядочныхъ подростковъ, съ волчицей; одинъ изъ нихъ вздумалъ было сдуру завыть, но волчица тотчасъ же кинулась на него, оскаливъ зубы и онъ, замолчавъ и поджавъ хвостъ, принялся опять рвать зарѣзанную лошадь. Напослѣдокъ съ пятокъ волковъ, нажравшись, окружили меня, облизываясь и подошли вплоть, такъ что дотыкались до меня мордой, и стали обнюхивать; я лежалъ смирно и не дышалъ, они отошли, сѣли вмѣстѣ и дружно завыли; потомъ вскочили и стали шататься порознь и затѣмъ вскорѣ всѣ разбѣжались. Немного погодя, я уже слышалъ голоса ихъ издалека, по ту сторону оврага.
Собравшись съ духомъ, я привсталъ, началъ въ потьмахъ присматриваться и увидалъ, что лошадь съѣдена была до-чиста; остались одни только растасканныя врознь кости. Путы все еще прикованы были по прежнему къ ногѣ конской, объѣденной кругомъ и оторванной, вмѣстѣ съ лопаткой, отъ туловища. Потянувъ свою ногу, я потащилъ за собою и ту; я щупалъ, глядѣлъ, придумывалъ - и не зналъ, какъ отъ нея отдѣлаться. Однако я принялся ломать конскую ногу въ колѣнкѣ и, послѣ долгаго мученья, успѣлъ въ этомъ: тогда я перекрестился и отправился вдоль по оврагу, волоча путы и кусокъ ноги конской за собой; но когда прошелъ первый страхъ, то я сталъ подогадливѣе, забралъ привѣсокъ этотъ въ руки и мнѣ стало по свободнѣе итти. Я ожидалъ каждую минуту что, либо хозяинъ меня нагонитъ, либо опять волки нападутъ и съѣдятъ меня безъ пощады, потому что теперь уже у меня нечѣмъ было ихъ потчивать. Я шелъ шибко, временемъ и бѣжалъ, но наконецъ выбился вовсе изъ силъ и въ это время замѣтилъ начало зари. Успокоившись немного, я легъ, въ ожиданiи свѣта, въ кусты, въ балку (долина, оврагъ), и вскорѣ заснулъ.
Проспавъ, не знаю, сколько времени, я проснулся; солнышко было уже высоко. Сперва я не могъ опомниться: разбитая голова моя болѣла и все, что случилось со мною въ ночи, казалось мнѣ безтолковымъ сномъ. Но объѣденный волками мосолъ, съ путами на ногѣ моей, припомнилъ мнѣ все былое и увѣрилъ меня, что это быль, а не сонъ. Помолившись, усердно за спасенiе мое и горько покаявшись что пустился, по глупости и по примѣру старшихъ братьевъ, на такое недоброе дѣло, я и самъ не зналъ, что теперь начать, какъ быть, куда дѣваться и гдѣ найти чего нибудь поѣсть. Проклятыя путы и конскiй мосолъ, смущали меня еще болѣе, а между тѣмъ нечѣмъ было сбить ихъ и я видѣлъ, что самъ не смогу отъ нихъ отдѣлаться, а какъ мнѣ было съ этой колодой показаться кому нибудь на глаза, хоть бы въ деревню, хоть проѣзжимъ на дорогѣ? А какъ быть безъ хлѣба?
Между тѣмъ какъ я раздумывалъ все это и плакался на горькую судьбу свою, услышалъ я голоса: мимо меня, не вдалекѣ, пролегала дорога, которой я и не замѣтилъ; по ней ѣхали чумаки, т. е. извощики на волахъ, съ обозомъ, и играли на сопѣлкахъ (дудочкахъ). Слушая издалека пѣсни эти, я крѣпко позавидовалъ добрымъ людямъ, которые, не боясь свѣта Божьяго и глаза другихъ людей, ѣдутъ себѣ спокойно и еще забавляются и веселятся. Чумаки остановились неподалеку этого мѣста, въ балкѣ, кормить своихъ воловъ, и поставивъ, по обычаю, возы рядами, распустили скотину, а сами раскинули треножники и принялись варить кашу.
Я все сидѣлъ и смотрѣлъ, какъ чумаки ходили между возами, перекликались, шутили и смѣялись; потомъ закурился дымокъ подъ треножникомъ, понесся вѣтеркомъ на мою сторону, и мнѣ запахло жаренымъ и варенымъ. Волы бродили вокругъ меня, близко, и одинъ изъ чумаковъ, пошедшiй, чтобы согнать скотину въ кучу, поближе къ дорогѣ, чтобы не было потравы, увидалъ меня, подошелъ, посмотрѣлъ на меня молча и, подумавъ немного, сталъ подзывать товарищей. Чумаки сошлись надо-мной и стали допытываться, кто я, и что за человѣкъ? затѣмъ они взяли меня, дивуясь путамъ моимъ, съ лошадиной ногой, и привели въ обозъ, къ своему атаману или старшинѣ.
Я разсказалъ всю правду, что и какъ было; выслушавъ меня и подивившись моимъ похожденiямъ, они сжалились надо-мною, сбили съ меня путы и накормили кашицей со свинымъ саломъ. Когда они собрались опять ѣхать, то я сталъ проситься съ ними, но они не взяли меня, сказавъ, что боятся отвѣчать за это, а посовѣтовали мнѣ лучше итти домой. Я поблагодарилъ ихъ и за это, сказавъ, что радъ бы и домой, да ужъ не знаю дороги, не знаю, куда итти. Распросивъ меня хорошенько, откуда я, изъ какихъ мѣстъ Курской губернiи, они показали мнѣ, какъ итти, сказавъ, что, видно, я шатался все вокругъ да около, потому что прямымъ путемъ будетъ не такъ далеко и въ недѣлю можно дойти.
Поблагодаривъ ихъ, я пошелъ и благополучно добрался до-дому. Глупость наша не послужила намъ къ добру: какъ начался наборъ и дошла до насъ очередь, то втораго брата моего отыскали, засадили и забрили ему лобъ; а хозяйка его, съ ребеночкомъ, черезъ меня остались сиротами. Въ то же время, какъ побѣгъ нашъ длился мѣсяцевъ пять, въ самую рабочую пору, отъ начала лѣта и до поздней осени, то и хозяйство наше больно потерпѣло и разстроилось. На бѣду за нами числились еще старыя недоимки, съ тѣхъ поръ, когда мать, оставшись съ малыми дѣтьми, не могла всего оплачивать; мiръ платилъ за насъ, а разсчеты по этому дѣлу пошли ужъ годовъ пять спустя. Кромѣ того, по разстройству нашего хозяйства, мы и не могли уплатить даже сполна и новыхъ податей; сходка собралась, по разнымъ мiрскимъ дѣламъ, и присудила, между прочимъ, отдать меня, за побѣгъ и за недоимки, въ зачетъ, въ рекруты.
Это случилось уже зимой; такимъ образомъ я, прошатавшись почти полгода, натерпѣвшись голода и холода, наготы и босоты, и всякихъ страстей, да еще разоривъ, пополамъ съ братьями, все хозяйство наше, я таки судьбы своей не обошелъ; а кабы я, сперваначала, не послушавшись худаго разума, пошелъ бы прямо изъ семьи нашей въ рекруты, такъ ничего бы этого не было и оба старшiе, женатые братья мои сидѣли бы теперь дома, да вся семья молила бы за меня Бога.
Теперь, благодаря Бога, я служу хорошо; начальство довольно мною и не попадался я ни разу въ худомъ дѣлѣ. Больно только, что стараго грѣха не воротишь, прошлаго не поправишь. Доволенъ я хоть тѣмъ, что будучи отданъ за недоимки своего семейства, расплатился за него, и два оставшiеся брата могутъ содержать хозяйство и прокормить семью.
46. Ворожея.
Въ 1829 году прибыли мы самъ-другъ въ армiю, въ Турцiю, гдѣ въ то время шла война. Первымъ дѣломъ нашимъ было просить деньщиковъ, чтобы хоть было кому присмотрѣть за нашими лошадьми. Намъ дали малоспособныхъ для фронта пензенцевъ - и мы скоро увѣрились, что они точно были малоспособны, и что это былъ не поклепъ на нихъ. Одинъ изъ нихъ, Андрей, выказывалъ одну только способность: ѣсть безъ мѣры и безъ разбору, за двоихъ, троихъ, - пожалуй и за семерыхъ - во всякое время дня и ночи; онъ не разбиралъ часовъ, и потому былъ созданъ для походовъ. Другой, Степанъ, не могъ похвалиться и этимъ: это былъ какой-то бѣднякъ, выросшiй у глупой матери на пшеничномъ тѣстѣ, на ситничкахъ; вялый, нѣженка, брезгливый и слабый, онъ въ походъ плохъ, и нигдѣ не умѣлъ взяться руками за дѣло.
Земляки эти вѣчно ссорились. Андрею, какъ здоровому мужику, отданы были на руки лошади, сбруя, сѣдла, вьюки, фуражъ; Степану приказано ходить за господами и стряпать обѣды. Не мудрена была должность эта, въ военное время: каша, мать наша - да кашица, кормилица; но Степанъ и съ этимъ не могъ управиться; отъ огня руки трескались, каша пригорала, огня раздуть на-скоро не умѣетъ; - а если мы ему выговаривали за это, то онъ плакался и жаловался на тяжелую службу свою, попрекая Андрея, что тому легко, Андрей, напротивъ, понимая, что его должность болѣе рабочая и тяжелая, бранилъ его и называлъ дуракомъ, особенно, когда Степанъ попрекалъ его обжорствомъ. Они прокляли другъ друга и напророчили, Степанъ Андрею, что онъ будетъ воръ и въ воровствѣ попадется и пропадетъ; а Андрей Степану, что его скоро турки задушатъ.
Перешли мы съ армiею еще дальше, и на одномъ ночлегѣ долго ожидали своего повара и кормильца, Степана - но онъ не являлся. Мы давно проголодались, ночь наступала, со свѣтомъ надо было сыматься со стану и итти дальше - а Степана съ хлѣбомъ и харчами нѣтъ. Только мы его и видѣли; Степанъ пропалъ безъ вѣсти, съ лошадьми и вьюками; вѣроятно онъ, поссорившись съ Андреемъ и отъѣхавъ въ сторону, отсталъ отъ обоза и попался въ руки туркамъ.
Прошелъ годъ, и другой, о Степанѣ мы давно забыли, а Андрей все еще служилъ вѣрой и правдой деньщикомъ, хотя онъ и былъ неповоротливъ, тупъ и глупъ, все по старому; но онъ былъ смиренъ и послушенъ, а и это, коли человѣкъ не пьетъ, свойства хорошiя. Онъ также былъ честенъ, никогда барскимъ добромъ не соблазнялся, и чужую деньгу берегъ.
Однажды - это было передъ Пасхой - въ застольной вышла большая тревога, которая, послѣ долгихъ споровъ, крику и брани, кончилась тѣмъ, что кучеръ пришелъ къ барину, просить за свою кровную обиду; власть ваша, сударь, сказалъ онъ, а тутъ въ домѣ житья нѣтъ; Андрей укралъ у меня 50 рублей.
Баринъ удивился этому, потому что Андрей, какъ я сказалъ, всегда слылъ честнымъ человѣкомъ и никогда не былъ замѣченъ въ воровствѣ. Онъ сдѣлалъ разбирательство, но оказалось, что кучеръ взялъ это, какъ говорится, съ вѣтру; никакихъ уликъ и доказательствъ на Андрея не было. Кучеръ твердилъ одно: власть ваша, сударь, а больше некому; но Андрей зарекался и подозрѣнiе ничѣмъ не подкрѣпилось, то баринъ и сказалъ кучеру, что надо предать дѣло на волю Божью, а Андрея наказывать за это нельзя.
Черезъ день-другой кучеръ, однакоже, опять пришелъ къ барину съ тою же жалобою и утверждая, что некому было украсть денегъ, кромѣ Андрея, просилъ надъ нимъ расправы. Баринъ прогналъ было его; тогда онъ сталъ просить, чтобы ему позволили сходить съ Андреемъ къ ворожеѣ; если онъ правъ, то пойдетъ смѣло, а если виноватъ, да не захочетъ итти, такъ воля ваша, а деньги онъ укралъ.
Чтобы отвязаться отъ этой докуки, и кончить дѣло, баринъ приказалъ Андрею итти съ кучеромъ къ ворожеѣ. Кучеръ былъ очень доволенъ, и Андрей, какъ казалось, также; назначили день и часъ, а именно, итти рано утромъ натощакъ - и отправились.
Ворожея эта, которая ловко и искусно обманывала, не только простой народъ, но и многихъ неразумныхъ господъ, была старуха причудливая и принимала по выбору, за великую милость и хорошiя деньги, потому-де, что говорила всегда только одну правду; а если ей и случалось провраться, такъ, чай, этимъ никто послѣ не хвалился. Къ этой-то знаменитой ворожеѣ, которая всегда говорила одну только правду - кромѣ когда врала - кучеръ нашъ нашелъ дорогу, черезъ кухарку ея, которая приходилась кумой племяннику другаго кучера, знакомому нашему.
Кучеръ всталъ до свѣту, разбудилъ Андрея, помолился и отправились. Пришедши на мѣсто, кучеръ увидѣлъ, что должно быть еще раненько: ставни у ворожеи еще заперты. Онъ постучался тихонько въ дверь, кухарка выглянула и сказавъ ему, что колдунья еще спитъ, велѣла обождать. Кучеръ съ Андреемъ присѣли рядкомъ за воротами и стали мирно разговаривать; прошло съ полчаса, кучеръ соскучился и пошелъ опять толкнуться; кухарка велѣла обождать минуточку въ сѣняхъ, обѣщавшись тотчасъ же доложить. Кучеръ остался одинъ, призадумался, раскидывая умомъ: найдутся ли деньги его, и что-то ворожея скажетъ Андрею? какъ вдругъ дверь опять растворилась, кухарка выглянула и позвала просителей.
Кучеръ бросился опрометью къ воротамъ, призывая громко Андрея, но выскочивъ за ворота, увидѣлъ - не Андрея, а только мѣсто, гдѣ Андрей сидѣлъ. Онъ оглянулся въ обѣ стороны - нѣтъ его; вышелъ на середину улицы и, прищуриваясь, глядѣлъ туда и сюда, загородивъ отъ солнца брови ладонью - нѣтъ, нигдѣ не видать Андрея, и Богъ его знаетъ, куда онъ теперь не кстати запропастился! Поглядѣлъ опять на дворъ, зашелъ за уголъ въ одну сторону, въ другую - нѣтъ; видно, соскучился дожидаться, да ушелъ домой.
Въ это время выглянула кухарка и, не давъ кучеру договорить жалобы своей, что Андрея онъ не найдетъ, - сказала: ворожея уже поглядѣла въ карты, и ходить тебѣ къ ней не зачѣмъ: воръ твой, вишь, бѣжалъ, далеко, и денегъ своихъ ты не найдешь.
Поблагодаривъ нехотя куму племянника знакомаго кучера за такое нехорошее слово, тогда какъ онъ думалъ теперь-то и уличить дома Андрея въ томъ, что онъ струсилъ, а стало быть, укралъ деньги, - нашъ кучеръ подралъ домой. Пришедши, спрашиваетъ: давно Андрей пришелъ? - Нѣтъ, говорятъ, его здѣсь еще не бывало. - Какъ такъ? Онъ ушелъ отъ меня домой, струсилъ мошенникъ! - Нѣтъ, онъ домой не приходилъ. Ждать-пождать - Андрея нѣтъ, и опять таки нѣтъ, и нѣтъ по нынѣшнiй день: онъ пропалъ безъ вѣсти.


Список исправленных опечаток
Стр. 12. "- А гдѣ же братъ Григорiй Онисимовичъ? - спросилъ голова, оглядываясь." вместо: "- А гдѣ же братъ Григорiй Онисимовичъ. - спросилъ голова, оглядываясь?"
Стр. 46. "Дубъ - это православный прадѣдъ твой" вместо: "Дубъ - это провославный прадѣдъ твой"
Стр. 59. "либо скажи начальнику, либо попу" вместо: "либо скажи начальнику, либо пону"
Стр. 75. "зальетъ онъ, засыплетъ землей, бьется одинъ-однимъ, какъ рыба объ-ледъ" вместо: "зальетъ онъ, засыплеть землей бьется одинъ-однимъ, какъ рыба объ-ледъ"
Стр. 75. "съѣхался съ православнымъ человѣкомъ, который боится Бога" вместо: "съѣхался съ проваславнымъ человѣкомъ, который боится Бога"
Стр. 78. "Наши орловскiе мужики, продолжалъ ямщикъ" вместо: "Наши орловскiе мужики продолжалъ ямщикъ"
Стр. 79. "Филиппъ, такъ-бы ничего себѣ парень здоровый" вместо: "Филиппъ, такъ-бы ничего себѣпарень здоровый"
Стр. 79. "ничего не пожалѣетъ, а и пуще того, коли гдѣ замѣшаются дѣвки" вместо: "ничего не пожалѣетъ, а и пуще того, коли гдѣ замѣщаются дѣвки"
Стр. 80. "- Ничего, слава Богу" вместо: "- Ничего, славу Богу"
Стр. 83. "не охотникъ до крестьянскихъ работъ, люди знали, что тесть у него человѣкъ съ достаткомъ" вместо: "не охотникъ до крестьянскихъ работъ люди знали, что тесть у него человѣкъ съ достаткомъ"
Стр. 84. "Хозяйка замѣтила это и пристала къ нему." вместо: "Хозяйка замѣтила это и при стала къ нему."
Стр. 90. "подкатилъ на саняхъ подъ ворота съ рѣзной стрѣхой" вместо: "подкатилъ на саняхъ подъ ворота съ разной стрѣхой"
Стр. 91. "русскiй человѣкъ безъ сродниковъ не живетъ" вместо: "русскiй человѣяъ безъ сродниковъ не живетъ"
Стр. 99. "и обнадежить его, что успѣетъ-де еще управиться съ нимъ и послѣ" вместо: "и обнадежить его, что успѣеть-де еще управиться съ нимъ и послѣ"
Стр. 103. "Хозяйка отодвинула оконце и высунула голову." вместо: "- Хозяйка отодвинула оконце и высунула голову."
Стр. 109. "гуляли они хорошо и весело, разговаривая о томъ, какъ зиму и все лгто будутъ работать" вместо: "гуляли они хорошо и весело, рязговаривая о томъ, какъ зиму и все лгто будутъ работать"
Стр. 111. "Стало обдавать Степана изъ-за плечъ поперемѣнно" вместо: "Стало обдавать Степанъ изъ-за плечъ поперемѣнно"
Стр. 117. "пожалѣлъ онъ парня, который самъ, безъ улики, безъ доносу, высказалъ на себя такое дѣло. Губернаторъ подумалъ и отложилъ дѣло въ сторону." вместо: "пожалѣлъ онъ парня, который самъ, безъ улики, безъ доносу, высказалъ на себя такое дѣло, Губернаторъ подумалъ и отложилъ дѣло въ сторону."
Стр. 120. "больше, говоритъ, ничего не знаю" вместо: "больше, говоритъ, нечего не знаю"
Стр. 121. "увидавъ кровь, онъ такъ испугался, что едва не обмеръ" вместо: "увидавъ кровь, онъ тамъ испугался, что едва не обмеръ"
Стр. 121. "ему не дали договорить" вместо: "ему не дали договарить"
Стр. 130. "увидѣли хорошiй садикъ" вместо: "увидѣли хорощiй садикъ"
Стр. 134. "Въ голосъ каялся онъ дома, и своимъ, и народу, но Богъ видѣнья не далъ." вместо: "Въ голосъ каялся онъ дома, и своимъ, и народу, но Богъ видѣнья не далъ,"
Стр. 140. "Вотъ, говоритъ хозяинъ, сундукъ" вместо: "Вотъ, говоритъ хозяинъ сундукъ"
Стр. 141. "Хозяинъ поглядѣлъ на него, да и спрашиваетъ" вместо: "Хозяинъ поглядѣлъ на него, да испрашиваетъ"
Стр. 153. "накрыли надъ нами люки (т. е. западни, какъ въ подполье)" вместо: "накрыли надъ нами люки (т. е. западни, какъ въ падполье)"
Стр. 154. "сами весь день выгружали посудину нашу, выдирали гвозди, а послѣ ее зажгли" вместо: "сами весь день выгружали посудину нашу, выдирали гвозди, а послѣ ее сажгли" (исправлено по 1838)
Стр. 156. "чтобъ отпустилъ меня съ утра Богу помолиться" вместо: "чтобъ отпустилъ меня съ утра Богу помолится"
Стр. 161. "Я и говорю товарищамъ: Ну, братцы, вмѣстѣ намъ не укрыться" вместо: "Я и говорю товарищамъ. Ну, братцы, вмѣстѣ намъ не укрыться"
Стр. 167. "Жидъ согласился, кинули жребiй, досталось напередъ жиду." вместо: "- Жидъ согласился, кинули жребiй, досталось напередъ жиду."
Стр. 186. "- Коли такъ, закричалъ старикъ, такъ вотъ-те ей, ей" вместо: "- Коли такъ закричалъ старикъ, такъ вотъ-те ей, ей"
Стр. 187. "отвяжитесь, собаки, не скажу ему, не скажу ничего" вместо: "отвяжитесь, сабаки, не скажу ему, не скажу ничего"
Стр. 188. "Вотъ тебѣ хозяйка моя, для ради примѣра и добраго приклада сей-часъ скажетъ: слава Богу, Иванъ лапотки покончилъ - а ты скажи за ней слѣдомъ" вместо: "Вотъ тебѣ хозяйка моя, для ради примѣра и добраго приклада сей-часъ скажетъ: слава Богу, Иванъ лапотки покончилъ - а ты скажи за нимъ слѣдомъ"
Стр. 188. "Это съ чего ты взялъ? спросила обиженная Аннушка своего сожителя" вместо: "Это съ чего ты взялъ? Спросила обиженная Аннушка своего сожителя"
Стр. 195. "Семенъ себѣ на умѣ" вместо: "Семенъ себѣ на умъ"
Стр. 198. "а видно умереть ему больно не хотѣлось" вместо: "а видно умереть ему больно не хотѣлость"
Стр. 203. "Оглянулись, лошадь точно плетется съ телегой поперегъ поля" вместо: "Оглянулись лошадь точно плетется съ телегой поперегъ поля"
Стр. 203. "люди прошли ночью той весь лѣсокъ, не нашедши ничего" вместо: "люди прошли ночи той весь лѣсокъ, не нашедши ничего"
Стр. 14. "и никто не могъ догадаться, отчего бы могло загорѣться въ нежилой клѣти" вместо: "и не никто могъ догадаться, отчего бы могло загорѣться въ нежилой клѣти"
Стр. 23. "ханъ узналъ, что двое русскихъ, бѣжавшихъ отъ него за нѣсколько времени" вместо: "ханъ узналъ, что двое руссхиъ, бѣжавшихъ отъ него за нѣсколько времени"
Стр. 32. "я поймалъ ее за морду" вместо: "я доймалъ ее за морду"
Стр. 36. "я легъ, въ ожиданiи свѣта, въ кусты, въ балку (долина, оврагъ), и вскорѣ заснулъ" вместо: "я легъ, въ ожиданiи свѣта, въ кусты, въ балку, (долина, оврагъ) и вскорѣ заснулъ"
() Ата-нiазъ впослѣдствiи на такомъ же разбоѣ, наказанъ и сосланъ въ Сибирь.
??

??

??

??