Егда пресветлое пресветлаго величества твоего лице, царскою честию и дивною неописанной победы красотою сияющее, в сем нашем, паче же твоем, жительстве (еже есть верх благополучия нашего) видети сподобляемся, пресветлейший и великодержавнейший всероссийский монархо и преславный войск свейских победителю, кое иное дати тебе приветствие и что большее в дар гостинный имамы принести тебе? Разве неслыханной сей богом тебе и тобою всем нам дарованной победы похвалу и рождшейся от нея общей всероссийской радости извещение. Аще бо и не требует словес наших твоя по всей селенной проходящая нынешная слава — толь многия бо имеет проповедники, коль многия слышатели вести сей обретает, — обаче от нашей части долженство есть, да не молчаливи будем мы, иже под высокою твоею державою пребывающий и победительным оружием твоим хранимии, егда и иноземный роди и страны велегласно гласят победу твою и о ней тебе торжественне сорадуются. Наипаче же сия неизглаголанная, ея же недостойный бехом, данная нам от бога твоим и твоего воинства мужественным подвигом радость не терпит в нас молчания, ею же возбуждаемый, аще бы имел бых тисящу устен и гортаней, ни единой бы воистинну не было возможно праздновати. Еже бо обычне притворяют велеречивый ритори, егда, хотяще что до удивления похвалити, глаголют, яко превосходит то всякую похвалу и не обретается ему равное слово, то не притворне, но истинне о твоей сей предивной победе глаголем, что всяк, аще бы и завидящий тебе был, исповесть и засведительствует. Дело воистинну неслыханное, дело преславное, дело, его же изрещи не доволен есть всяк язык, всякая быстрота ветийская! Победи бо величество от супостата побежденнаго, како силен, страшен и славен есть, к тому от лютости брани, от тяжести подвигов, от великих нужд и различных препятий познавается. Не великий победитель Домитиан, о нем же повествуют, яко мухи убивати обыкл бяше; великий же — Самсон, иже льва растерза, великий, аще истинный, Ираклий, иже многая неукротимыя зверы и змия седьмоглавнаго умертви. Подобие и преславной твоей победи величество и славу, пресветлейший наш монархо, не инным мерылом мерим, токмо силою и храбростию побежденнаго от тебе супостата, свирепством и лютостию льва свейскаго, ногою твоею попраннаго, и множеством нужд, злоключений, наветов и препятий великих, обаче воскоре оружием твоим раздрушенных и испразднившихся. Да убо достойнейшее нечто о толицей вещи изречем (аще и ничтоже зде по достоянию изрещися может) и да известнее познаем благополучие наше и богоданной тебе ныне, царю царей высочайший, славы величество увидим, подобает мне первее глаголати о побежденнаго супостата силе, дерзости, мужестве, к тому о тяжести и лютости брани. Не да аки неведомую вещь извещу сия, яже всему миру известна и явна суть, но да воспоминающе, аки вторицею терпяще, мимошедшыя победы, множае о наставшем благополучии возрадуемся. Егда же вся части вещи сей подробну разсуждаю, толикое во всех обретаю величие, яко что-либо изречем о единой коейждо от них, мало воистинну и недовольно будет, обаче аще что и простым повествованием произнесем, безмернаго величества всякому слышателю возмнится быти.
Супостат воистинну таковый, от яковаго непобежденну токмо быти великая была бы слава, — что ж таковаго победити, и победити тако преславно и тако совершенно! Между иными бо народы немецкими он яко сильнейший воин славится и доселе прочиим всем бяше страшен. Таковое же о себе во народех ощущая мнение, безмерне кичитися и гордитися и народи презирати навыче: единаго себе помышляя быти непобедима, и уязвитися не могуща, и аки бы от твердой руды составленна. Аще и всуе презираше крепкия о господе силы российски; не безсилием бо православное сие царство толико разширися, яко вся западныя государства противу величествия его суть, аки реки противо безмернаго окиана, и уже прилично о нем рещи оное псаломское слово: «Прострет розги его до моря и даже до рек отрасли его». Не безсилием дивыя народы — Казанския, Астраханския и Себерския царства, и инныя на восток и запад и на полудне и север лежащия многочисленныя грады и страны — укроти и державе своей подверже. Обыйди кто или паче облета умом — начен от реки нашей Днепра до брегов Евксиновых на полудне, оттуду на восток до моря Каспийскаго или Хвалинскаго, даже до предел царства Персидского, и оттуду до далечайших пределов едва слухом ко нам заходящаго царства Китаехинскаго, и оттуду на глубокую полунощь до Земли новой и до брегов моря Ледовитаго, и оттуду на запад, до моря Балтицкаго, — даже паки долгим земным и водным протяжением прийдеши к помянутому Днепру. Сия бо суть пределы монарха нашего. Сия же вся не безсилием, якоже рех, ни ужем деломерным, но разве храбрим и мужественным оружием можаху определитися. Откуду яве есть, яко всуе супостат наш, ныне побежденный, презираше Российской монархии силу и крепость, дондеже сам собою со великим своим бедством совершенно уже не искуси. Но дивне есть, како и прежде сего на себе самом не позна того. Явная бо того сведительница есть десятолетная сия брань, егда многия крепкия грады, неправедне от него удержанныя, отъяты ему суть и на многих местах полки его царственным оружием пораженны, изряднее же под Калишем, идеже верностию ко своему монарсе зело славимаго светлейшаго Римскаго и Российскаго государств ижерскаго князя Александра Даниловича Меншикова яве показася непреодоленная храбрость. Такожде во Ингрии, при брезе мора Балтицкого, идеже инныи мечем, инныи же страхом поражены суть супостаты, иже, своя кони заклавше, ветру и морю во защищение вовериша себе. Такожде под градцем, нарицаемым Добрым, при реце Черной Напи, идеже сам свейский король, печальной пагубы воев своих зритель, не пощаде власов и персей своих: и градец убо Доброе победителю торжествующу, Черная же Напа побежденному супостату, именем своим мняшеся приглашати. Что же реку о преславной под селом Пропойском победе, идеже самаго тебе, пресветлый наш монархо, виде ратное поле марсовый пламень мужественне терпящаго, дондеже того супостатскою кровию победительне не угасил еси, — не воспоминая инныя многия победою прославльшияся места! Не не прилично же было бы зде на обличение свейской гордости привести во сведительство самых инных монархов, добре о силе российской сведительствовавших! Но понеже спешится слово ко совершенному мужества рускаго извету, ко нынешней, глаголю, неслыханной победе, того ради довлеет едино токмо воспомянути, еже в своем на Москву посельстве написа Гербестейн, быв иногда посел от величества римскаго ко российскому монарсе, блаженный памяти Иоанну Васильевичу. Той бо, хотя показати, како оттоманстии монарси о силе российстей судят, глаголет сие: Турский, — рече, — султан, егда пришедших к себе послов польских вопроси о тогдашнем отечества их состоянии и услыша, яко их король с царем московским в брань входит, удивляяся, отвеща им: Дерзок, — рече, — зело король ваш и неравною силою с великим братися хощет. Великое воистину сведительство, и едино вместо всех! И не без ума изрече сие султан; видяше бо многия над многими народы победы российскаго оружия и на себе самом искуси, яко же и послежде наследником его сведительствовася в разоренном Кизикермене и в отъятом Озове.
===========
Статистика: