НАШЪ ЖЕНСКIЙ ВОПРОСЪ
Въ одномъ помѣщичьемъ имѣнiи, въ глуши Смоленской губернiи, жилъ семидесятилѣтнiй старикъ съ двадцатипятилѣтнею дочерью. Были у этого старика жена и три сына: но жены и двухъ сыновей лишился онъ въ теченiе двухъ послѣднихъ лѣтъ, и разбитый горемъ, старостью и болѣзнiю старикъ привязался еще болѣе, какъ къ послѣднему обломку утраченнаго счастья, къ дочери. Третiй сынъ доканчивалъ курсъ въ Петровской академiи, на счетъ помѣщика, у котораго жилъ въ лѣсничихъ этотъ семидесятилѣтнiй старикъ.
Съ золотою или съ серебрянною медалью кончилъ курсъ этотъ молодой человѣкъ, и поѣхалъ къ отцу въ имѣнiе. Въ этомъ имѣнiи онъ былъ принятъ всѣми радушно; счастливый старикъ-отецъ, съ любовью вглядываясь въ сына, сказалъ себѣ: „ну теперь я могу умереть спокойно; сынъ мой съумѣетъ меня замѣнить и честною службою заслужить хлопоты на его воспитанiе и успокоить мою старость”.
Увы! очень скоро пришлось старику разочароваться. Какiя ни были предложены занятiя и работы этому юношѣ, отъ однихъ онъ отказался, потому, что признавалъ ихъ ниже своего достоинства, отъ другихъ пришлось ему отказать, такъ какъ онъ оказался совершенно въ нихъ несвѣдущимъ; а между тѣмъ, тѣ и другiя работы были сельско-хозяйственныя!
Юноша не имѣлъ даже элементарныхъ понятiй о сельскомъ хозяйствѣ.
Отказавшись такимъ образомъ отъ всякой практической работы, юноша нисколько не смутился тѣмъ, что, съ первой-же встрѣчи съ жизнью, онъ оказывался несостоятельнымъ. Учиться, чтобъ сдѣлаться состоятельнымъ, чтобы примѣнять прiобрѣтенныя имъ познанiя къ практикѣ, онъ призналъ ниже своего достоинства, но за то онъ захотѣлъ учить.
И началъ онъ учить. Но чему и кого?
Предметомъ обученiя избралъ онъ: современные взгляды на рабочихъ и ихъ политическiя отношенiя къ государству; а учениками былъ избранъ народъ; то въ кабакѣ, то на работѣ являлся этотъ новый апостолъ, и открывал крестьянину великiя тайны рабочаго вопроса. Крестьяне слушали, слушали, въ заключенiе порѣшили такъ: „баешь ты небось красно, а толку никакого”, и въ прекрасный день вытолкали голубчика ихъ кабака.
И эта карьера не удалась.
Приступилъ онъ къ третьей. Дружится онъ съ сестрою, и начинает съ нею бесѣдовать о современномъ призванiи женщины. Въ этихъ бесѣдахъ онъ изображалъ передъ сестрою въ самыхъ яркихъ и привлекательныхъ краскахъ, какое великое будущее ждетъ свободную женщину вообще, и ее въ особенности, если она рѣшится иначе взглянуть на жизнь, бросить всѣ эти глупые предразсудки ухаживанья за старикомъ-отцом, исполненiя хозяйственныхъ нуждъ и т.п., и отправится на самостоятельный трудъ, хотя-бы въ Петербургъ.
Сестра начала было сопротивляться и доставать доводы противъ такой проповѣди изъ простоты своего сердца, но „какое тутъ сердце”, насмѣшливо возражалъ ей братъ, „сердце есть вмѣстилище всѣхъ предразсудковъ, рабства, слабоумiя; умъ, только умъ долженъ теперь царствовать въ женщинѣ, довольно ей униженiй, и горечей, надо возстать, надо идти на бой съ преданiями и повѣрiями, и высоко поднять знамя свободной и независимой женщины.”
А когда сестра на это ему возражала: „да помилуй, братъ, вѣдь онъ всетаки мнѣ отецъ, да притомъ посмотри, какъ онъ старъ и слабъ, ну, какъ же я его брошу, вѣдь онъ одинъ совсѣмъ останется,” братъ отвечалъ: „ну так чтожъ? хоть и отецъ онъ, а всетаки онъ уже отжилъ, ты ему на что нужна? Такъ, на забаву, или какъ прислуга; а обществу ты нужна какъ свѣжая, здоровая работница, но работница свободная, дѣятель, да, ты дѣятель какъ я, какъ всякiй изъ насъ; а тамъ, кто тебѣ мѣшаетъ, посылай отцу деньги, пусть онъ найметъ себѣ какую нибудь поденщицу.”
Черезъ мѣсяцъ, послѣ этого разговора, старикъ былъ одинъ въ своемъ домѣ, одинъ съ наемною работницею. Дочь была уже въ Петербургѣ, съ обстриженными волосами, какъ сама она писала, и въ должности свободной, самостоятельной наборщицы.
А сына давно уже въ деревнѣ не было. Уговоривши сестру бросить отца, онъ дѣло сдѣлалъ и уѣхалъ.
Не слезами оплакивал старикъ свое горе! Въ извѣстные годы старики уже не плачутъ: всѣ слезы прожиты, пролиты: вся скорбь выступаетъ ужасными искривленiями каждаго нерва на лицѣ, и внутри, въ наболѣвшемъ сердцѣ производитъ тоску, которую никакой крикъ, никакой стонъ не могутъ выразить!
Этотъ адъ испытывалъ старикъ днемъ и ночью; одинъ, всегда одинъ, онъ бродилъ медленными шагами по своимъ комнатамъ, и каждая точка, куда падалъ взоръ, каждый звукъ протекавшаго времени, изъ дня въ день, изъ часа въ часъ, изъ мгновенья въ мгновенье, все ему напоминало, что были здѣсь живыя, дорогiя ему лица, и ихъ нѣтъ, что есть живыя лица, которыхъ онъ любитъ, которыя должны быть, по законамъ природы, здѣсь, возлѣ него, съ нимъ, но ихъ нѣтъ, и закроет онъ глаза, ихъ не будетъ, и все одинъ онъ будетъ и все одинъ, — все это пытка, невыносимая пытка, пытка вопiющая на небо, пытка, противъ которой завоетъ волкъ, завоетъ гiена, зарычитъ медвѣдь… одни только родные дѣти ея не знаютъ, ея знать не хотятъ и ее наносятъ ему съ невозмутимымъ спокойствiемъ…
Вотъ исторiя событiя, взятаго изъ жизни, какъ оно есть, изъ жизни сегодняшней, безъ малѣйшаго оттѣнка преувеличенiя.
Но что въ ней заключается, въ этой исторiи?
Случайный или одинокiй это фактъ, или что-то болѣе серьозное, какъ признакъ цѣлаго строя мыслей?
Увы, это не случайный и не одинокiй фактъ! Нѣтъ! Этихъ фактовъ болѣе чѣмъ одинъ въ средѣ нашего общества; фактъ этотъ есть результатъ образа мыслей, а образъ мыслей, могущiй вызвать такой фактъ, не можетъ иначе сложиться, какъ подъ влiянiемъ цѣлой умственной среды, цѣлаго сцѣпленiя думанныхъ и передуманныхъ воззрѣнiй на жизнь и ея значенiе.
Не нужно ни аппаратовъ, ни зондовъ, чтобы заглядывать въ глубину того мозга, который ложно понимаетъ у насъ женскiй вопросъ: не нужно искать какихъ-то фаланстеровъ или коммунъ, чтобы тамъ у какихъ-то одѣтыхъ въ сѣрыя блузы и коротко обстриженныхъ женщинъ расспрашивать: что вы сдѣлали съ вашими отцами и матерями, съ вашими дѣтьми, сестрами, мужьями, — все это не нужно. Въ воздухѣ пахнетъ этой ложью; въ иномъ вдыханiи его вы чувствуете что-то, что оскорбляетъ въ васъ не правила благовоспитанности, не предразсудки, полученные отъ нянюшекъ, не законы общества или государства, нѣтъ, но природу, природу всю, начиная съ человѣка и кончая звѣремъ. Да! Есть звѣри, которыя болѣе любятъ свою мать, чѣмъ иныя у насъ семнадцатилѣтнiя дѣвушки! Никто намъ не скажетъ, что это неправда, ибо мы видѣли и слышали такихъ уродовъ!
Но виноваты-ли они, и ихъ-ли судить строго?
Нисколько: это несчастныя жертвы своего нравственнаго безсилiя, и ничего болѣе.
Стремленiе къ какому-то идеалу свободной, самостоятельной женщины-дѣятеля создали мы, то есть общество; это одно изъ проявленiй его нравственнаго хаотического состоянiя.
Кто не видѣлъ за эти послѣднiе годы дѣвочекъ 13 или 14 летъ, которыхъ мозгъ буквально измучивали въ вашихъ женскихъ гимназiяхъ, и которыя цѣлыя ночи просиживали надъ сочиненiями на темы: значенiе Гоголя въ литературѣ, призванiе родителей, женщина и ея положенiе, и т. п.
Мы читали въ нашей журналистикѣ не разъ, а десятки разъ статьи разныхъ авторовъ, гдѣ самымъ безепощанымъ образомъ осмѣивается мысль о призванiи женщины жить для семьи и для хозяйства, и гдѣ въ тоже время самымъ серьознымъ образом обсуждаются вопросы о томъ, на сколько нужны для нашей женщины спецiальные университеты, высшее техническое образованiе и право на разныя поприща общественнаго служенiя.
Мы знаемъ, напримѣръ, одно учрежденiе въ Петербургѣ, гдѣ въ одну дверь впускаютъ женщинъ на разныя бухгалтерскiя должности, а изъ другой двери выпускаютъ дѣвочекъ изъ образовательнаго заведенiя до окончанiя курса, подъ предлогомъ, что готовиться въ нянюшки, унизительно для женщины!
Подойдите ближе къ этимъ свободнымъ и самостоятельнымъ женщинамъ-дѣятелямъ, вглядитесь въ нихъ, и съ перваго-же взгляда вы поймете, что въ нихъ отсутствуетъ, и что производитъ въ нихъ эту похоть къ свободѣ и къ борьбе съ новыми понятiями о женщинѣ.
Недостаетъ одной лишь бездѣлицы — любви! Лишенныя того, что составляетъ нравственную сущность женщины и ея силу, женщины эти уже не женщины; ихъ существо въ войнѣ съ самою природою, и удивительно-ли, что гнетомыя непреодолимою тоскою по утраченномъ душою мирѣ, онѣ должны бросаться во всѣ открытыя двери въ надеждѣ гдѣ-нибудь найти себѣ покой.
А мы, вмѣсто того, чтобы имѣть въ себѣ любовь и состраданiе къ этимъ несчастнымъ, и придти имъ на помощь, всмѣсто того, чтобы имѣть нравственное мужество высказывать громко то, что насъ оскорбляетъ тайно, мы малодушно смотримъ на эти печальныя зрѣлища, и не только не смѣемъ называть бредомъ стремленiе русской женщины къ какому-то освободенiю, къ какой-то новой роли, но даже потворствуемъ ем изъ страха прослыть за отсталыхъ.
Въ насъ тоже любви нѣтъ, а нѣтъ любви, нѣтъ и нравственной силы. Въ женщинѣ, бьющейся какъ рыба объ ледъ изъ-за женскаго вопроса, Россiи чуджаго, мы видимъ только одно: свои отношенiя по этому вопросу къ такъ-называемому, „духу времени” или прогрессу; мы даже самой женщины не видимъ съ ея внѣшними проявленiями мнимаго торжества надъ предразсудками, такъ часто прикрывающими нестерпимыя внутренныя муки, а еще менѣе видимъ мы то множество семей, откуда выходятъ эти свободныя женщины, оставляя за собою стариковъ и старухъ, убитыхъ горемъ и стыдомъ, изнемогающихъ отъ нищеты, и молитвами, слезами и страданiями вымаливающихъ у Бога прощенiе дѣтямъ, покинувшимъ отцовскiй домъ съ презрѣнiем къ его нуждамъ. Все это мы не видимъ, или вѣрнѣе, не хотимъ видѣть.
Мы боимся тѣхъ журналистовъ, для которыхъ вопросъ о религiи и нравственности, когда онъ входитъ въ жизнь и перестаетъ быть отвлеченнымъ, носитъ называнiе „вопроса г. Аскоченскаго”!
Вотъ до чего мы дожили!
А между тѣмъ, женскiй вопросъ въ Россiи, это вопросъ столько-же противоисторическiй, сколько противоестественный.
Ни въ одномъ государствѣ мiра женщина не поставлена въ положенiе, ограждающее и обезпечивающее всѣ ея права, въ такой полнотѣ, какъ въ Россiи.
Оттого, когда изъ среды нашего общества возникаетъ такъ-называемый женскiй вопросъ, онъ сопровождается поразительнымъ фактомъ: въ туже минуту равновѣсiе нарушается, и женщина, требующая себѣ новыхъ правъ, — перестаетъ быть женщиною: въ одной, полуобразованной средѣ — ей нужны синiя очки и обстриженные волосы, какъ признаки своего протеста, а въ другой средѣ, болѣе образованной — она доходитъ до послѣднихъ предѣловъ извращенiя мыслей, и не отступаетъ ни передъ какими, самыми очевидными изобличенiями ея практической несостоятельности.
Въ Англiи, напримѣръ, женскiй вопросъ является въ видѣ требованiй отчасти правъ семейныхъ, отчасти правъ гражданскихъ, и что-же? посреди этихъ женщинъ, требующихъ правъ, много-ли найдется коротко обстриженныхъ и ненавидящихъ семью?
Напротивъ, тамъ любовь къ семьѣ, любовь къ дѣтямъ есть главный двигатель женскаго вопроса. Мать требудетъ влiянiя на дѣтей!
У насъ-же, к величайшему стыду нашего общества, женскiй вопросъ является протестомъ противъ обязанностей женщины жить для семьи, для дома, и только для семьи, и только для дома!
И вотъ этотъ-то женскiй вопросъ есть самое убѣдительное доказательство того, что въ нашемъ обществѣ прежде всего недостаетъ хорошихъ женъ и матерей, ибо будь у насъ то и другое въ избыткѣ, женскаго вопроса не могло-бы существовать, ибо тезисъ его построенъ на пескѣ; онъ не имѣетъ ни одной основы для жизни.
Въ Англiи требованiя политическихъ правъ, правъ на высшiя ученыя степени, возлѣ требованiй правъ семейныхъ и гражданскихъ, являются именно какъ послѣдствiя недостатка въ первыхъ: получи женщина свои гражданскiя и семейныя права, женскiй вопросъ исчезъ-бы само собой; а пока не получитъ она ихъ, женщина будетъ требовать всего.
У насъ взгляните на жизнь всѣхъ ея слояхъ. Вездѣ вы видите одну преобладающую черту: женщину занимающую первое мѣсто въ семьѣ, какъ нравственный авторитетъ: народъ говоритъ; „какъ баба велитъ”, въ образованномъ обществѣ, воспитанiе дѣтей, и полное распоряженiе домомъ принадлежатъ женщинѣ. Замужняя женщина имѣетъ домъ мужа и дѣтей своихъ: не замужняя — домъ отца своего и матери. А если того и другаго нѣтъ, русская женщина имѣетъ предъ собою — необъятное поприще, — воспитанiе.
Возлѣ, жинщинѣ принадлежатъ всѣ гражданскiя права и есть полная возможность въ образовательныхъ заведенiяхъ получить воспитанiе самое оконченное.
Спрашивается чего-же больше?
Ничего больше, скажемъ мы! Всѣ эти попытки женщины пролазить то въ одну, то въ другую должность всѣ семьи, внѣ воспитательнаго поприща, и пролазить въ принципѣ, всѣ эти теорiи о правахъ женщинъ въ Россiи на свои университеты, на докторскiе дипломы, все это ложь, все это признаки недобросовѣстныхъ отношенiй къ вопросу.
Никому въ голову не прiйдетъ осудить женщину за то, что имѣя досугъ, имѣя возможность, но не имѣя ни отца, ни матери, ни братьевъ, ни сестеръ, ни мужа, она поступитъ на какую-бы то ни было должность, для заработка честным трудом хлѣба.
Но дѣло не въ томъ, а въ томъ, что литература наша хочетъ изъ этихъ одинокихъ фактовъ вседневной жизни, раздуть цѣлую теорiю женскаго вопроса, съ цѣлью доказать, что есть въ обществѣ потребность на какой-то женскiй общественный трудъ, внѣ семьи, внѣ школы и внѣ безконечно широкой области любви и самоотверженiя на пользу ближняго.
И вотъ эта-то раздуваемая теорiя женскаго самостоятельнаго труда, и есть то въ высшей степени вредное нравственное начало, которое прямо влiяетъ на воображенiе дѣвушки, и съ раннихъ уже лѣтъ отдаляетъ ее все болѣе и болѣе отъ идеала чистыхъ и высокихъ преданiй о семейной жизни.
Сердце девушки начинаетъ грубѣть, а мысль начинаетъ раздражаться.
Противъ этаго зла, что дѣлать?
Неужели принимать административныя мѣры, или стѣснять печать въ доведѣнiи вопроса до послѣднй крайности, до последняго абсурда?
Нѣтъ! Боже упаси отъ всякихъ мѣръ!
Свободы слова во всемъ и всегда какъ можно болѣе! Только тогда частица этой свободы будетъ правомъ и тѣхъ немногихъ, которые дерзнутъ возвышать голосъ противъ „модныхъ идей о доморощенномъ женскомъ вопросѣ”, во имя дѣйствительнаго правдиваго женскаго вопроса!
Чтобы бороться съ этимъ зломъ всякому, кто дѣйствительно высоко ставитъ значенiе женщины въ Россiи, должно имѣть мужество, не взирая ни на какiя разглагольствованiя печати, прямо и твердо подступать къ этому женскому вопросу, и разлагать его на всѣ его составныя части, а потомъ, примѣривши каждую изъ нихъ къ жизни, приступать уже къ рѣшенiю другаго вопроса: нужны-ли намъ матери, хозяйки, жены, дочери, сестры, нянюшки, воспитательницы, учительницы, сестры мелосердiя, сидѣлки, или нужны женщина — профессора, женщины — чиновники, женщины — доктора, женщины — члены думъ и управъ, женщины — адвокаты?
Тогда жизнь и отвѣтитъ, но отвѣтитъ не теорiями, а фактами, и притомъ такими фактами, которые мертваго разбудятъ своею очевидностью.
Объ этихъ-то фактахъ мы и поговоримъ въ слѣдующiй разъ.
Кн. В. Мещерскiй.
===========
Статистика: