ИСПАНИЯ*). Роковая судьба отяготѣла надъ испанскою монархiей, и надъ цѣлою Испанiей. Для монархiи, какъ для всякаго учрежденiя, необходимо имѣть, хотя отъ времени до времени, живыхъ, дѣятельныхъ представителей, умѣющихъ править и разумѣть настоящiя потребности государства, народа и времени. Испанская монархiя издавна лишена была такихъ представителей; царствующая династiя выродилась, и вотъ уже идетъ второе столѣтiе, какъ на испанскомъ тронѣ смѣняютъ другъ друга не живыя историческiя лица, а образы безъ значенiя или только съ отрицательнымъ значенiемъ — лица блѣдныя и искаженныя, люди неспособные, невѣжественные, иной разъ полуидiоты. Вотъ, кажется, главная причина почему монархiя въ Испанiи мало по малу превратилась въ фикцiю лишенную дѣйствительнаго значенiя, а вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ всегда бываетъ, подъ правителями неспособными и лишенными энергiи, взросли и укоренились злыя сѣмена политическихъ партiй изъ коихъ каждая, преслѣдуя свои цѣли, готова была броситься въ агитацiю и въ борьбу съ государственною властью, во имя народа. Смѣшенiе партiй увеличилось и политическая игра ихъ усилилась съ 20-хъ годовъ нынѣшняго столѣтiя, когда въ систему правленiя принято было основнымъ началомъ народное представительство, съ идеей народнаго самодержавства. Въ ту же пору показалась язва, которая повсюду соединяется съ разложенiемъ монархическаго начала — появились династическiе претенденты съ своими интригами и съ вѣковою привычкой набирать войско и заводить дробную междуусобную войну. Къ несчастью политическiй либерализмъ въ Испанiи не имѣетъ подъ собою здоровой и твердой исторической почвы. Въ Испанiи либерализмъ неразрывно связанъ съ преданiями и обычаями той эпохи когда были во всей силѣ дикiя привычки полу-феодальнаго, полу-варварскаго самовластiя, когда всякiй недовольный и оскорбленный чѣмъ бы то ни было считалъ себя въ правѣ поднять знамя мятежа, провозгласить свое pronunciamento, и собравъ около себя толпу приверженцевъ выходить на брань, которая означала въ сущности разбойничество, подъ предлогомъ свободы. Съ такими-то преданiями, съ такими-то привычками каждая новая партiя въ Испанiи стала заявлять бытiе свое: очевидно что чѣмъ болѣе образовалось такихъ партiй, чѣмъ болѣе они стали дробиться, тѣмъ болѣе стало накопляться отовсюду горючихъ матерiаловъ готовыхъ вспыхнуть при первомъ предлогѣ, при всякомъ удобномъ случаѣ — и вспыхнувъ, сразу поднять — въ томъ или другомъ углу — войну противъ государства. Всякiй оттѣнокъ ученiя о той или другой организацiи государства, всякiй толкъ республиканской доктрины — становился знаменемъ подъ которое можно было набирать разнохарактерную шайку и вести подъ нимъ рать самозванныхъ бойцовъ за свободу. Мало того: кромѣ партiй, опирающихся на началѣ нацiональности, возникли еще партiи соцiальныя, безъ всякой уже нацiональной почвы, во имя занесенныхъ со стороны соцiальныхъ ученiй; каждая изъ нихъ готова была приступить къ дѣлу съ тѣмъ же нацiональнымъ навыкомъ къ мелкой мародерской войнѣ и съ тою-же нацiональною способностью раздробляться и отдѣляться подъ всякимъ предлогомъ. Въ такихъ обстоятельствахъ немногiе люди разума и порядка должны были чувствовать себя по истинѣ въ отчаянномъ положенiи безсильныхъ людей. Новое конституцiонное начало правленiя, въ приложенiи къ Испанiи, оказалось ложью и способствовало лишь къ усиленiю общей путаницы. Конституцiонное правленiе, основанное на обсужденiи и совѣщанiи, предполагаетъ всегда (чего не признаютъ доктринеры конституцiонности) установившуюся дисциплину мысли и порядка въ обсужденiи. Ничего похожаго на такую дисциплину на бывало въ Испанiи. Съ характеромъ южнаго, впечатлительнаго, горячаго племени, взросшаго въ борьбѣ не словеснаго, а желѣзнаго оружiя, и уже прiобрѣвшаго столько дурныхъ политическихъ привычекъ, — несовмѣстно спокойное, порядочное совѣщанiе о предметахъ внутренней политики. Испанскiе кортесы и при конституцiонномъ правленiи представляли картину невообразимой, ни къ чему серьозному не ведущей болтовни, наполненной множествомъ отдѣльныхъ эпизодовъ, безпрерывными столкновенiями, нападками, дробленiями имѣнiй, напоминающими туже нацiональную привычку къ пронунцiаментамъ. Серьозному оратору трудно было докончить рѣчь и выразить всю мысль свою, потому что въ рѣчи его тѣмъ или другимъ словомъ безпрерывно поражалось чуткое ухо той или другой партiи — и всякiй разъ его перерывали и требовали себѣ слова, въ силу гибельнаго, однимъ испанскимъ кортесамъ свойственнаго устава, по которому имѣютъ право возражать всѣ, — хотя бы въ безграничномъ числѣ, члены, усмотрѣвшiе въ рѣчи противника что нибудь относящееся до нихъ лично или до личнаго ихъ мнѣнiя. За то съ другой стороны — власть человѣка обладающаго цвѣтистою рѣчью, звучнымъ голосомъ и умѣньемъ говорить гармонически громкiя фразы — бывала всегда безгранична въ этомъ собранiи: пышная и звучная рѣчь — такое очарованье, которому не въ силахъ противиться испанское ухо. Что же народъ, ради котораго произносятся рѣчи, и на которомъ утверждается механизмъ народнаго правленья? Народъ этотъ всегда былъ и нынѣ находится въ такомъ состоянiи первобытной, непосредственной воспрiимчивости, при которомъ идея народовластiя повсюду оказывалась и будетъ оказываться ложью. Выборы, въ которыхъ послѣднее слово предполагалось за народомъ, конечно, были ничѣмъ инымъ какъ обманомъ. Народу въ сущности не много было дѣла до политическихъ правъ своихъ; народъ — по природѣ склонный къ бездѣйствiю, погруженный въ удовлетворенiе потребностей, въ натуральную жизнь жаркаго климата, разбросанный въ дробныя поселенiя по горамъ и долинамъ, — въ политическомъ смыслѣ не могъ имѣть никакого мнѣнiя, и голоса его, въ неразрывной связи съ впечатлѣньемъ къ которому испанецъ особенно воспрiимчивъ, всегда были во власти либо у духовенства либо у перваго агитатора. И въ томъ же народѣ ловкiй агитаторъ могъ, возбуждая впечатлѣнiя и лаская инстинкты, набрать себѣ съ удобствомъ толпу приверженцевъ и весть ее куда угодно. Послѣднею опорою порядка служитъ въ подобныхъ случаяхъ армiя. Но и сила армiи не устояла противъ духа партiй, какъ устояла она во Францiи. Въ послѣднiе годы монархiи, при Изабеллѣ, республиканскимъ агитаторамъ удалось поколебать въ армiи главную твердыню ея — дисциплину, и распространить въ войскѣ деморализацiю. Въ рѣшительную минуту монархiя осталась безъ опоры въ своемъ государствѣ. Испанiя изгнала свою королеву и отлучила отъ трона свою династiю. Извѣстно чтó затѣмъ послѣдовало. Новый король, изъ чужеземнаго рода, призванъ управлять Испанiей; но принявъ корону, и переѣхавъ съ свое государство, онъ ступилъ на почву уже подкопанную. Испанiя обѣдняла уже людьми для сильнаго и разумнаго правленiя, и въ ту самую минуту когда начиналось новое царствованiе, погибалъ отъ руки политическаго убiйцы маршалъ Примъ, единственный дѣятель на котораго могли возлагать надежду друзья порядка. Новый король скоро убѣдился въ томъ что правленiе его невозможно; — онъ оставилъ престолъ, — и Испанiя провозглашена республикой
| Республиканская
.
Респубиканская партiя торжествовала побѣду. Идеалисты республиканской федеративной республики, съ Кастеляромъ во главѣ, вступили въ новый порядокъ, съ твердою надеждой, что подъ знаменемъ республики соединятся всѣ партiи, раздѣленныя во время монархiи. Но какъ скоро суждено было имъ разочароваться въ мечтахъ своихъ! Въ новой республикѣ явилось такое раздѣленiе, какого никакая монархiя еще не видывала, и республиканская партiя, расшатавъ старое государство, старую организацiю властей, расшатавъ дисциплину въ армiи и въ правительствѣ, — сама себя лишила орудiй необходимыхъ для того чтобъ утвердить и поставить на мѣрѣ собственное свое правленiе.
Немного времени прошло съ тѣхъ поръ какъ провозглашена республика, — и она уже находится на краю гибели, под безсильнымъ правительствомъ несогласныхъ между собою доктринеровъ демократiи. По всему государству распространилось безначалiе, въ ужасающихъ размѣрахъ. Правительство, истощаясь въ безплодныхъ усилiяхъ водворить порядокъ, не находитъ ни людей, ни денегъ, ни армiи, безъ которой водворенiе порядка невозможно. Въ теченiе лѣта смѣнилось уже нѣсколько министерствъ, но ни одно еще не явило въ себѣ способности справиться съ внутренними врагами возникающими отовсюду.
Республиканская формула нынѣшняго правительства достаточно либеральна. Члены его фанатически преданы своему идеалу государственной организацiи, а этотъ идеалъ состоитъ не въ томъ чтобы соединить раздробленныя части государства въ одно цѣлое сильною центральною властью, а въ томъ чтобы раздробить снова Испанiю на отдѣльныя провинцiи, которыя связаны были въ исторiи вѣковою политикой въ одно государство, и потомъ связать ихъ идеальнымъ союзомъ федерацiи. Такова фантастическая задача нынѣшнихъ испанскихъ законодателей. Въ проектѣ конституцiи, коего обсужденiе еще не началось, въ виду внутреннихъ междоусобiй, сказано что вся Испанiя дѣлится на 15 отдѣльныхъ штатовъ составляющихъ федерацiю. Всѣ безъ исключенiя власти суть выборныя, смѣняемыя и отвѣтственныя. Верховное самодержавство принадлежитъ всѣмъ гражданамъ и выражается во всеобщей подачѣ голосовъ, отъ которыхъ зависитъ устройство всѣхъ мѣстныхъ и федеративныхъ учрежденiй; ихъ полагается три рода: муниципальное общественное учрежденiе, областное собранiе и федеративное собранiе штатовъ.
Кажется, чего еще либеральнѣе? Однако, въ средѣ самаго собранiя кортесовъ тотчасъ же оказалось значительное меньшинство членовъ, которымъ предполагаемая организацiя представляется ретроградною. Всякiй можетъ имѣть свое мнѣнiе, и это меньшинство (числомъ до 200) могло бы, кажется, отстаивать свое мнѣнiе оставаясь въ собранiи, или пожертвовать имъ мнѣнiю большинства, для общаго блага. Но такой образъ дѣйствiя вовсе не въ испанскихъ нравахъ. Помянутые члены, по испанскому обычаю, объявили себя непримиримыми (Intransigentes), непризнающими никакой сдѣлки и не подчиняющимися никакому рѣшенiю большинства. Мало того: каждый изъ нихъ счелъ себя въ правѣ оставить собранiе и отправиться внутрь страны, съ тѣмъ чтобы, набравъ себѣ шайку, поднять знамя бунта противъ установленнаго правительства. Такъ поступили многiе депутаты; подъ предводительствомъ ихъ, въ южныхъ областяхъ Испанiи города и отдѣльные кантоны стали провозглашать себя самодержавными, независимыми отъ центральной организацiи. Стали образовываться мѣстныя юнты, захватывать казну, налагать сборы и контрибуцiи и собирать войска. Правительству пришлось вступать въ войну съ этими самочинными властями и брать силою отдѣлившiеся города. Казалось бы совершенно очевидно что тѣ члены собранiя, которые, оставивъ его, пошли поднимать противъ него войну, должны быть объявлены мятежниками противъ государства и подлежать отвѣтственности какъ преступники. Ничуть не бывало. И это оказывается не въ испанскихъ нравахъ. Эти мятежники считаются, по прежнему, членами собранiя и никто не смѣетъ ихъ преслѣдовать. Еще недавно одинъ изъ поднявшихся городовъ былъ усмиренъ и юнта его распущена. Депутатъ, который поднялъ весь этотъ городъ, стоялъ во главѣ возмущенiя и хозяйничалъ въ немъ 2 мѣсяца; увидя-же что попытка не удалась, вернулся какъ ни въ чемъ не бывало въ Мадридъ и спокойно занялъ свое мѣсто въ собранiи кортесовъ. Нѣкоторые члены попробовали возразить противъ его появленiя, но президентъ остановилъ ихъ и тѣмъ дѣло кончилось.
Съ весны и до сихъ поръ южныя провинцiи Испанiи, самыя богатыя и промышленныя, представляютъ сплошную картину безначалiя, мятежа и разоренiя. Появляются всюду вѣдомые мятежники, или — ещё чаще — никому невѣдомые проходимцы, набираютъ шайку, овладѣваютъ городомъ, провозглашаютъ его независимость, забираютъ казну и правительство, грабятъ, разоряютъ и насилуютъ во имя свободы, и не рѣдко громадное большинство мѣстнаго населенiя, захваченное врасплохъ, принуждено повиноваться толпѣ грабителей самозванцевъ. Какъ вóроны на мертвечину, собрались сюда же агенты Интернацiоналки, поднимаютъ чернь и рабочихъ и устраиваютъ гдѣ можно коммуну со всѣми ея ужасами*). Подобную участь испытали и большiе города — Севилья, Малага, Барселона. Въ прошломъ iюнѣ вся Европа огласилась ужасною вѣстью о варварствахъ, пожарахъ и истязанiяхъ, совершенныхъ коммуною въ городѣ Алкоѣ; подробности ихъ были такъ ужасны что предсѣдатель не рѣшился прочесть подлиннаго донесенiя объ нихъ въ собранiи кортесовъ. Эта коммуна разрушена. Но виновники злодѣянiй до сихъ поръ остаются ненаказанными — и регулярная военная стража для охраненiя порядка до сихъ поръ не рѣшается вступить въ мятежный городъ. Положенiе четырехъ Каталонскихъ провинцiй, по признанiю самого правительства, — все равно что положенiе разореннаго края. «Желѣзныя дороги, — свидѣтельствуетъ Кастеляръ, — повсюду разрушены, движенiе остановилось, заводы и фабрики сожжены, рабочiе разбѣжались, и повсюду, какъ саранча, появляются дикiя орды, жгутъ, убиваютъ, разрушаютъ, безчестятъ и насилуютъ».
Въ виду этихъ безпорядковъ, угрожающихъ гибелью всему государству, — что же дѣлаетъ, какiя принимаетъ мѣры центральное правительство въ собранiи кортесовъ? Чудное дѣло! Въ теченiе всего iюня и iюля собранiе открывалось ежедневно чтенiемъ телеграммъ о новыхъ ужасахъ мятежа и грабительства, а затѣмъ правительство объявляло что надобно строго дѣйствовать противъ мятежниковъ, и тутъ же — собранiе, большинствомъ голосовъ, постановляло отмѣну смертной казни, и краснорѣчивый Кастеляръ по цѣлымъ часамъ произносилъ, посреди общаго восторга, изящныя рѣчи о свободѣ, о судьбахъ ея въ прошедшемъ, настоящемъ и будущемъ, и объ идеальной организацiи федеративнаго государства. Тутъ же, со стороны членовъ въ тайнѣ покровительствующихъ мятежу, возбуждались предложенiя о дарованiи амнистiи мятежникамъ — еще въ ту пору когда они безпрепятственно продолжали свои насилiя. И эти предложенiя дебатировались серьозно. Каждый день появлялись извѣстiя о страшной деморализацiи въ армiи, о переходахъ солдатъ цѣлыми отрядами на сторону мятежниковъ, объ открытомъ неповиновенiи офицерамъ, объ оскорбленiяхъ и насилiяхъ всякаго рода, производимыхъ подчиненными надъ начальниками, — и въ отвѣтъ на это произносились длинныя рѣчи о томъ, какъ низко и какъ противно республиканскому духу подвергать строгимъ наказанiямъ за нарушенiе военной дисциплины; цѣлыя засѣданiя проходили въ ожесточенныхъ спорахъ о томъ, возможно ли преслѣдовать мятежныхъ депутатовъ за то что они подняли цѣлый край на войну противъ государства. Смѣнялись передъ собранiемъ одно за другимъ министерства, и каждое вновь протестовало о своемъ отвращенiи къ чрезмѣрнымъ строгостямъ противъ мятежниковъ
мятежников. А каковы были члены министерства, можно судить по образцу одного изъ нихъ, Сунера (мин. иностр. дѣлъ въ министерство Пи-и-Маргаля), который, только что вступивъ въ должность, прежде всего распорядился исключить имя Божiе изо всѣхъ бумагъ въ коихъ оно по формѣ употреблялось...
Между тѣмъ съ сѣвера, отъ Пиренеевъ, надвинулась другая туча столь же грозная. Самыя коренныя провинцiи, въ котрыхъ сложилась испанская нацiя, провинцiи служившiя всегда главнымъ оплотомъ нацiональной независимости и центромъ борьбы за нацiональность, заняты карлистами — самымъ опаснымъ, въ настоящую минуту, врагомъ нынѣшняго правительства, поднявшимъ голову съ того самаго времени какъ провозглашена республика. Разсѣянные въ прошломъ году маршаломъ Серрано, безпорядочные отряды карлистовъ стали вновь собираться въ нынѣшнемъ году и принимать болѣе и болѣе правильную организацiю, по мѣрѣ того какъ увеличивалась путаница въ республиканскомъ правительствѣ и усиливались смуты отъ внутреннихъ враговъ порядка. У карлистовъ появлялись и искусные военачальники и солдаты приведенные въ дисциплину; они двигались впередъ медленно, но послѣдовательно, занимая по пути, одинъ за другимъ, важные стратегическiе пункты. Наконецъ, въ iюлѣ, явился посреди ихъ, проживавшiй до тѣхъ поръ за границею, самъ представитель старой испанской монархiи, Донъ-Карлосъ, какъ законный король, и самъ принялъ на себя предводительство армiей*). Онъ объявилъ что идетъ избавить страну свою отъ мятежа и насилiя, водворить въ ней законный порядокъ и возстановить въ ней государство со властiю. Около него собрались многiе представители древнихъ и богатыхъ испанскихъ родовъ; народъ по пути встрѣчаетъ
втрѣчаетъ его восторженными кликами; солдаты его, видя его самого впереди боя и опасности, слѣдуютъ за нимъ съ одушевленiемъ. Духовенство, по всей Испанiи, чаетъ въ немъ избавителя церкви, и проповѣдуетъ его народу. Поборники начала законной монархiи, во Францiи и въ Австрiи, и ревнители папскаго католичества во всей Европѣ, сочувственно слѣдятъ за его движенiемъ, и нѣтъ сомнѣнiя, что отъ многихъ получаетъ онъ матерiальную помощь деньгами и оружiемъ. Карлисты двигаются медленно, и до сихъ поръ не выходятъ за предѣлы Пиренеевъ, выжидая событiй и средствъ. Увѣряютъ что еслибы Донъ-Карлосъ имѣлъ средства вооружить всѣхъ своихъ приверженцевъ, то могъ бы въ скорости набрать себѣ армiю до 50,000. Очевидно что въ этомъ пунктѣ собирается дѣйствительная и грозная сила; успѣхъ ея тѣмъ вѣроятнѣе, чѣмъ долѣе продлится слабость республиканскаго правительства и чѣмъ явственнѣе обнаружится его безсилiе справиться съ внутренними смутами на югѣ.
А это безсилiе все болѣе и болѣе обнаруживается. Въ началѣ, когда пало, продержавшись всего три недѣли, неспособное и вялое министерство Пи-и-Маргаля, и уступило мѣсто министерству Сальмерона, можно было надѣяться что въ дѣятельности его, кромѣ либеральныхъ фразъ, проявится какая нибудь энергiя. И дѣйствительно много было говорено въ кортесахъ о необходимости самыхъ энергическихъ мѣръ противъ враговъ порядка. Но первымъ орудiемъ этого дѣла должна служить армiя — т. е. та самая сила, которую утратило республиканское правительство, и которую оно продолжаетъ отрицать въ принципѣ, отрицая безусловность строгой военной дисциплины. Пришлось обратиться за помощью къ нѣкоторымъ изъ старыхъ генераловъ Изабеллиной монархiи; но для дѣйствiй противъ мятежниковъ правительство успѣвало находить одни жалкiе обрывки армiи, которыми нельзя совершить совокупнаго и систематическаго напора, къ очищенiю цѣлаго края. И эти обрывки трудно вести въ бой, потому что нѣтъ главной пружины военнаго дѣла — строгой дисциплины. Правда, удалось и съ такими отрядами, при относительной слабости самихъ мятежниковъ, обезоружить Валенсiю, Севилью, Кадиксъ, — но повсюду главные виновники безпорядковъ и злодѣйствъ остались ненаказанными или успѣли скрыться, съ тѣмъ чтобы продолжать свое дѣло въ другихъ городахъ. Военачальники не рѣшаются принимать энергическiя мѣры, когда республиканское правительство объявило строгость взысканiй несовмѣстною съ духомъ республики, и изо всѣхъ генераловъ ея одинъ Павiя не боится разстрѣливать мятежниковъ и преступниковъ противъ дисциплины, за что многiе уже требуютъ отозвать его и предать суду. Правительство до того безсильно что даже въ обезоруженныхъ городахъ не можетъ возстановить регулярное дѣйствiе установленныхъ властей; не въ силахъ оно до сихъ поръ одолѣть и главный пунктъ въ которомъ сосредоточились силы партiи непримиримыхъ на Югѣ: — Картагену. Борьба съ ними стала вдвое затруднительнѣе, когда непримиримѣйшему изъ непримиримыхъ, генералу Контрерасу удалось захватить въ свои руки этотъ важнѣйшiй военный портъ Испанiи, съ большею частью флота, съ обширной гаванью и съ крѣпостью имѣющею славу неприступной. Въ этомъ пунктѣ непримиримые, въ смѣшенiи, повидимому, съ явными и тайными коммунистами, укрѣпились на рѣшительную битву съ мадридскимъ правительствомъ; и отсюда, съ безсильною злобой, грозятъ они Германiи и Англiи за секвестрованные у нихъ коммодоромъ Вернеромъ военные фрегаты. Очевидно что чѣмъ дольше успѣютъ они продержаться въ этой позицiи, тѣмъ разительнѣе окажется передъ всей страною и передъ Европой нравственное и матерiальное безсилiе республики въ виду наступающаго съ сѣвера монархическаго претендента, котораго нѣкоторыя европейскiя державы уже задумываютъ признать воюющей стороною. Но кортесы до сихъ поръ только угрожаютъ Картагенѣ. Правительство могло выставить противъ нея только жалкiй отрядъ въ 4,000, не имѣющiй
имѣщiй средствъ предпринять осаду. Съ моря блокируетъ ее только по имени адмиралъ Лобо, съ жалкими остатками республиканскаго флота, и спѣшитъ уйти прочь изъ подъ выстрѣловъ всякiй разъ какъ только появляются картагенскiе мониторы. Между тѣмъ взаимная ненависть однородныхъ партiй дошла уже въ Испанiи до такого раздраженья что картагенскiе непримиримые, то есть крайнiе изъ крайнихъ республиканцевъ, готовятся, въ случаѣ неудачи, взорвать городъ, и скорѣе согласны сдать его представителю монархiи Донъ-Карлосу, нежели мадридской республикѣ. Одна мысль о возможности передачи захваченныхъ иностранцами фрегатовъ мадридскому правительству привела ихъ въ такое ожесточенiе, что они рѣшались, не думая о послѣдствiяхъ, стрѣлять по англiйской эскадрѣ.
А между тѣмъ кортесы продолжаютъ ежедневно собираться для выслушиванiя рѣчей о свободѣ. 25 августа собранiе, большинствомъ, выбрало себѣ въ предсѣдатели талантливѣйшаго изъ своихъ ораторовъ, Кастеляра — честнаго человѣка, фанатика республиканской религiи, показавшаго себя впрочемъ до сихъ поръ только человѣкомъ идеи и слова, изящнымъ ораторомъ и литераторомъ, а не человѣкомъ дѣла. Поэтому случаю Кастеляръ объявилъ что не можетъ отказываться отъ налагаемаго на него бремени въ дѣлѣ касающемся до того что составляетъ «религiю его совѣсти и любовь всей его жизни», то есть до республики и нацiи. Затѣмъ онъ сказалъ длинную и дѣйствительно краснорѣчивую рѣчь, о прогрессѣ въ дѣлахъ человѣческихъ, о драгоцѣнномъ благѣ свободы, о томъ какъ нужно всѣмъ помнить и не забывать что они основываютъ совершенно новую для Европы форму соцiальнаго устройства — самую передовую, самую совершенную; что форма эта не должна быть исключительнымъ достоянiемъ той или другой партiи, но должна быть «вольна какъ воздухъ, исполнена обилiя какъ земля и сообщительна всѣмъ какъ свѣтъ солнечный». Онъ кончилъ изображенiемъ опасностей отовсюду угрожающихъ этому новому изобрѣтенiю, и призывомъ къ соединенiю всѣхъ партiй и къ энергическому дѣйствiю противу силъ враждебныхъ республикѣ.
Вотъ что говорилъ Кастеляръ 25 августа, а черезъ нѣсколько дней разрушилось салмероново министерство, такъ какъ Салмеронъ объявилъ положительно что не допускаетъ смертной казни за какое бы то ни было нарушенiе военной дисциплины, и большинство собранiя оказалось противъ его мнѣнiя. Тогда, на мѣсто Салмерона, главою исполнительной власти выбранъ Кастеляръ, и сказалъ новую рѣчь, въ которой объявилъ что необходимо призвать на службу 150,000 резерва, вооружить 500,000 милицiи, и подавить мятежъ во что бы то ни стало...
Вотъ каково нынѣшнее положенiе Испанiи. Кастеляръ, въ послѣдней рѣчи призывая всѣ партiи къ единенiю, угрожаетъ своимъ согражданамъ, что если не соединятся, если сами либералы станутъ подкапываться подъ республику, то Испанiю ожидаетъ 18-е Брюмера или 2-е декабря, то есть «необъятное и постыднѣйшее диктаторство». Но словами не замѣнишь дѣла, изъ мечтанiя не выведешь дѣйствительности. Можно, пожалуй, и дѣтей уговаривать чтобы вели себя безукоризненно благоразумно если не хотятъ чтобы къ нимъ приставили учителя. Что толку уговаривать дѣтей, когда знаешь что дѣти наклонны къ шалостямъ, что между ними много испорченныхъ, и что вообще дѣтей невозможно оставить безъ присмотра и безъ учителя!
Z. Z.
*) Мы особенно рекомендуемъ вниманiю читателей «Гражданина» эту статью нашего почтеннаго сотрудника ZZ, въ которой чрезвычайно ярко изображены главнѣйшiя существенныя обстоятельства одного изъ самыхъ любопытнѣйшихъ и знаменательныхъ явленiй въ современной исторiи европейскаго человѣчества.
Ред.
*) До 1868 года въ Испанiи не было слышно объ Интернацiоналкѣ, а въ настоящую минуту Испанiя считается главнымъ гнѣздомъ ея. Такимъ быстрымъ развитiемъ новаго учрежденiя Испанiя, по словамъ женевскаго корреспондента газеты «Таймсъ», обязана извѣстному русскому политическому выходцу Бакунину. Онъ придумалъ воспользоваться распространившимся въ народѣ равнодушiемъ къ политическимъ вопросамъ для образованiя союзовъ рабочихъ съ цѣлью увеличенiя рабочей платы и уменьшенiя рабочихъ часовъ. Въ Барселонѣ и въ Мадридѣ организовалъ онъ центральные комитеты изъ докторовъ, адвокатовъ и журналистовъ. Эти комитеты взяли на себя пропаганду рабочихъ союзовъ, тщательно избѣгая всякихъ политическихъ вопросовъ и потому безъ затрудненiя склоняли рабочихъ соединяться для упомянутой практической цѣли. Правительство не видѣло ничего опаснаго въ этой пропагандѣ, не касавшейся до политики, и кортесы стали преслѣдовать союзы рабочихъ только въ настоящее время, когда уже поздно стало имъ противодѣйствовать. По свѣденiямъ, объявленнымъ на нынѣшнемъ конгрессѣ Интернацiоналки въ Женевѣ успѣхи
, упѣхи ея въ Испанiи идутъ очень быстро. Въ августѣ 1872 года испанская федерацiя Интарнацiоналки состояла изъ 65 мѣстныхъ союзовъ съ 224 примыкавшими къ нимъ обществами рабочихъ. Въ августѣ 1873 года въ ней считалось уже 162 мѣстныхъ союза съ 454 обществами. Въ 1872 году считалось всѣхъ членовъ до 25.000; а въ 1873 г. до 50.000. Посредствомъ этой организацiи произведено было, со времени провозглашенiя республики, не менѣе 130 стачекъ. Но республиканское правительство начало преслѣдовать Интернацiоналку; съ этого времени члены ея, стоявшiе до тѣхъ поръ внѣ всѣхъ политическихъ партiй, соединились съ партiей непримиримыхъ-противъ республиканскаго правительства. Этимъ объясняются тѣ варварскiя истязанiя, которыя производились надъ республиканцами повсюду гдѣ (какъ напр. въ Алкоѣ) рабочiе успѣвали въ стачкѣ одолѣть мѣстное правительство и учреждать коммуну.
*) Донъ-Карлосъ, титулующiй себя Карломъ VII, имѣя всего 25 лѣтъ отъ роду, уже во второй разъ становится во главѣ возстанiя. Права его на корону таковы: Фердинандъ VII, король испанскiй, умеръ въ 1833 году, оставивъ послѣ себя одну дочь, Изабеллу (бывшую королеву), въ пользу коей кортесы, по желанiю короля, отмѣнили салическiй законъ недопускавшiй женщинъ къ наслѣдству. Младшiй братъ Фердинанда, первоначальный Донъ-Карлосъ, не признавая этого постановленiя кортесовъ, завелъ по смерти Фердинанда рядъ кровопролитныхъ междуусобныхъ войнъ для возстановленiя правъ своихъ. Ему не удалось: поселившись съ 1839 г. во Францiи, онъ умеръ въ 1855 году, оставивъ двухъ сыновей, Карлоса и Хуана, изъ коихъ первый умеръ бездѣтенъ, а Хуанъ, наслѣдовавъ его права, отрекся отъ нихъ въ 1868 году въ пользу сына своего, герцога мадридскаго, нынѣшняго Дона-Карлоса. Въ томъ же году Донъ-Карлосъ созвалъ своихъ приверженцевъ въ Лондонъ на конгрессъ, и затѣмъ поднялъ возстанiе, въ которомъ приняли участiе до 20,000 пиренейскихъ горцевъ: но у нихъ достало оружiя только на 2,000 человѣкъ, и попытка не удалась. Донъ-Карлосъ женатъ на племянницѣ графа Шамборскаго, чѣмъ еще усиливается связь между обоими претендентами на законную власть-въ Испанiи и во Францiи. Оба вмѣстѣ съ тѣмъ представляютъ въ себѣ пламенныхъ поборниковъ папства и клерикаризма, слѣдовательно стремятся къ осуществленiю романскаго начала въ противоположность началу германскому.
===========
Статистика: