Пожаръ и потопъ.
Прусскiй вольный корабельный мастеръ Якимъ Нетельбекъ работалъ со своими плотниками на верфи, у Кенигсберга, когда пробѣжалъ по народу крикъ и говоръ, что на устьѣ рѣки Прегеля, въ купецкой гавани, загорѣлся голландскiй корабль со льномъ. Мастеръ Якимъ бросился со своимъ народомъ туда — и увидѣлъ, что пламя уже вскидывало конскимъ хвостомъ вверхъ изъ кормовыхъ портовъ голландца; народъ же прорубилъ палубу во многихъ мѣстахъ и заливалъ пожаръ сверху водою. Но этимъ давали только огню больше простора, а ведрами уже нельзя было его унять. Между тѣмъ вокругъ стояло множество другихъ судовъ, а на самомъ берегу были товарные склады и запасы.
Видя, что на мѣстѣ нѣтъ путнаго указчика и что того–гляди всю гавань охватитъ огнемъ, мастеръ Якимъ кинулся на горящее судно, схватилъ за плечо шкипера и закричалъ: Ты обезумѣлъ, сердечный! Что ты дѣлаешь? вели скорѣе затопить судно, тебѣ нѣтъ другаго спасенiя.
Но ни шкиперъ, ни другой кто не хотѣлъ слушать этого совѣта; всѣ метались, словно безъ ума, кто съ топоромъ, кто съ ведромъ — а пожаръ усиливался, пламя хлестало во всѣ концы и выживало людей. Якимъ схватилъ за руку одного изъ своихъ плотниковъ, соскочилъ съ нимъ въ шлюпку и придержавшись у борта горящаго корабля, приказалъ ему прорубить дыру въ обшивкѣ, вплоть у воды. Но плотникъ, боясь отвѣта, отказался.
Якимъ выхватилъ у него изъ рукъ топоръ, приказалъ ему держаться крюкомъ у борта, и принялся самъ рубить. Какъ только прорубилъ онъ окошко, то пошелъ рубить его ниже и ниже, покуда ни хлынула въ него вода. Тотчасъ бросился онъ на судно, гдѣ толпилась сотня безтолковаго народа, и кричалъ, расталкивая всѣхъ въ право и въ лѣво: спасайтесь на–берегъ, судно тонетъ! Слышите, судно идетъ ко–дну, спасайтесь!
И точно, корабль началъ ложиться на бокъ; тогда народъ очнулся и, повѣривъ Якиму, бросился по сходнямъ на берегъ. Вскорѣ судно, оправившись, стало садиться, и сѣло на дно, погрузившись до половины мачтъ.
Тревога затихла, огня не стало, всѣ смотрѣли разинувъ ротъ и спрашивали: Кто это сдѣлалъ? — Кто затопилъ судно? — Я затопилъ, отвѣчалъ мастеръ Якимъ, а самъ пошелъ домой.
Шумъ и говоръ пошелъ по всему городу; всякъ судилъ и рядилъ по своему — а на другой день Якима потребовали въ судъ. Мнѣ прочитали показанiе просителей въ томъ, говоритъ мастеръ Якимъ, будто я затопилъ корабль съ товаромъ и причинилъ этимъ на сотню тысячъ рублей убытку. Такъ ли, спросили меня, и что скажешь въ оправданiе свое?
Такъ–то такъ, отвѣчалъ я, да что же болѣе тутъ дѣлать было? Вѣдь судно все стояло въ огнѣ, ленъ въ трюмѣ горѣлъ ярымъ пламенемъ, которое выбивало уже во всѣ концы; неужто такой пожаръ вы зальете ведромъ? Да кабы и можно было погасить его, такъ развѣ задушить подъ палубой, закрывъ всѣ люки — но и этого нельзя; ленъ не такой товаръ, а тутъ еще принялись прорубать палубу! Пошлюсь на тысячу свидѣтелей, что судно чрезъ четверть часа стояло бы въ огнѣ кругомъ; тогда не было бы къ нему никакого приступа и вскорѣ не только вся купецкая гавань была бы обнята пламенемъ, а сгорѣли бы и склады и запасы, и цѣлые ряды сараевъ и навѣсовъ на берегу — да Богъ вѣсть, кто порукой, можетъ–статься и весь городъ Кенигсбергъ! Посудите, господа, и порядите праведно, по людски и по Божьи: я худа не сдѣлалъ, а спасъ только гавань, верфи и городъ отъ большой бѣды!
Обсудивъ дѣло на мѣстѣ, судъ опять призвалъ въ присутствiе, какъ просителей, такъ и корабельнаго мастера Якима, и объявилъ ему, мастеру Якиму, отъ имени города и начальства благодарность. Хозяинъ затопленнаго судна и купцы, погрузившiе на него товаръ свой, почесали затылки, но наконецъ подавъ Якиму руки, сказали: Ты правъ, Якимъ, и дѣло твое правое.