БЕЗНРАВСТВЕННОСТЬ НАШЕГО ОБЩЕСТВА.
Странное выходитъ время, нынѣшнее время, если призадумаешься надъ нимъ поглубже. Одинъ изъ англiйскихъ дипломатовъ сказалъ однажды, что въ Петербургѣ иностраннымъ посламъ и посланникамъ не нужно имѣть тайныхъ агентовъ для развѣдыванiя, такъ какъ само русское общество отлично исполняетъ ихъ обязанности; „я все знаю, даже не разспрашивая,“ прибавилъ онъ.
Тоже разсужденiе можно примѣнить къ интернацiоналкѣ. Зачѣмъ ей имѣть въ Петербургѣ агентовъ, когда мы сами такъ отлично и усердно растлѣваемъ самихъ себя на пользу великаго дѣла разрушенiя?
Зачѣмъ этотъ споръ между классическими и реальными гимназiями, зачѣмъ намъ классицизмъ, зачѣмъ народное образованiе, когда театръ Буффъ становится театромъ русскаго народа?
Неужели классицизмъ, неужели образованiе въ состоянiи воспитать общество, охватываемое со всѣхъ сторонъ нравственною гангреною?
Если общество утрачиваетъ даже сознанiе нравственнаго и безнравственнаго, не значитъ-ли это, что оно идетъ къ своему разложенiю, что нѣтъ уже въ немъ ни политической, ни Божественной религiи, и что, слѣдовательно, всякое образованiе будетъ только процессомъ вливанiя въ сосудъ съ протекающимъ дномъ.
Въ предъидущихъ нумерахъ мы указали на три поразительные и ужасающiе факта:
1) Священное для каждаго русскаго имя Правительства дерзнули-де употребить до такой степени во зло, чтобы не позволить на предстоящей выставкѣ въ Москвѣ никакого другого народнаго театра, кромѣ театровъ Буффъ и Берга. Таковъ слухъ.
2) Ежедневно въ столицѣ Русскаго государства, между Аничковымъ дворцомъ и памятникомъ Екатерины II, дается въ театрѣ Буффъ пiэса, осмѣивающая чувства преданности къ государю, осмѣивающая военную честь, осмѣивающая патрiотизмъ, и безнравственностью не имѣющая себѣ подобной въ анналахъ мiра.
3) За эту пiэсу, приведшую въ восторгъ цѣлое общество, актрисѣ парижскаго театра благодарный Петербургъ всенародно подносить золотой скипетръ!
Спрашивается, какое въ исторiи Россiи Нечаевское дѣло могло-бы сравниться по опасности, угрожающей правительству и обществу, съ совокупностью этихъ трехъ ужасающихъ событiй?
Какого же чувства въ насъ недостаетъ, чтобы самая невообразимая невозможность становилась не только возможною, но даже никого непоражающею?
Какой же функцiи мозга въ насъ нѣтъ, если мы не можемъ отчетливо понять, что во Францiи законная, наслѣдственная королевская власть, представители страны и сама церковь погибли отъ революцiи, погибли навсегда, именно и прежде всего отъ осмѣянiя всѣхъ этихъ государственныхъ началъ? Какъ объяснить себѣ, что всякiй свѣжiй впечатлѣнiями и неиспорченный человѣкъ, выходя изъ театра Буффъ, выходя изъ русскаго нашего театра, обращеннаго здѣсь, въ Москвѣ, въ Кiевѣ, въ тотъ же театръ Буффъ, чувствуетъ всю силу нравственнаго яда, вливающагося въ организмъ, — а для насъ эти голоса, раздающiеся со всѣхъ концовъ Россiи о растлѣнiи нашихъ высшихъ и среднихъ слоевъ общества путемъ театра, вопiютъ въ пустынѣ?
Во Францiи такое явленiе при Наполеонѣ III было понятно: растлѣнiе народа было дѣломъ правительства, и исходило изъ оригинальной мысли: „лучше народу погибнуть отъ разврата, чѣмъ заниматься ему политикою?“
Но у насъ, что это значитъ?
Шесть мѣсяцевъ мы жили подъ страхомъ Нечаевскаго дѣла; вотъ ужъ сколько лѣтъ, что мы толкуемъ о нигилизмѣ и нигилистахъ!
А между тѣмъ, что такое Нечаевское дѣло и нигилисты въ сравненiи съ нами?
И если то и другое суть нарывы нашего общественнаго организма, то неужели мы не понимаемъ, что придетъ, наконецъ, время, и весьма скоро, когда отсѣченiе и прорѣзанiе гангренозныхъ частей и нарывовъ будетъ безполезно. Омертвѣнiе и гнiенiе охватятъ весь организмъ.
Неужели мы не понимаемъ, что если изъ десяти одинъ, на тысячу зрителей театра Буффъ, пойметъ смыслъ этихъ отравляющихъ пiэсъ на столько, что бы не быть въ силѣ противодѣйствовать происходящему въ немъ процессу развѣнчанiя тѣхъ нравственныхъ идеаловъ, которые составляютъ смыслъ и силу государства, то этотъ десятый процентъ является уже готовою жертвою всякаго растлѣвающаго повѣтрiя, и если обстоятельства благополучныя не сдѣлаютъ его нулёмъ, то обстоятельства злополучныя неизбѣжно сдѣлаютъ его преступникомъ?
Неужели мы не понимаемъ, что если девять десятыхъ этихъ зрителей не чувствуютъ всю мерзость такого театра, или чувствуютъ, что не имѣютъ въ себѣ нравственной силы разъ навсегда въ него не входить, и въ него не впускать на растлѣнiе наше юношество, то такое общество обнаруживаетъ уже признаки весьма близкаго разложенiя?
Дѣло не въ томъ, что наше общество „нуждается“ въ театрѣ Буффъ, наслаждается имъ или жить безъ него не можетъ; такое явленiе, какъ безобразiе, было бы слишком чудовищно!
Но опасность и безобразiе заключаются въ томъ, что въ насъ, подобно обществу во Францiи, нѣтъ нравственныхъ силъ къ противодѣйствiю всякому нравственному злу. Мы не можемъ найти даже почвы, что-бы друзьямъ порядка можно было сойтись, понять одинаково главныя основы нравственнаго мiра, и предпринять какiя-нибудь нравственныя усилiя, чтобы противодѣйствовать опасности, угрожающей нашему правительству, нашему государству, нашей церкви, нашей семьѣ! Въ насъ нѣтъ даже гражданскаго мужества на столько, чтобы громко признать опасность для государства въ опасности для нашего правительства; въ опасности для церкви признать опасность для нашего государства и правительства и, наконецъ, въ опасности для семьи признать опасность для всего государства.
Мы не смѣемъ, во имя нравственности и религiи, называть вещи ихъ именами и, подобно Англiи или Пруссiи, признавать источникомъ всѣхъ этихъ опасностей такiя явленiя, какъ развращенiе Русскаго театра, поднесенiе скипетровъ актрисамъ, оголяющимъ развратъ, поощренiе и чествованiе разврата публичнаго, и тысячи другихъ явленiй одно другаго хуже и гнуснѣе. Да, мы не смѣемъ, ибо боимся, но боимся кого-же?
Прежде мы боялись Европы, когда она намъ мерещилась въ лицѣ Францiи!
А теперь, что Европа является въ лицѣ крѣпкой нравственной и суровой Пруссiи, мы боимся — какого-нибудь фельетониста торгующей либерализмомъ газеты !
Да, мы низко, и очень низко упали! Мы согласимся скорѣе допустить какого-нибудь несчастнаго юношу развратиться до глубины мозга, и превратиться ьъ какого угодно преступника, чѣмъ устрашиться насъ самихъ — общества созидающаго преступниковъ. И охотнѣе будемъ сто разъ рукоплескать обвиненiямъ или защитѣ этихъ несчастныхъ, одинокихъ преступниковъ, благо это не стоитъ ни труда, ни усилiй, чѣмъ рѣшиться громко сказать, что „общество, подносящее скипетры г-жѣ Шнейдеръ, сто разъ, тысячу разъ преступнѣе — и передъ правительствомъ, и передъ государствомъ, и передъ церковью — всякихъ Нечаевыхъ !
И такъ, признаковъ для обнаруженiя растлѣнiя нашего общества довольно.
Теперь остается знать: способно-ли наше общество опомниться, отрезвиться и предпринять противъ самаго себя отчаянный, безпощадный походъ, для борьбы съ элементаии растлѣнiя, со всѣхъ сторонъ подтачивающими его организмъ?
Если способно, то все, что мысль человѣческая можетъ придумать, какъ средство къ противодѣйствiю общественной безнравственности, должно быть придумано и осуществлено.
Надо, чтобы въ нѣдрахъ самого общества созидались общества для борьбы съ публичнымъ развратомъ, и если членъ общества покровительства животнымъ имѣетъ право на улицахъ арестовывать человѣка, бьющаго лошадь, то членъ общества нравственности долженъ получить право сгонять съ улицъ публичныхъ женщинъ, дерзающихъ являться въ всей роскоши своего продажнаго ремесла, долженъ имѣть право просить у правительства, чтобы въ интересахъ нравственности, а слѣдовательно самаго правительства, театры Буффъ и Бергъ были разъ на всегда запрещены на всемъ пространствѣ Россiи, и чтобы еще менѣе были дозволены всѣ гнусныя своею безнравственностью пiэсы въ репертуарѣ Императорскихъ театровъ.
Пока еще есть время, пока ядъ растлѣвающаго театра Оффенбаха не проникъ еще „глубоко“ ни въ наше юношество, ни въ нашу армiю, ни въ нашъ народъ, опасность дальнѣйшаго его распространенiя можетъ быть отвращена рѣшительными мѣрами.
Но спросите любаго русскаго человѣка, прiѣзжающаго въ Петербургъ: публичный развратъ, насъ не поражающiй, его ошеломляетъ вездѣ, рѣшительно вездѣ и онъ-то вамъ и скажетъ: „страшно, очень страшно, развратъ начинаетъ проникать въ Россiю, медлить нельзя, каждый часъ дорогъ“!
А если общество не въ силахъ ничего сдѣлать, то неужели, внимая голосу мольбы всей Россiи, правительство не приметъ на себя сдѣлать все то, что общество сдѣлать безсильно, тѣмъ болѣе, что одинъ изъ самыхъ сильныхъ двигателей безнравственности есть театръ, а реформа театра зависитъ почти исключительно отъ правительства.
Реформа эта — самая настоятельная, нужная, ибо каждое замедленiе ея усиливаетъ съ каждымъ днемъ растлѣнiе нравовъ во всѣхъ слояхъ общества.
Основанiя этой реформы могли-бы быть весьма просты:
1) Рѣшимость приступить въ пересмотру положенiя о театрахъ, съ тѣмъ, чтобы изъ русскаго театра создать учрежденiе, во всѣхъ отношенiяхъ достойное этого имени.
2) Пересмотръ этотъ поручить самому обширному и разнообразному, по составу своему, учрежденiю, столько же правительственному, сколько и общественному.
3) Закрытiе немедленно всѣхъ театровъ Буффъ и Бергъ, т. е. всѣхъ театровъ съ репертуарами неопредѣленными и куплетами.
4) Повсемѣстное открыванiе народныхъ театровъ съ предварительнымъ составленiемъ репертуара такихъ пiэсъ, которыя могли-бы производить на народъ нравственное влiянiе.
5) Самое строгое разсмотрѣнiе репертуара Оффенбаха съ тѣмъ, чтобы выкинуть изъ него всѣ тѣ пiэсы, которыхъ содержанiе политическое безусловно вредно.
За симъ еще многое нужно!
Но пока на этомъ мы остановимся.
Если правительство это сдѣлаетъ, мы убѣждены, Россiя съумѣетъ быть ему благодарна.
А если такiя мѣры покажутся недовольно „французскими“ тѣмъ, которые не умѣютъ отличать безнравственности отъ прогресса, или тѣмъ, которые изъ боязни прослыть отсталыми, готовы „les droits de l’homme“ видѣть даже въ канканирующей публично проституткѣ, пускай они кричатъ: ихъ крики и либеральную болтовню весьма скоро заглушатъ тысячи благословенiй русскихъ отцовъ и матерей, которымъ правительство спасетъ дѣтей отъ всѣхъ ужасовъ разврата, невидимыхъ до той минуты, пока зритель Belle Hélène или Sabre de mon Père не обратится въ преступника, и зала театра Буффъ — въ засѣданiе уголовнаго суда.
Думать, что всякое уголовное дѣло, передъ судомъ, какое-бы оно ни было, политическое или неполитическое — останавливаетъ зло нравственнаго разрушенiя общества — значитъ жестоко ошибаться!
Это только новое доказательство нравственнаго безсилiя общества, новая причина для него успокоиваться и закрывать глаза на самый процессъ разрушенiя, имъ же самимъ совершаемый, это новое средство, посредствомъ котораго еще къ одному преступленiю общество привыкаетъ нравственно!
Вотъ почему — государство, гдѣ общество дѣлаетъ изъ борьбы съ безнравственностью — аттрибутъ Полицiи и Суда, будущность имѣть не можетъ.
К. В. Мещерскiй.
===========
Статистика: