РАЗСВЕТЪ.

ЖУРНАЛЪ ДЛЯ ДЕВИЦЪ.

______

«Затѣявши какое–нибудь благотворительное общество для бѣдныхъ, говоритъ Гоголь, и пожертвовавши значительныя суммы, мы тотчасъ, въ ознаменованіе такого похвальнаго поступка, задаемъ обѣдъ всѣмъ первымъ сановникамъ города, разумѣется на половину всѣхъ пожертвованныхъ суммъ; на остальныя нанимается тутъ же для комитета великолѣпная квартира, съ отопленіемъ и сторожами; а затѣмъ и остается всей суммы для бѣдныхъ пять рублей съ полтиною, да и тутъ въ распредѣленіи этой суммы еще не всѣ члены согласны между собою.»

На эту мысль навелъ насъ журналъ для дѣвицъ «Разсвѣтъ». Цѣль его пожалуй очень хороша, особенно если посмотришь съ французской точки зрѣнія, гдѣ чѣмъ безнравственнѣе мужчина, тѣмъ полнѣйшаго невѣдѣнія требуетъ онъ отъ дѣвушки — невѣсты своей, ни дать, ни взять нашъ другъ и пріятель Анучкинъ, которому непремѣнно нужно, чтобы женщина пофранцузски говорила, и кажется именно потому, что онъ самъ не имѣлъ счастья получить такого блестящаго образованія; но вѣдь мы не французы, а русскіе, и у насъ на этотъ счетъ могутъ быть свои взгляды. Самъ напримѣръ «Разсвѣтъ», въ первомъ же своемъ номерѣ за нынѣшній годъ старается растолковать своимъ читательницамъ, что «слабый умъ въ слабомъ тѣлѣ вовсе не привлекательное качество». Это мысль Стюарта–Милля. Очень хорошо–съ. Но вѣдь чтобы окрѣпъ умъ, ему нужны сильныя и многостороннія движенія, ему нужна своя умственная гимнастика. Эту гимнастику онъ можетъ отличнѣйшимъ образомъ найти въ чтеніи серьозныхъ книгъ, самаго разнороднаго только содержанія. И самъ «Разсвѣтъ» проводитъ вездѣ ту мысль, что женщина совершенно такъ же полноправна во всѣхъ отношеніяхъ, какъ и мужчина; онъ хочетъ сдѣлать ей доступными всѣ занятія наравнѣ съ мужчиною, не исключая даже государственной службы; онъ даже до того простираетъ свои сближенія правъ женщины съ правами мужчины, что въ одномъ мѣстѣ очень наивно спрашиваетъ: «для чего женщину учатъ быть хорошею матерью, когда мужчину не учатъ быть хорошимъ отцомъ?» — онъ рѣшительно не признаетъ, чтобы женщинѣ было что–нибудь вредно, что здорово мужчинѣ и наоборотъ, и между тѣмъ самъ издается для взрослыхъ дѣвицъ, стало–быть для дѣвицъ старше пятнадцати лѣтъ: слѣдовательно, самымъ своимъ существованіемъ допускаетъ какую–то замкнутость дѣвицы, допускаетъ нѣкоторую неволю мысли ея, которой нельзя открыть того, что открывается мужчинамъ однихъ съ нею лѣтъ, и не догадывается спросить себя, что если нѣтъ никакой надобности издавать особый журналъ для молодыхъ людей, то какая же предстоитъ надобность издавать особый журналъ для дѣвицъ? — Такой вопросъ былъ бы гораздо логичнѣе и отвѣтить на него было бы гораздо труднѣе, нежели на вопросъ, предлагаемый «Разсвѣтомъ» и нами выписанный. Да отъ того можетъ–быть и нужно учить женщинъ быть хорошими матерями, что мужчинъ–то этому никто не учитъ. Надо же, чтобы кто–нибудь умѣлъ это. И главное, намъ такое недоумѣніе кажется совершенно противорѣчащимъ основной идеѣ «Разсвѣта» — идеѣ его существованія. Вѣдь это выходитъ несогласіе насчетъ распредѣленія пяти рублей съ полтиною, оставшихся для бѣдныхъ. Понятно существованіе разныхъ спеціальныхъ журналовъ: напримѣръ «Журналъ для акціонеровъ», «Медицинскій журналъ», «Морской и военный сборникъ». Тѣ должны существовать, потомучто свѣдѣнія, составляющія сущность ихъ, неинтересны или ненужны для большинства читающей публики и совершенно неудобны для того, чтобы войти въ составъ неспеціальныхъ, литературныхъ журналовъ. Но что такое спеціальное заключается въ дѣвицѣ для того, чтобы она нуждалась въ особомъ спеціальномъ журналѣ? Есть у ней нѣкоторыя особыя, только ей свойственныя и ее интересующія занятія, напримѣръ вышиванье, шитье; но мы не находимъ ничего такого въ «Разсвѣтѣ»: тамъ никакихъ узоровъ или хозяйственныхъ совѣтовъ не предлагается; тамъ все помѣщаются сочиненія о такихъ предметахъ, которыя могутъ быть интересны для всей вообще просвѣщенной публики. Есть разница только въ изложеніи мыслей, есть пропасть напримѣръ недоговорокъ, есть нѣкоторое умалчиваніе о разныхъ вещахъ, есть нѣкоторое, весьма слабое, но очень часто худо–скрытое поползновеніе на нравоученіе; есть какая–то жидковатость мысли, несвободной мысли, сковываемой нѣкоторыми условіями, не существующими въ другихъ журналахъ; есть какая–то водянистость во всемъ, водянистость, дѣлающая этотъ журналъ скучнымъ и невозможнымъ для ума зрѣлаго, для мысли бодрой и сильной... Чтоже это такое? Неужели это недобросовѣстное потаканіе предразсудкамъ общества? Но журналъ «Разсвѣтъ» нигдѣ не сказалъ, что онъ совсѣмъ считаетъ самъ ненужнымъ свое существованіе, а издается только затѣмъ, что въ обществѣ существуетъ потребность въ немъ, потребность, имъ не раздѣляемая; но что видя, какъ силенъ предразсудокъ въ обществѣ, онъ будетъ не потакать ему, а смягчать только нѣкоторую суровость его: надо же что–нибудь давать читать дѣвицамъ, когда имъ не даютъ ничего. Но тогда бы была видна какая–нибудь борьба, и борьба въ самой сущности, а не на словахъ. Между тѣмъ мы въ журналѣ «Разсвѣтъ» не находимъ ничего этого. Журналъ этотъ носитъ на себѣ совершенно дѣтскій характеръ. Говорится въ немъ о страстяхъ и любви; но о нихъ почти въ той же мѣрѣ говорится и въ «Журналѣ для дѣтей», издаваемомъ г. Чистяковымъ. Иногда пробиваются въ немъ либеральныя выходки, въ родѣ выше–приведенной нами; но такія выходки противорѣчатъ всему журналу, который весь служитъ все–таки къ тому, чтобы въ слабомъ женскомъ тѣлѣ остался и умъ слабый, ибо умъ не можетъ окрѣпнуть, питаемый недосказываемыми, недозрѣлыми идеями, не доводимыми до всей полноты своего возможнаго развитія. Между тѣмъ только самое широкое разрѣшеніе жизненныхъ вопросовъ расширяетъ нашъ умъ; кто не знаетъ, что самое безнравственное явленіе, только показанное во всѣхъ самыхъ страшныхъ и сокровенныхъ степеняхъ своего развитія, носитъ въ себѣ несравненно болѣе возможности подѣйствовать нравственно на душу, нежели сама нравственность, высказанная голо и сухо, такъ что въ ней ни ужаснуться нечѣмъ, ни позавидовать нечему? Вѣдь жизнь, показанная съ одной стороны, все–таки мертва и ничему не научитъ, и всегда, какъ бы ни была хороша сторона ея, намъ показываемая, заставитъ насъ думать да гадать о той, о другой сторонѣ ея, отъ насъ скрываемой, и въ ней–то, въ той другой сторонѣ, всегда заподозримъ мы все самое лучшее, самое интересное, потомучто ничто не помѣшаетъ намъ представить ее себѣ такъ, какъ намъ вздумается. Мыслить, значитъ отыскивать и уничтожать противорѣчія. «Узнайте добро и зло, и будете мудры, какъ боги». О чемъ же я буду мыслить, когда мнѣ показываютъ все только одно? Правда, въ журналѣ «Разсвѣтъ», вовсе не кормятъ дѣвицъ сладкими, идиллическими картинами, — тамъ содержаніе довольно разнообразное; но нѣтъ тѣхъ крайностей, которыя поражаютъ и будятъ мысль. Мы за это совсѣмъ не упрекаемъ «Разсвѣтъ», но мы хотимъ только объяснить ему, что вотъ именно это–то обстоятельство и способствуетъ къ поддержанію слабости ума въ слабомъ тѣлѣ, и намъ только немножко непріятно то лицемѣріе, которое проглядываетъ въ либеральничаньи этого журнала: ну, чтожъ? — либо то, либо другое. Зачѣмъ мазать по губамъ фразами? Намъ хочется убѣжденій. Дѣло въ томъ, что меньше всего носятся со своимъ образованіемъ люди истинно получившіе огромное образованіе. Такой человѣкъ всегда какъ–то милъ, хотя самоувѣренно простъ,

И думаетъ свою онъ крѣпку думу

Безъ шуму.

Гораздо хуже тѣ люди, которые во все время своего воспитанія ничего не дѣлали, и только поняли одно — самое легкое: о томъ, какъ важно и полезно обширное знаніе. Тѣ и возятся со своимъ воспитаніемъ, и лѣзутъ ко всѣмъ въ глаза. Ихъ и обвинить нельзя: чѣмъ богаты, тѣмъ и рады. Вѣдь вотъ и въ дѣлѣ прогресса: тѣ, у которыхъ въ душѣ прогрессъ, все и толкуютъ прямо о сокровищахъ души своей; прямо высказываютъ свое безпокойство, желанія, прямо къ дѣлу идутъ, почти не упоминая о прогрессѣ; а у тѣхъ, у кого въ душѣ не имѣется ни одного зерна жизни будущей, — постоянно слово прогрессъ на устахъ. Это такіе ярые прогрессисты, что Боже упаси! Недавно за однимъ обѣдомъ, когда всѣ подпили, одинъ господинъ ухватилъ другого за шиворотъ, спрашивая:

— Вѣришь ли ты въ прогрессъ?

— А что такое прогрессъ? спросилъ злой человѣкъ тономъ совершенной наивности.

— Что такое прогрессъ?.. что такое прогрессъ!.. заговорилъ ярый поклонникъ прогресса: — онъ не знаетъ, что такое прогрессъ! воскликнулъ онъ наконецъ, обращаясь къ другимъ съ отчаяннымъ хохотомъ: — хорошъ! хорошъ! что такое прогрессъ — не знаетъ!

— Позвольте, и я тоже не знаю, сказалъ другой.

— Прогрессъ, — это сапоги въ смятку, сказалъ прогрессистъ, и ушолъ въ другую комнату.

Для чего же намъ создавать такихъ прогрессистовъ? Для чего этакихъ людей размножать между женщинами? Надо давать что–нибудь существенное, что–нибудь такое, что, установляясь въ обществѣ, само бы собой разрушало старые предразсудки и повѣрья, что вытѣсняло бы ихъ, занимая ихъ мѣсто. А кчему поведетъ напримѣръ истина, что слабый умъ въ слабомъ тѣлѣ вовсе не есть привлекательное качество, когда эта одна истина не сдѣлаетъ ума сильнымъ, а другое все способствуетъ прямо къ тому, чтобы удержать умъ дѣвицы на старомъ его положеніи? И выходитъ: «Слова, слова, слова...» И вѣдь слабоумные–то больше всего придерутся къ этому, и съ ними какъ тогда сладишь? Они подумаютъ, что вотъ въ этихъ–то словахъ и состоитъ вся крѣпость ума женскаго; что только слѣдуетъ поклониться имъ, да безпрестанно повторять ихъ, чтобы не быть слабыми.

А вотъ возьмемъ напримѣръ самую капитальную статью журнала «Разсвѣтъ»: «Мысли женщины о женщинахъ». Редакція печатаетъ его въ приложеніи, съ особымъ заглавнымъ листомъ и особою нумераціею, что заставляетъ предполагать, что и она смотритъ на это сочиненіе съ большимъ уваженіемъ.

«Предлагаемый переводъ книги «A woman's thoughts about women» мы предлагаемъ читательницамъ, — пишетъ редакція «Разсвѣта», — находя въ этомъ сочиненіи весьма основательныя сужденія преимущественно о тѣхъ женщинахъ, которыя не вышли замужъ. Эти мысли, принадлежащія перу англійской писательницы, хотя назначены для англичанокъ, но по своей истинѣ могутъ относиться и къ русскимъ женщинамъ. Считаемъ необходимымъ оговорить, что все, не касающееся до современнаго положенія русской женщины, а также и то, что отчасти противорѣчитъ основной идеѣ «Разсвѣта», мы исключили изъ перевода».

Мы конечно не станемъ здѣсь говорить о тѣхъ истинахъ, которыя не кажутся намъ неопровержимыми истинами, но которыя однако ходятъ въ обществѣ и отъ которыхъ никакой бѣды быть не можетъ. Но напримѣръ такого рода вещь:

«Въ наше время принято женскія занятія, исключая тѣхъ, которыя называются рукодѣльемъ, вообще раздѣлять на слѣдующія отрасли: «обученіе дѣтей, литературу, изящныя искусства и искусства, служащія для публичнаго развлеченія», т. е. искусства актрисъ, пѣвицъ, музыкантшъ.

Изъ этихъ исчисленныхъ мною и доступныхъ женщинамъ въ наше время занятій, послѣднее всѣхъ опаснѣе и труднѣе, потому именно, что личность дѣйствующей особы связана съ исполненіемъ. Можно нарисовать нѣсколько десятковъ картинъ, наполнить множество полокъ написанными нами книгами, и въ то время, какъ дѣти нашего ума бродятъ по всему извѣстному міру, мы можемъ спокойно сидѣть дома, и жить такъ же скромно и мирно, какъ самая счастливая изъ обыкновенныхъ женщинъ. Для артистки дѣло совсѣмъ другое: ей безпрестанно должно являться передъ публикою, не только умственно, но и физически. Глазъ публики не только освоивается съ ея геніемъ, но и съ ея манерами и мимикою, въ такой мѣрѣ, что всякій похвальный или осуждающій приговоръ есть въ тоже время и критика ея личности.»

Вѣдь стыдно это выписывать, несмотря на то, что эти мысли принадлежатъ перу англійской писательницы. Какъ! совѣтовать женщинамъ заниматься литературою на томъ основаніи, что можно наполнить цѣлыя полки исписанными вами книгами и при этомъ спокойно сидѣть дома, не показывая никому своей личности? Да ужь по нашему лучше тотъ господинъ, который безо всякихъ соображеній, просто почувствовавъ желаніе быть писателемъ, пошолъ спросить у френолога, есть ли у него способности къ этому? Тотъ обратился хоть къ френологу: тутъ все же есть нѣкоторое уваженіе къ литературнымъ трудамъ; а въ совѣтѣ англійской писательницы ничего нѣтъ этого, и въ нашемъ обществѣ, уважающемъ нѣсколько литературу

и смотрящемъ на печать до нѣкоторой степени серьозно, это просто смѣшно. И этому–то сочиненію придавать важность какую–то! И что за пуританизмъ! что за старовѣрство такое!

И это особенно нелѣпо еще тогда, когда вспомнишь, что опытъ показываетъ, что изъ всѣхъ искусствъ женщины больше всего отличались и занимали самыя почетныя мѣста именно въ тѣхъ только искусствахъ, гдѣ личность дѣйствующей особы связана съ исполненіемъ. Жоржъ–Зандъ геніальная писательница, но ей далеко до Шекспира, Байрона, Шиллера. Ей далеко даже до Теккерея и Диккенса. Но г–жа Марсъ, Рашель, Зонтагъ, Тальони — не уступаютъ никому мѣста въ своихъ искусствахъ

и имена ихъ будутъ постоянно связаны съ названіями тѣхъ искусствъ, въ которыхъ онѣ были представительницами. Зачѣмъ же идти противъ опыта?

«Кто посѣщаетъ театральныя и музыкальныя общества, — говоритъ дальше англійская женщина, — тотъ конечно слышалъ повторяемыя безпрестанно слова: «моя роль», «мое пѣніе», «что думаетъ обо мнѣ публика». Да такое самолюбіе, по видимому, и неизбѣжно. При фразѣ «всякая для себя» лучшія изъ шекспировскихъ героинь краснѣютъ или блѣднѣютъ, вспомнивъ имя своей соперницы. Дѣвицу такую–то нельзя пригласить къ себѣ въ гости изъ боязни, чтобы она не встрѣтилась съ г–жею такою–то, причемъ онѣ, навѣрное, не смотря на всю ихъ притворно радостную вѣжливость, тотчасъ же ощетинятся, какъ двѣ кошки, сбѣжавшіяся у дверей гостиной. Вотъ тѣ плачевныя, хотя и не вовсе порочныя послѣдствія, къ какимъ свѣтъ, въ которомъ по необходимости должно работать, приводитъ женщинъ.

По этой–то причинѣ призваніе для публичнаго развлеченія или увеселенія, во всѣхъ родахъ, отъ восторженной трагической актрисы до бѣднѣйшей хористки, есть изъ возможныхъ занятій самое опасное, — не вслѣдствіе общепринятаго мнѣнія: у насъ слишкомъ довольно непорочныхъ, степенныхъ актрисъ и пѣвицъ, такъ что нѣтъ надобности возбуждать старый вопросъ о «почетномъ назначеніи» театральныхъ подмостокъ, — но это призваніе опасно по причинѣ различія нравовъ, характера и образа мыслей вообще людей этого сословія».

Богъ знаетъ что такое! И если журналъ «Учитель» возбудилъ въ насъ подозрѣнія, не работаетъ ли на него почтенный нашъ знакомый АѲанасій Иванычъ Товстогубъ, то, не будь въ журналѣ «Разсвѣтъ» сказано, что это произведеніе пера англійской писательницы, мы непремѣнно заподозрили бы авторомъ этого сочиненія — Пульхерію Ивановну Товстогубиху. Еслибы не заподозрили по выписанному нами отрывку, то окончательно убѣдились бы въ этомъ по слѣдующему:

«Обязанности взаимныхъ отношеній между хозяевами и прислугой исполняются какъ нельзя хуже; между тѣмъ эти отношенія столь необходимы, что они установились при самомъ сотвореніи міра и, впослѣдствіи, освятились библейскими и вообще историческими преданіями, наравнѣ съ самыми священными союзами, существующими между людьми, т. е. наравнѣ съ союзомъ родства и дружбы.

Кто же тому виною? Обѣ стороны. Старшіе виноваты потому, что они, не смотря на свое умственное развитіе и образованіе, все–таки стараются насильно заставить уважать себя только внѣшними отличіями, которыя не могутъ существовать при столь близкихъ отношеніяхъ ихъ къ своимъ подчиненнымъ. Младшіе же виноваты потому, что они, будучи образованы только до той степени, что видятъ недостатки высшаго класса, но не до того, чтобы замѣчать свои собственные, вслѣдствіе этого отказываются отъ безусловнаго уваженія и послушанія, столь обыкновенныхъ въ древности», и т. д. <Курсив Достоевского. — Ред.>

Намъ это все очень нравится, и мы выписываемъ это какъ вещь курьозную, дважды курьозную: вопервыхъ — просто какъ произведеніе англійской писательницы, а вовторыхъ, какъ произведеніе англійской писательницы, понравившееся очень редакціи журнала «Разсвѣтъ», и не противорѣчащее основной идеѣ его. Зачѣмъ же кормить такими вещами нашихъ дѣвицъ, да еще предупредивши ихъ съ перваго номера, что мы–де будемъ вашъ слабый умъ развивать, потомучто слабость ума не есть привлекательное качество? Вѣдь это легко сказать! — Есть женщины, преимущественно старыя, которыя придутъ въ гости да и увѣрятъ тѣхъ, къ кому пришли, что тѣ похудѣли, что имъ и года не прожить съ этакой жизнію, что у нихъ мужъ тиранъ, дѣти аспиды, — и думаютъ, что онѣ удивительную принесли пользу. Имъ иногда сначала и повѣрятъ, а потомъ на нихъ же разсердятся. Журналу–то ужь совсѣмъ на нихъ походитъ неприлично. Зачѣмъ пускать пыль въ глаза? Для чего пускать эту шумиху словъ чужихъ?

Мы обратили особенное вниманіе на тѣ статьи, гдѣ говорится собственно о женщинахъ, потомучто эти статьи въ журналѣ «Разсвѣтъ» должны бы были особенно тщательно разработываться. И между тѣмъ онѣ–то и оказались особенно слабы, такъ что лучше бы ихъ не было. И все Англія! Сейчасъ мы наудачу развернули еще страницу въ первой попавшейся книжкѣ и читаемъ:

«Въ Англіи женщины въ образованномъ классѣ уже начинаютъ понимать достоинства широкаго, серьознаго образованія, для котораго нѣкоторыя, по словамъ г. Михайлова, отказываются даже отъ счастія семейной жизни, такъ какъ она не позволила бы имъ развиваться такъ высоко въ умственномъ и нравственномъ отношеніяхъ».

Ужь не приглашаетъ ли журналъ «Разсвѣтъ» къ тому же самому своихъ читательницъ? Для чего же развивать такой фанатизмъ, да еще фанатизмъ изъ подражанія, фанатизмъ по принципу? И неужели что–нибудь кромѣ слабаго ума можетъ допустить такое монашество во имя нравственнаго развитія?..

Всѣ же остальныя статьи въ «Разсвѣтѣ», постороннія, очень хороши, и если ужь надобно ограничивать чтеніе дѣвушки какимъ–нибудь выборомъ, то мы смѣло рекомендуемъ журналъ «Разсвѣтъ» для желающихъ. Только намъ крайне бы хотѣлось, чтобы редакція его была поосмотрительнѣе въ выборѣ статей, касающихся прямо до вопроса о женщинахъ, и побольше давала чистыхъ, прямыхъ убѣжденій вмѣсто однихъ громкихъ названій ихъ. А то вѣдь чтожъ? — заучатъ читательницы этого журнала эти названія и замѣнивши ими сущность дѣла, начнутъ съ ними носиться, начнутъ шумѣть: намъ ужь и между мужчинами надоѣли такія явленія.