Разъ вечеромъ, сидя за самоваромъ и перечитывая Шекспира, взятаго изъ сосѣдней библiотеки, она услыхала голоса у дверей своего номера. Коридорный говорилъ кому-то, что 54 No дома, и вслѣдъ затѣмъ послѣдовалъ легкiй стукъ въ ея дверь. Она быстро вскочила, испугавшись неожиданнаго визита, боясь вторженiя прошлаго въ ея новую, едва начавшуюся жизнь.    -- Кто это? спросила она замирающимъ голосомъ, полуотворивъ свою дверь.    -- Отъ доктора К., послышался незнакомый голосъ.    У нея отлегло отъ сердца, и она отворила дверь и впустила вошедшаго. Передъ ней стоялъ молодой человѣкъ довольно высокаго роста, закутанный, не смотря на теплую погоду, до самаго горла въ пледъ. Онъ былъ до невѣроятности сконфуженъ, не зналъ, куда дѣвать глаза, и, сжимая въ рукѣ свертокъ тетрадей, готовъ былъ, видимо, провалиться сквозь землю. Бѣлоконова успѣла сообразить, что это былъ студентъ Ральфъ, о которомъ ей говорилъ докторъ, и, подавивъ волненiе, пригласила его садиться.    Ральфъ сѣлъ и вдругъ, пристально взглянувъ ей въ глаза, улыбнулся какъ-то свѣжо и молодо, будто Бѣлоконова была его давнишней знакомой, съ которой излишни, конечно, всѣ рекомендацiи.    -- Я очень радъ, что вы окончательно поправились, сказалъ онъ, -- и давно желалъ убѣдиться въ этомъ собственными глазами. Это вступленiе сразу уничтожило всякую неловкость между ними, и Бѣлоконова съ грустнымъ и страннымъ чувствомъ смотрѣла на этого юношу, ставшаго вдругъ такъ неожиданно между смертью и ею. Но Ральфъ не дѣлалъ болѣе никакихъ намековъ и, снявъ пледъ, расположился на диванѣ, опершись на его спинку съ изнеможенiемъ уставшаго человѣка. Онъ былъ очень худъ, глаза рѣзко ввалились, и вся его фигура имѣла выраженiе унынiя, печали и недомоганiя.    -- На дворѣ дождь, вы устали, замѣтила Бѣлоконова и, усѣвшись напротивъ къ самовару, поспѣшила налить и подать ему стаканъ горячаго чая.    -- Да, я дѣйствительно усталъ, проговорилъ Ральфъ, поднимая свои темныя брови:-- но съ чего бы, кажется? тутъ недалеко...    -- Вы живете все тамъ же, въ 24-мъ № No? спросила Бѣлоконова.    -- Нѣтъ, тамъ жить было невозможно; я тамъ простудился, схватилъ воспаленiе легкихъ и съ тѣхъ поръ все хвораю.    -- Вы лѣчитесь?    -- Да; полѣчился немного, когда еще деньги были, отвѣтилъ онъ съ откровенною улыбкой.    -- Гдѣ же вы теперь?    -- У товарищей покуда: то у того, то у другаго. Но я собираюсь прiискать себѣ постоянное жилье, потому что кочевать такъ становится неудобнымъ, при моемъ здоровьѣ.    Слово за слово -- они разговорились, какъ давнишнiе знакомые. Обращенiе Ральфа поражало какой-то нерусской оригинальнестью. Въ немъ было что-то дико-патрiархальное, оттѣнокъ другихъ нравовъ и другихъ обычаевъ. Онъ задавалъ Бѣлоконовой такiе вопросы, которые могли бы показаться странными при первомъ знакомствѣ, но въ устахъ его дышали всей наивностью дикаря.    -- Сколько вамъ лѣтъ? дѣвица вы или замужняя? На какiя средства вы живете? Какъ жили съ мужемъ?    Она не могла не отвѣчать откровенно и, не ожидая сама того, сообщила ему много интимныхъ свѣдѣнiй.    -- Такъ вы любили? вы испытали, значитъ, это пресловутое чувство. Вамъ все это знакомо. А мнѣ 21 годъ, и я никого никогда не любилъ, -- не знаю, что это такое -- и испытать боюсь, потому что, говорятъ, это очень страшно.    -- Никогда, ни одну женщину не любили?    -- Никогда, ни одну. Впрочемъ не я одинъ такой; и товарищи мои, Озеровъ и Магницкiй, тоже никогда не любили и не сближались ни съ одной женщиной.    -- Неужели? замѣтила Бѣлоконова, посмотрѣвъ на него нѣсколько удивленно.    -- О нѣтъ, нѣтъ, не въ такомъ смыслѣ, вспыхнулъ онъ вдругъ:-- но никогда никто еще мнѣ не нравился изъ женщинъ или дѣвушекъ; я не имѣлъ случая полюбить, т. е. такъ полюбить, какъ описывается въ романахъ.-- Тамъ у насъ, въ Бессарабiи, нѣтъ ни клубовъ, ни собранiй; женщины заперты, какъ на востокѣ, и выходятъ замужъ прямо изъ дѣтской, по волѣ родителей.    -- А здѣсь вы сколько времени?    -- Два года и четыре мѣсяца.    -- И ни одной встрѣчи, ни одного случая?    -- Здѣсь? переспросилъ онъ, широко раскрывъ глаза и смотря на нее какимъ-то рѣшительнымъ взглядомъ:-- Здѣсь, въ той средѣ и обстановкѣ, въ которой я живу, нѣтъ женщинъ, а есть только продажныя твари, къ которымъ я чувствую отвращенiе.    -- Но ихъ считаютъ же женщинами... Посмотрите, сколько вокругъ нихъ мужчинъ, какъ они проводятъ съ ними дни и ночи, -- есть же, значитъ, въ нихъ что нибудь привлекательное...    -- Да, прервалъ онъ: -- для этого надобно пить, кутить и безобразничать. Это своего рода водка и пьянство; русскiе жить безъ этого не могутъ. А я терпѣть не могу водки, не былъ пьянъ никогда. Что же такая женщина можетъ мнѣ дать въ нормальномъ состоянiи? Гадкое чувство опьяненiя, отвлеченiе отъ цѣли, которой я хочу достигнуть.    -- Какой цѣли? любопытно спросила она.    -- Карьеры и положенiя въ свѣтѣ, объяснилъ онъ наивно.-- Для этого я и прiѣхалъ изъ Бессарабiи, готовился цѣлый годъ, чтобы сдать университетскiй экзаменъ, -- и теперь студентъ, а далѣе кончу медикомъ, получу мѣсто и буду имѣть практику и положенiе въ свѣтѣ.    -- На какiя средства вы живете?.. Извините, я спрашиваю это изъ участiя.    -- Средствъ почти никакихъ, но я не унываю. У меня есть выносливость и терпѣнiе. Я рѣшился. Я два года обдумывалъ этотъ планъ тамъ, и рѣшился уйти изъ дома противъ воли отца, который хотѣлъ меня сдѣлать виннымъ торговцемъ, но я задумалъ другое, и исполнилъ.    Бѣлоконова посмотрѣла на тщедушное существо, сидѣвшее передъ нею. Онъ какъ будто угадалъ ея мысли и произнесъ:    -- Одно, что можетъ мнѣ помѣшать, -- это здоровье. И лицо его осунулось, сдѣлалось мрачнымъ.    -- Я дома никогда не былъ боленъ, хоть ѣлъ не роскошнѣе здѣшняго, но здѣсь мнѣ постоянно холодно, постоянно не достаетъ чего-то.    -- Вы родились на югѣ; здѣсь совсѣмъ другой климатъ, суровый, непривѣтный.    -- Да, тамъ я купался въ октябрѣ и ѣлъ виноградъ.    Ральфъ увлекся воспоминанiями и заговорилъ о родной Бессарабiи. Лихорадочный румянецъ согрѣлъ его впалыя щеки, онъ разсказывалъ о цвѣтущихъ степяхъ своей родины, о темныхъ и теплыхъ ночахъ, о всей роскоши благодатнаго климата, изъ котораго изгнало его честолюбiе, желанiе стать выше своей среды.    -- У васъ есть тутъ знакомые?    -- Есть земляки. Мы помогаемъ другъ другу. Народъ бѣдный; они меня считаютъ богачомъ, потому что я заработываю кое-что и имѣю студентскiй обѣдъ, а они питаются только сухарями и чаемъ.    -- И они надѣются также пробиться?    -- Только вѣдь четыре года. Они молодцы; люди вполнѣ здоровые; и я бы не унывалъ, еслибъ былъ здоровъ, какъ они.    -- Ну, а если работы не будетъ, если нечѣмъ будетъ жить?    -- Я обращусь къ общественной благотворительности. Не можетъ быть, чтобы не помогли, -- я не ворую, я попрошу только временной помощи, которую возвращу съ лихвой.    Наивность его воззрѣнiй поражала Бѣлоконову. Передъ этой бѣдностью и рѣшимостью бороться съ ней, ее кольнула совѣсть: она жила, ничего не дѣлая, накупая себѣ обновокъ и украшая свою квартиру, когда вокругъ было столько бѣдности, нужды, борьбы за существованiе.    -- Докторъ К. мнѣ говорилъ, что вы нуждаетесь въ практикѣ нѣмецкаго языка, сказала она:-- я готова вамъ служить. Оставьте вашъ переводъ, я просмотрю его и исправлю.    Наступали полные сумерки длиннаго, майскаго дня. Самоваръ давно погасъ: стѣнные часы на комодѣ показывали половину десятаго. Кисейныя занавѣски на окнахъ пропускали слабый лучъ свѣта; въ тихомъ и запертомъ номерѣ была привѣтная тишина.    -- Я самъ хотѣлъ было сегодня заняться, сказалъ Ральфъ, подавая ей свертокъ, но нездоровится, -- ей Богу, не отъ лѣни, но я слабъ такъ, что едва сижу. Прощайте, выговорилъ онъ, вставая и закутываясь въ пледъ: зайду завтра, если буду въ силахъ.    Она всю ночь просидѣла надъ его переводомъ, исправляя и переписывая его набѣло.     XI.    Кто бы могъ узнать въ этой кроткой и тихой женщинѣ ту раздражительную, ревнивую и безпокойную жену, какою была она въ бракѣ съ своимъ Бѣлоконовымъ? Судьба свела ее съ нимъ на обоюдное несчастiе ихъ обоихъ. Но пора сказать нѣсколько словъ о прошедшемъ моей героини.    Марья Аркадьевна не помнила своей матери. Дѣтство и юность провела она у своей бабушки, помѣщицы Брянцевой, безвыѣздно жившей въ своемъ имѣнiи, слабой и больной старухи, не выходившей за порогъ своей комнаты. Въ домѣ и имѣнiи распоряжалась полновластной хозяйкой родная дочь старухи, Людмила Павловна Брянцева. Она была на двѣнадцать лѣтъ старше своей племянницы Маши и одна руководила ея ученiемъ и воспитанiемъ. Эта особа была характера сильнаго и самовластнаго, привыкла вездѣ играть главную роль и совершенно подчинила своему влiянiю мечтательную и сосредоточенную дѣвочку, жившую всегда подъ ферулой своей тетки и вполнѣ привыкшую стираться передъ ея яркой личностью. Людмила Павловна была красива, имѣла въ своей жизни много романовъ, не окончившихся однако ничѣмъ положительнымъ, и до сорокалѣтняго возраста сохранила жажду жизни, побѣдъ и наслажденiй, которая обратилась для нея въ привычку и потребность. О ней шла молва, какъ объ отъявленной кокеткѣ и женщинѣ легкаго поведенiя; но на дѣлѣ это было несовсѣмъ такъ: она была слишкомъ порядочнаго круга, чтобъ ронять себя простой, прозаической интригой; традицiи ея времени и воспитанiя развили въ ней лишь потребность игры нервъ и крови, потребность побѣдъ, однимъ словомъ, какого-то диллетантизма въ любви, а не самой любви. Вѣроятно, впрочемъ, что были и увлеченiя болѣе положительнаго свойства, которыя Людмила Павловна, благодаря той же порядочности и благовоспитанности, умѣла пресѣкать во-время или глубоко прятать концы.    Когда племянницѣ исполнилось 17 лѣтъ, тетка на зиму переѣхала въ губернскiй городъ, чтобы вывозить въ свѣтъ молодую дѣвушку, и тутъ торжество Людмилы Павловны было еще полнѣе. Всѣ бросились, какъ на новинку, на остроумную, бойкую и красивую женщину, въ полномъ разцвѣтѣ силъ, и ея гостинная вскорѣ наполнилась поклонниками. Блѣдная и серьезная дѣвушка, съ угловатыми манерами и безстрастнымъ выраженiемъ лица, совершенно стиралась возлѣ яркой личности тетки и, по привычкѣ или характеру, добровольно оставалась на заднемъ планѣ, повидимому, не имѣя и надежды выдвинуться когда нибудь впередъ. Но блѣдная дѣйствительность не мѣшала ей мечтать ярко и широко, создавать идеалы счастья, заходить мечтою въ недоступную для нея сферу первенства и любовныхъ побѣдъ, свидѣтельницей которыхъ она была съ самыхъ дѣтскихъ лѣтъ въ лицѣ своей тетки, -- идеалы, какъ видно, бѣдные и не превышавшiе круга понятiй, среди которыхъ она взросла; по степени же опыта и ощущенiй, она была совершенное дитя, и даже, -- была-ли то любовь, привычка, или слабость характера, -- но Маша не могла себѣ представить жизни безъ тетки, безъ руководства ея въ каждомъ шагѣ и движенiи.    Такъ прошли цѣлыя десять лѣтъ. Марьѣ Аркадьевнѣ наступилъ уже двадцать седьмой годъ, она сдѣлалась еще блѣднѣе и худѣе, и начинала сильно приглядываться на балахъ все въ одномъ и томъ же обществѣ и положенiи, а у Людмилы Павловны, къ горю и отчаянiю, появилось уже нѣсколько сѣдыхъ волосъ и прежняя живость движенiй смѣнилась полнотою зрѣлаго возраста. Это не мѣшало однако завзятой кокеткѣ затягиваться въ корсетъ и бороться со слѣдами неумолимаго времени, ибо иной жизни, кромѣ той, которою она привыкла жить, она не понимала и не хотѣла понимать. Вербуя поклонниковъ изъ молодыхъ, неоперившихся юношей, она все еще была на виду, и самолюбiе ея продолжало удовлетворяться хоть по наружности. Въ эту пору, зимой, въ уѣздѣ и губернiи стоялъ полкъ, и балы оживлялись множествомъ офицеровъ. Матери и невѣсты повеселѣли, къ концу зимы устроилось нѣсколько свадьбъ. Людмила Павловна болѣе обыкновеннаго царила въ своей роли умной и бойкой женщины между военною молодежью; Марья Аркадьевна продолжала блѣднымъ призракомъ прозябать возлѣ нея. На масляницѣ, при концѣ сезона, былъ устроенъ, какъ водится, folle journеe journée съ загороднымъ пикникомъ на тройкахъ, которыми щеголяли губернскiе тузы и офицеры, не желавшiе отъ нихъ отстать. Общество послѣднихъ увеличилось прибытiемъ въ полкъ новаго лица, именно поручика Бѣлоконова, высланнаго за какой-то скандалъ изъ гвардейскаго полка въ армейскiй. Новинка всегда дѣйствуетъ увлекательно, и дамы разрывали Бѣлоконова на расхватъ, тѣмъ болѣе, что онъ былъ блестящiй гвардеецъ, молодой и красивый танцоръ, и отличался изяществомъ костюма и манеръ отъ прочей армейщины.    Загородный пикникъ удался какъ нельзя болѣе: обѣдали, пили много вина, и послѣ обѣда, въ ожиданiи отъѣзда, обратно въ городъ, затѣялись танцы. Бѣлоконову совершенно случайно пришлось танцовать съ Марьей Аркадьевной, которую онъ видѣлъ въ первый разъ. Дирижеромъ былъ неутомимый танцоръ, длившiй всегда кадрили до безконечности. Послѣднюю фигуру ему вздумалось кончить бѣшенымъ галопомъ кругомъ всего дома, и пары понеслись по освѣщенной амфиладѣ комнатъ. Въ коридорѣ, при выходѣ, нѣсколько паръ замѣшалось, столкнулось -- и дама Бѣлоконова запуталась своей затѣйливой, бальной прической о блестящiя пуговицы его мундира. Онъ ловко остановился и осторожно принялся распутывать изъ засады волосы своей дамы, какъ бы прикованной къ его груди. Жаркiй-ли трепетъ сердца, бившагося отъ него такъ близко, горячiй-ли взглядъ полу-опущенныхъ, млѣющихъ глазъ, въ которые онъ смотрѣлъ въ упоръ, дѣйствiе-ли выпитаго шампанскаго -- заставили закружиться голову Бѣлоконова, только онъ коснулся незамѣтнымъ поцѣлуемъ волосъ своей дамы. Когда онъ посадилъ ее на мѣсто, Марья Аркадьевна была блѣдна, какъ восковая лилiя, и тревожно схватилась за сердце.    -- Скажите, пожалуйста, кто эта интересная дѣвица, съ которой я танцовалъ! спрашивалъ Бѣлоконовъ у своихъ товарищей.    -- Въ бѣломъ, -- съ ландышами? Это Брянцева. Засидѣвшаяся невѣста, тупая и безгласная недотрога. Вотъ тетушка ея огонь! Ты не говорилъ съ нею?    -- Профаны! выговорилъ Бѣлоконовъ, -- вы ничего не понимаете; эта дѣвушка прелесть что такое!    -- Ха, ха, ха! кажется, ужь влюбился!    Съ пикника возвращались снова на балъ и ужинъ въ собранье. Ѣхать надобно было ночью, въ саняхъ, верстъ пятнадцать. Людмила Павловна съ племянницей сидѣла въ лучшихъ саняхъ, съ избраннымъ обществомъ, куда попалъ и Бѣлоконовъ. Онъ усѣлся напротивъ Марьи Аркадьевны и подъ шумокъ веселыхъ разговоровъ, остротъ и каламбуровъ, подъ прикрытiемъ темной ночи, отъискалъ горячую ручку сосѣдки и крѣпко пожалъ.    Марья Аркадьевна была особенно интересна въ этотъ вечеръ; блѣдныя щеки ея то вспыхивали, то погасали; что-то новое творилось съ ея трепетно бившимся сердцемъ: у нея былъ поклонникъ! Бѣлоконовъ не отходилъ отъ ея тетки, которая открыла передъ нимъ всю батарею своей игривости и ума, польщенная вниманiемъ перваго кавалера; возлѣ нея сидѣла но обыкновенiю племянница, безгласная и неподвижная, но эта племянница чувствовала на себѣ его взглядъ, украдкой на нее устремлявшiйся, и ей было и тепло, и жутко, и руки ея то холодѣли, то горѣли, какъ тогда, въ саняхъ, когда возлѣ нея сидѣлъ Бѣлоконовъ.    Насталъ великiй постъ. Брянцевы уѣхали въ деревню, и все, казалось, пропало, какъ сладкiй сонъ; но Бѣлоконовъ не терялъ времени съ своей стороны. Его кажущiйся блескъ и богатство были только фальшивою вывѣской, и давно онъ искалъ поправить женитьбою плохое состоянiе своихъ дѣлъ. Надобно было ковать желѣзо, пока горячо, и непремѣнно жениться въ этомъ городѣ, гдѣ никто не знаетъ его испорченной репутацiи, страсти къ картамъ, скандаламъ и кутежу. Марья Аркадьевна ему понравилась, а освѣдомившись о ея состоянiи, о существованiи старой бабушки, деревни и прочихъ благъ, Бѣлоконовъ рѣшилъ, что это партiя для него подходящая во всѣхъ отношенiяхъ, и боялся только, какъ бы кто не перебилъ ему дорогу въ этомъ дѣлѣ.    Къ Брянцевымъ въ деревню ѣздили офицеры, привлекаемые гостепрiимствомъ и любезностью Людмилы Павловны, умѣвшей всегда составлять около себя кружокъ обожателей и поклонниковъ, и Бѣлоконовъ не замедлилъ примкнуть къ этому кружку. Вскорѣ онъ сдѣлался у Брянцевыхъ домашнимъ человѣкомъ, каталъ бабушку въ креслѣ, пѣлъ романсы, ѣздилъ съ Людмилой Павловной по полямъ и не позволялъ себѣ съ Марьей Аркадьевной никакого открытаго ухаживанья. Но въ рѣдкiя минуты, оставаясь съ ней наединѣ, онъ притягивалъ ее къ себѣ влюбленнымъ взглядомъ, и почти безъ рѣчей давалъ понять, что онъ одержимъ глубокою и пламенною къ ней любовью. Инодга ихъ руки встрѣчались, и тогда какъ бы электрическiй токъ потрясалъ ихъ обоихъ. Романической головѣ Марьи Аркадьевны чрезвычайно нравилась подобная тактика; она берегла и лелѣяла ихъ общую тайну, какъ скупой бережетъ свое сокровище: внутреннiй мiръ ея обогатился новыми ощущенiями, давая обильную пищу мечтамъ. О замужствѣ она не думала: съ нея довольно было торжества этой любовной тайны, о которой не догадывался никто. Между тѣмъ онъ началъ замѣчать, что положенiе его становилось двусмысленнымъ: Людмила Павловна принимала его визиты на свой счетъ и была такъ нѣжна, любезна, игрива, такъ нетерпѣливо ждала привычнаго признанiя, такъ подталкивала на него, что выходъ изъ этого положенiя становился затруднительнымъ. Въ одинъ день, уѣзжая поздно изъ ихъ деревни, послѣ туманной двухчасовой бесѣды съ теткой о чувствахъ и поцѣлуя, сорваннаго украдкой съ влюбленныхъ устъ племянницы, Бѣлоконовъ разомъ рѣшился разрубить гордiевъ узелъ и на завтра же сдѣлать предложенiе. Помимо ея приданаго, онъ имѣлъ къ Марьѣ Аркадьевнѣ сильное физическое влеченiе, которое желалъ удовлетворить, и потому бракъ съ нею улыбался ему во всѣхъ отношенiяхъ. Холостыя интриги ему наскучили; онъ хотѣлъ остепениться, поправить свое состоянiе и зажить жизнью порядочнаго человѣка съ преданною и вѣрною женой.    На другой день, въ обычный часъ его визита, Людмила Павловна ходила большими шагами по своей гостиной въ самомъ радужномъ настроенiи духа. Вчера Бѣлоконовъ, прощаясь, былъ такъ взволнованъ; опытный глазъ ея не могъ не замѣтить этого, и вотъ предстоитъ новое торжество ея самолюбiю: она увидитъ знакомый блескъ глазъ, услышитъ знакомый трепетъ голоса, знакомый жаръ рѣчей... Опять начнется эта вѣчно-новая, вѣчно-сладкая игра въ любовь, которая была ей необходима, какъ пьяницѣ необходима водка, и отъ которой ее бралъ привычный хмѣль волненiя. Знакомый топотъ лошади раздался у подъѣзда. Она не выйдетъ къ нему навстрѣчу, заставитъ себя подождать, потомиться немного;-- наука очарованiя извѣстна ей вполнѣ. И Людмила Павловна улыбается, заранѣе предвкушая успѣхъ своей тактики, и ей не скучно ждать, не скучно придумывать рѣчи, которыми можно сводить съ ума человѣка.    Вдругъ, посреди этихъ думъ и соображенiй, дверь террасы стремительно отворяется и вбѣгаетъ Марья Аркадьевна съ закрытымъ руками лицомъ, пылающая и дрожащая, какъ осиновый листъ.    -- Тетя! Тетя, Людмила Павловна!.. можетъ она только выговорить и, не въ силахъ стоять, опускается на диванъ.    -- Что съ тобой, Маша? съ безпокойствомъ спрашиваетъ тетка.    -- Онъ, онъ... Бѣлоконовъ! Сейчасъ... предложенiе мнѣ... Не помню, что я отвѣтила... Я съ ума схожу!    Ударъ грома среди яснаго неба не могъ бы болѣе ошеломить Людмилу Павловну, какъ эти внезапныя, неожиданныя слова.    -- Не можетъ быть! вырвалось у нея.    Но въ эту минуту самъ Бѣлоконовъ вошелъ въ комнату со смущенной и улыбающейся физiономiей жениха. Онъ поцѣловалъ ручку Людмилы Павловны, объявилъ, что получилъ согласiе невѣсты и проситъ съ своей стороны согласiя и благословенiя тетки на этотъ бракъ.    Надобно отдать справедливость Брянцевой: она съумѣла отлично выдержать себя въ эту критическую минуту; свѣтскiй навыкъ помогъ ей безукоризненно сыграть роль достойной женщины и любящей тетки. Но съ этой минуты она возненавидѣла Бѣлоконова полно и всецѣло, выбросила его изъ своихъ мыслей, какъ будто онъ никогда для нея не существовалъ, и съ полнымъ равнодушiемъ отдала его другой женщинѣ.    Въ комнатѣ у бабушки происходила между тѣмъ умилительная сцена: старуха, обожавшая внучку, прослезилась, перецѣловала и ее, и жениха, и тотчасъ же заговорила о приданомъ. Маша была совершеннолѣтняя: капиталъ ея матери, съ наросшими на него процентами, принадлежалъ ей безпрепятственно, а бабушка съ своей стороны сдѣлаетъ приданое на свой счетъ; кромѣ того...    Но женихъ и невѣста ее не слушали; съ глупо-счастливыми лицами сидѣли они другъ противъ друга, въ блаженствѣ и смущенiи отъ своей близости, еще наканунѣ скрываемой и тайной, какъ преступленiе, сегодня же допущенной, законной, на глазахъ у всѣхъ!    Въ послѣдующiе за тѣмъ дни, Марья Аркадьевна будто переродилась: похорошѣла, такъ что ее нельзя было узнать, забыла свою робость, сдѣлалась смѣла въ своей страсти и разсуждала о любви съ такою увѣренностью, какъ будто всю жизнь занималась только ею.    Теткѣ было не по себѣ отъ этого перерожденiя, какъ будто кто-то несправедливо отнялъ у нея ея право, осмѣливался переживать-то, что она считала исключительнымъ достоянiемъ своей натуры, осмѣливался внушать любовь, быть любимой при ней, въ ея присутствiи!.. Холодными и отрезвляющими рѣчами дѣйствовала она на пылъ племянницы, доказывала, что любовь всегда оканчивается охлажденiемъ, что на свѣтѣ все обманъ и разсчетъ, что глупо вѣрить любви такого человѣка, какъ Бѣлоконовъ, пустаго, бездушнаго, готоваго повторять всѣмъ женщинамъ однѣ и тѣ же рѣчи, -- просила одуматься, повременить.    Но Марья Аркадьевна ничему не внимала, и вотъ романическая, ничего не испытавшая дѣвушка вдругъ стала женой... Что она перечувствовала и пережила, когда ея влюбленный молодой мужъ въ первые дни медоваго мѣсяца не спускалъ ее съ колѣнъ и носилъ на рукахъ, какъ маленькаго ребенка, -- мы не беремся описывать. Это былъ ненормальный восторгъ, натянутыя до невозможности струны счастья и страсти. Онѣ грубо порвались, онѣ должны были порваться теченiемъ времени и прозой супружеской жизни, но душа Марьи Аркадьевны уже разъ познала ихъ, и это познанiе изломало всю ея жизнь. Она требовала ихъ возврата, жаждала и томилась по нимъ. Бѣлоконовъ былъ простой и веселый малый; нехитро и безсознательно шелъ онъ по одной дорогѣ -- своего личнаго удовольствiя и блага. Онъ не принималъ въ соображенiе никакихъ тонкостей и рубилъ все съ плеча. Онъ любилъ веселье, комфортъ, довольныя и счастливыя лица, любовь простую, такъ же, какъ и простую злобу, и простую семейную ссору, безъ всякихъ осложненiй. Онъ требовалъ отъ жены обѣда, комфорта, удобствъ; -- она давала ему только обожанiе и стремилась унести его на седьмое небо любви. Мужская страсть его погасла и смѣнилась равнодушнымъ сожительствомъ съ женой. Марья Аркадьевна не съумѣла примириться съ прозой супружеской жизни, не съумѣла брать, что безпрекословно брали всѣ жоны -- и разладъ начался. Домашнiй очагъ Бѣлоконовыхъ черезъ годъ супружества представлялъ видъ печальный и безотрадный: приданое было потрачено на уплату долговъ мужа, на устройство гнѣзда, неумѣренно роскошнаго по ихъ средствамъ, а ни у мужа, ни у жены не было умѣнья примѣняться къ обстоятельствамъ. Онъ, не задумываясь, бѣжалъ изъ дому, отъ его неудобствъ и безпорядка, отъ раздраженной, заплаканной женщины, вѣчно мучащей его упреками, обвиняющей въ холодности, въ недостаткѣ любви; -- въ клубѣ за картами было такъ хорошо; женщины такъ привѣтно его встрѣчали, его снова тянуло къ легкимъ интрижкамъ, къ волокитству. Людмила Павловна играла большую роль въ драмѣ ихъ жизни. Она еще болѣе возненавидѣла Бѣлоконова за то, что онъ не обратился къ ней за утѣшенiемъ въ своихъ семейныхъ невзгодахъ и какъ бы дразнилъ ее своимъ полнѣйшимъ равнодушiемъ, и обрушила на него свой гнѣвъ и мщенiе. Соболѣзнуя и помогая женѣ, она раскрывала передъ ней всѣ слабости, недостатки и пороки мужа, постоянно открывая ей глаза, не щадя разныхъ, добываемыхъ о немъ, свѣдѣнiй. Она возбуждала ея ревность до послѣднихъ предѣловъ, долбила ея мозгъ, какъ капля воды долбитъ камень, и порождала между ними чудовищныя сцены ревности, упрековъ, слезъ и взаимныхъ истязанiй. Марья Аркадьевна сдѣлалась вся живая рана -- и горечь этихъ страданiй отразилась на всемъ складѣ жизни, брызгала на всѣхъ теплою кровью своихъ ранъ... Она не замѣчала, какъ дѣлалась матерью, какъ жили ея дѣти, брошенныя и забытыя ею: ежедневная ея драма съ мужемъ поглощала всю ея жизнь, всѣ способности ея сердца и ума. Бѣлоконовъ хотѣлъ освободиться, бѣжать, -- но обѣ женщины держали его крѣпко; законъ и право были на ихъ сторонѣ. Разлука для Марьи Аркадьевны была то же, что смерть: жить съ мужемъ, каковъ бы онъ ни былъ, -- нелюбящiй, злобный, ругающiйся надъ нею, -- но не отдавать его никому, -- была единственная ея цѣль и потребность, и она готова была достигать этой цѣли цѣною глубокаго униженiя, глубокаго паденiя женщины. Ревнива она была до помраченiя разсудка, до галлюцинацiй...    Бѣлоконовъ, преслѣдуемый ненавистью и любовью двухъ женщинъ, -- сталъ пить и играть. Пьяный и буйный возвращался онъ въ свой холодный очагъ, за ножи хватался, голову готовъ былъ себѣ о стѣну разбить. Наконецъ наступила и катастрофа... Людмила Павловна, съ ловкостью ищейки, прослѣдила его послѣднюю интрижку съ какою-то интересною вдовушкой, открыла глаза женѣ, указала мѣсто ихъ свиданiй, и та, въ припадкѣ ревности, ночью, съ ребенкомъ на рукахъ, единственной дочерью, оставшейся въ живыхъ изъ всѣхъ дѣтей, прибѣжала на мѣсто преступленiя и, какъ карающая Немезида, обрушила на своего супруга и его любовницу всѣ громы своего гнѣва. Скандалъ вышелъ страшный: женщина обидѣлась и кричала, ребенокъ кричалъ, а Бѣлоконовъ, разсвирѣпѣвшiй и потерявшiй разсудокъ отъ гнѣва, схватилъ тяжелый подсвѣчникъ и пустилъ имъ въ жену. Но орудiе смерти не попало по назначенiю; ударившись въ високъ малютки, оно покончило ее тутъ же на мѣстѣ: ребенокъ вскрикнулъ, захрипѣлъ и вывалился изъ рукъ матери въ предсмертныхъ судорогахъ. На крикъ въ квартирѣ прибѣжалъ дворникъ и нѣсколько сосѣдей; перепуганная женщина разсказала, какъ происходило дѣло: Бѣлоконовъ былъ связанъ и отправленъ въ тюрьму.    Марья Аркадьевна два дня, какъ помѣшанная, сидѣла надъ трупомъ своего ребенка, силясь понять происшедшее, понять смыслъ этой неожиданной смерти. И смыслъ раскрылся: она одна была виновата во всемъ; она разбила свою и чужую жизнь, лишила себя ребенка, а любимаго, ни въ чемъ невиновнаго человѣка довела до каторги.    Послѣ такихъ итоговъ, ей показалось невозможнымъ жить и она бѣжала... Бѣжала, чтобъ избавиться отъ ужаса сознаннаго преступленiя и невозможности его исправить, передѣлать, измѣнить.     Часть вторая. I.    Великiй врачъ -- время -- дѣлало свое незамѣтное дѣло. Прошло нѣсколько мѣсяцевъ, и новые побѣги любви къ жизни пустили свои корни въ зажившемъ сердцѣ Бѣлоконовой. Не безслѣдно пришли для нея эти мѣсяцы свободы и уединенiя: она много думала, читала и размышляла. Вся прошедшая жизнь съ ея явленiями и ихъ причинами проносилась передъ ней, освѣщенная новымъ свѣтомъ анализа и критическаго разбора своей собственной личности и ея побужденiй. Этотъ свѣтъ указывалъ ей путь, которымъ она должна идти, чтобы избѣжать повторенiя прежнихъ ошибокъ и не доразумѣнiй. Прежде всего -- удалить изъ своей жизни любовь, единичную привязанность къ чему и кому бы то ни было, какъ источникъ вреда и страданiй, неосуществимыхъ иллюзiй и разочарованiй. Потомъ, -- избѣгать семейной жизни и брака. Она не могла, не умѣла быть женою; опытъ прошлаго доказалъ ей это наглядно и краснорѣчиво. И прежде, въ дѣвичествѣ, и въ тяжкiя времена своего замужства, Бѣлоконова любила витать въ заоблачной сферѣ мысли и воображенiя. Эта склонность и была, можетъ быть, источникомъ ея несчастiя, она не давала ей входить въ спасительную прозу жизни, единственное условiе счастья домашняго очага. Марья Аркадьевна, вмѣсто того, чтобы идти на рынокъ или штопать бѣлье мужу и дѣтямъ, садилась за рояль и въ глубокопрочувствованныхъ звукахъ изливала скорби своей души и писала или переводила стихи, отвлекавшiе ее отъ грустнаго настоящаго, -- въ результатѣ получался ненужный балластъ артистичности и умственнаго развитiя, когда нужны были только практичность и кропотливое занятiе мелочами... Ошибка была на ошибкѣ, она видѣла это ясно теперь.    Но что же дѣлать? Чѣмъ же наполнить пустоту и прозябанiе жизни? Заняться наукой, слушать курсы, поступить въ воспитательный домъ, выйти акушеркой? Конечно, это необходимо для существованiя; наслѣдство бабушки не можетъ же продолжаться вѣчно... Но врядъ-ли все это можетъ придать значенiе жизни, украсить ее и измѣнить ея основныя черты:-- страданiе и разочарованiе. Человѣкъ, по ея мнѣнiю, былъ выпущенъ на свѣтъ для того, чтобы стоять надъ глубокой бездной, черезъ которую перекинута тоненькая жердь, ведущая на всѣ четыре стороны, -- но на одной сторонѣ разбойники, на другой дикiе звѣри, на третьей наводненiе, на четвертой пламя пожара. Куда-жъ идти? Не лучше ли зажмурить глаза и прямо въ бездну. Мудрость житейская -- выбирать меньшее изъ золъ: Конечно, самое меньшее -- не жить. Но и живя, можно уподобить жизнь сну, прозябанiю, пустотѣ. Зачѣмъ же тогда двигаться съ мѣста, искать, волноваться, къ чему-то стремиться? Пожить, пока есть возможность, ѣсть, спать, одѣваться, пользоваться матерiальнымъ комфортомъ, а тамъ -- выйти на улицу и... и... исчезнуть. Таковы были разсужденiя Бѣлоконовой, оправдывавшей свою лѣнь и сибаритство вкривь и вкось понятыми истинами философскихъ системъ. Она не сознавала и не видѣла, что процессъ жизни втягивалъ ее въ себя сильнѣе, чѣмъ когда нибудь, и что отсутствiе нужды, свобода и матерiальное благосостоянiе, -- блага, чувствительныя для нея, какъ и для всякаго другаго.    Потомъ у нея было дѣло, долгъ, -- скучный, но необходимый. Какъ она ни сторонилась отъ жизни, но жизнь ее задѣла и впрягла въ свое ярмо.    Студентъ Ральфъ въ маѣ расхворался такъ сильно, что принужденъ былъ слечь въ клинику. Не смотря на свою выносливость и ровность характера, онъ впалъ отъ этой болѣзни въ самое подавленное состоянiе духа. Его земляки и знакомые разъѣхалась; онъ оставался одинъ на жертву нуждѣ и самыхъ мрачныхъ предчувствiй, -- его нельзя было оставить и бросить на произволъ судьбы, безъ поддержки и посильной помощи. Бѣлоконова не переѣхала на дачу, куда ее приглашалъ докторъ К., и осталась въ городѣ. Она навѣщала Ральфа каждое воскресенье въ клиникѣ. Докторъ, его лѣчившiй, сказалъ, что онъ заболѣлъ вслѣдствiе дурныхъ гигiеническихъ условiй, что у него развился катарръ желудка и малокровiе, и ему, чтобы поправиться, необходимо имѣть лучшую пищу, сухую комнату съ хорошей вентиляцiей и прочiя условiя, присущiя богатому и недоступныя бѣдняку.    Она заставала его почти всегда на скамейкѣ больничнаго сада, гдѣ онъ, блѣдный и худой, грѣлся на солнцѣ въ ожиданiи ея прихода. Ея посѣщенiя были для него сущимъ праздникомъ, и изможденное лицо его озарялось молодой улыбкой, при видѣ ея стройной фигуры, появлявшейся каждое воскресенье у входной аллеи сада. Она приносила ему винограду, апельсиновъ, грушъ; онъ принималъ все съ дѣтской поспѣшностью, забывая благодарить, не говоря ни одной условной фразы, какiя говорятся въ подобныхъ случаяхъ. Тихо и кротко смотрѣлъ онъ на нее съ терпѣливымъ видомъ больнаго, любовался фруктами, ѣлъ ихъ, откладывалъ до другаго дня, -- и эта дѣтская, незатѣйливая радость была для нея лучше всякой громкой благодарности и вычурныхъ фразъ. Бесѣда ихъ была тиха и однообразна: онъ говорилъ ей о своихъ заботахъ и препятствiяхъ на пути къ задуманной цѣли, о потерянномъ времени и трудѣ. Потомъ рѣчь переходила въ университетъ, на лекцiи, на книги, которыя онъ успѣлъ прочесть; кругозоръ его былъ узокъ; онъ былъ совсѣмъ не развитъ умственно; неопытность его во всѣхъ вопросахъ жизни такъ и бросалась въ глаза, но эта-то неопытность и первобытность произвела освѣжающее впечатлѣнiе на Марью Аркадьевну. Она видѣла въ немъ неиспорченную душу ребенка, мужественно пустившагося въ тяжелый путь жизни безъ всякаго предохранительнаго балласта, въ видѣ опыта, разочарованiй, недовѣрiя къ собственнымъ силамъ. "Онъ не желалъ ничего дурнаго", какъ бы говорила вся его личность: -- "онъ желалъ только честно пробиться въ жизнь своимъ трудомъ, и неужели люди или судьба не помогутъ ему въ этомъ?"    Марья Аркадьевна приносила ему книги, переписывала его переводы и деньги, получаемыя за эту работу, отдавала ему. Онъ откладывалъ ихъ на хлѣбъ и платье съ серьезнымъ видомъ бѣдняка. Никогда не здороваясь, не прощаясь, онъ не подавалъ ей руки; его взглядъ и улыбка, которыми онъ встрѣчалъ и провожалъ ее, были такъ не похожи на взглядъ и улыбку мужчины, что она стала видѣть въ немъ не существо, облеченное плотью и кровью, а нѣчто идейное, отвлеченное, олицетворявшее для нея дѣло, ремесло, долгъ.    Въ началѣ сентября онъ вышелъ изъ клиники съ остаткомъ хроническаго катарра, безъ крова и теплой одежды, прямо на улицу. Надобно было выкупить заложенное платье, заплатить за право слушанiя лекцiй, найти себѣ кровъ. У него было только двадцать рублей въ карманѣ. Бѣлоконова знала его обстоятельства, знала сумму предстоящихъ ему расходовъ и не могла не предложить ему рублей сто на первое время. Онъ принялъ, какъ онъ принималъ отъ нея все, съ наивностью дикаря, съ непосредственнымъ инстинктомъ самосохраненiя. Между тѣмъ она рѣшилась сократить расходы. Номеръ, занимаемый ею, оказался для нея слишкомъ дорогъ, и она поручила Ральфу отъискать болѣе дешевое помѣщенiе, куда и перебралась въ сентябрѣ.    Дни этихъ поисковъ оставили хорошее воспоминанiе въ памяти Бѣлоконовой. Ральфъ съ такой заботливостью и усердiемъ исполнялъ возложенное на него порученiе, такъ радовался, что могъ угодить ей чѣмъ нибудь, что сердце ея нѣсколько смягчилось къ нему. Онъ сталъ для нея болѣе живымъ и одушевленнымъ существомъ, чѣмъ былъ до того. Недалеко отъ университета и бульваровъ стояла старая, большая гостинница, на половину пустая, по случаю лѣтняго времени, въ которой новые жильцы могли выбирать себѣ помѣщенiе по вкусу и средствамъ. Хозяинъ, землякъ Ральфа, богатый молдаванскiй купецъ, разсыпался передъ ними, обѣщая всевозможныя удобства и завѣряя, что суше и теплѣе его номеровъ нѣтъ во всей Москвѣ. Порядочный видъ и изящное платье Бѣлоконовой сулили ему хорошую жилицу, и онъ на всѣ прихоти и перемѣны отвѣчалъ полнымъ согласiемъ. Обстановка гостинницы была довольно грязная, мебель въ номерахъ была поломана, полы давно не крашены, въ коридорахъ стояли всевозможные запахи, но цѣна была настолько низка, что Марья Аркадьевна не задумалась переселиться. Выбранный ею номеръ состоялъ изъ двухъ комнатъ, которыя, благодаря перенесенной изъ другихъ номеровъ наилучшей мебели, обставился довольно комфортабельно, а имѣющаяся въ первой комнатѣ печка могла разъигрывать роль камина въ холодные зимнiе вечера. Хозяинъ обѣщалъ не скупиться на дрова и указывалъ выгоды этой печки для утюговъ, разогрѣванья кушаньевъ и прочихъ удобствъ.    Ральфъ занялъ комнату этажемъ выше, цѣною за 12 р. въ мѣсяцъ, и въ сравненiи съ каморкой, которую онъ занималъ до своей болѣзни, настоящее помѣщенiе казалось ему просто роскошнымъ. Онъ радовался, какъ дитя, что у него было мягкое кресло, кушетка, кровать и большое зеркало, которое онъ разъискалъ въ пустомъ номерѣ и собственноручно поставилъ на высокомъ комодѣ, на которомъ тщательно разложилъ свои тетради и книги, и когда привелъ Бѣлоконову полюбоваться всѣмъ этимъ, то казался такъ веселъ и счастливъ, что она не жалѣла уже о деньгахъ, которыя ему одолжила.    Въ тотъ же день онъ записался снова въ университетъ, заплативъ за первое полугодiе, а вечеромъ, придя пить чай къ Бѣлоконовой, говорилъ о томъ, что цѣлые дни будетъ заниматься, чтобы наверстать потерянное время, будетъ непремѣнно искать уроковъ, выхлопочетъ опять стипендiю и прiищетъ себѣ домашнiй обѣдъ гдѣ нибудь въ частномъ домѣ, потому что докторъ положительно запретилъ ему питаться кухмистерскими обѣдами.    Какое-то облако задумчивости или унынiя набѣгало порою на его блѣдныя и строгiя черты, и онъ смотрѣлъ въ пространство загадочнымъ взглядомъ, но Марья Аркадьевна приписывала это остатку болѣзни и не видѣла въ этомъ ничего особеннаго. Уходя, онъ просилъ ее заняться съ нимъ нѣмецкимъ языкомъ, который ему плохо давался, и они условились посвящать на это часъ или два въ вечеръ.    
===========