ИНОСТРАННЫЯ СОБЫТIЯ.
Монархическiй заговоръ большинства Нацiональнаго Собранiя противъ Францiи разрѣшился для нея самымъ худшимъ образомъ. Претендентъ, въ самую послѣднюю минуту, окончательно отвергъ трехцвѣтное знамя. Идея о провозглашенiи его королемъ пала сама собою — разумѣется, только на время. Но заговорщики Нацiональнаго Собранiя тотчасъ же приступили къ новому заговору — продлить свою власть во что-бы ни стало и даже вопреки закону. Если имъ удастся, — а судя по телеграмѣ изъ Версаля отъ 24 октября (5-го ноября) удастся навѣрно, — то дѣло приметъ самый плачевный исходъ для страны.
Въ прошедшемъ отчетѣ нашемъ («Граждан.” № 42), мы остановились на томъ, что комитетъ Шангарнье, т. е. постоянный комитетъ всѣхъ фракцiй правой стороны, испуганный твердостiю и стойкостью республиканцевъ, и всей лѣвой стороны Собранiя, плотно сомкнувшейся около Тьера, а главное — повсемѣстными заявленiями изъ всей Францiи о гнѣвѣ и негодованiи страны, возраставшими прогрессивно, и дошедшими до нѣкоторыхъ весьма характерныхъ и доселѣ еще неслыханныхъ особенностей (о которыхъ скажемъ ниже) — рѣшился отрядить въ Зальцбургъ, къ претенденту, послѣднее посольство, чтобы вырвать наконецъ у него согласiе насчетъ извѣстныхъ уже нашимъ читателямъ «уступокъ”. Это посольство доказывало, между прочимъ, не смотря на неоднократныя заявленiя монархистовъ о томъ, что все между ними и претендентомъ улажено окончательно — что въ сущности ничего еще улажено не было, и что эти легкомысленные и торопившiеся безумцы обманывали не только Францiю, но даже одинъ другаго и даже, можетъ быть, сами себя. Въ нашемъ прошломъ отчетѣ мы кончили извѣстiемъ, что посланные воротились и донесли комитету что графъ согласенъ на все: и на «драгоцѣнные всѣмъ французамъ принципы 89 года, и на конституцiю, и даже на трехцвѣтное знамя. Трудно представить чтобы всѣ эти бойкiе господа обманывали самихъ себя даже и въ эту послѣднюю минуту, но нѣчто подобное должно было непремѣнно случиться. Но вотъ вдругъ быстро заговорили въ Версалѣ и въ Парижѣ, что отчетъ о договорѣ съ претендентомъ былъ переданъ возвратившимся отъ него посланникомъ невѣрно, что графъ Шамборскiй ничего не обѣщалъ, ничего не уступилъ. Какъ только стали подыматься такiе слухи, — тотчасъ-же встревоженный комитетъ Шангарнье отправилъ къ графу въ Зальцбургъ опять другихъ довѣренныхъ лицъ, съ просьбою подтвердить все то что прежнiй посланникъ ихъ, Шенелонъ (вмѣстѣ съ тремя другими лицами) передалъ комитету о рѣшенiи его, графа, на счетъ трехцвѣтнаго знамени; но вмѣсто ожидаемаго подтвержденiя внезапно появилось въ газетѣ «Uniоn” письмо самого претендента къ Шенелону, въ которомъ онъ уже окончательно отвергнулъ возможность какой-бы то ни было изъ тѣхъ «уступокъ”, изъ за которыхъ до сихъ поръ хлопоталъ и мучилъ всю Францiю заговоръ большинства, чтобы сдѣлать хотя сколько нибудь возможнымъ провозглашенiе графа Шамборскаго королемъ. Комитетъ Шангарнье немедленно опубликовалъ въ свою очередь отчетъ о своемъ засѣданiи, при докладѣ Шенелона о его переговорахъ въ Зальцбургѣ. Вотъ этотъ отчетъ напечатанный въ протоколѣ. Онъ очень въ своемъ родѣ характеренъ.
Во первыхъ, выходитъ что графъ Шамборскiй во все время переговоровъ, — и даже еще два года назадъ, когда къ нему ѣздили (массами) члены Нацiональнаго Собранiя еще только, такъ сказать, въ гости — держалъ себя передъ ними нестерпимо свысока. Графъ Парижскiй, при зальцбургскомъ свиданiи, говорятъ, не произнесъ (или не посмѣлъ произнести) ни слова о политикѣ, или о какихъ нибудь условiяхъ. Всѣ же эти разсыльные, Шенелоны и К°, кажется не смѣли и сѣсть передъ нимъ. Понятно что графъ свысока молчалъ, если посланники не смѣли даже и заикнуться съ нимъ объ условiяхъ. Не посмѣлъ заикнуться и Шенелонъ, даже и въ этотъ послѣднiй разъ, хотя былъ посланъ уже за самымъ послѣднимъ словомъ и въ самую горячую минуту, отъ которой зависѣла судьба монархiи, самого графа, всей Францiи, и, главное, всего этого яростнаго и жаднаго «большинства”, взывавшаго къ претенденту съ послѣднимъ вопросомъ: быть имъ или не быть? Прежде всего, трепещущiй и заискивающiй Шенелонъ почтительнѣйше объявилъ графу, который «сдѣлалъ ему честь удостоить его аудiенцiей” — что онъ явился отъ комитета вовсе не для того чтобы «смѣть предлагать графу какiя нибудь условiя”, но лишь для того чтобы, такъ сказать, «почтительнѣйше разъяснить положенiе дѣлъ” — (буквальныя выраженiя отчета). Графъ отвѣчалъ ему на это (конечно самымъ мягкимъ и прiятнымъ голосомъ), что онъ «никогда не имѣлъ и никогда не будетъ имѣть мелкаго честолюбiя — искать власти ради власти; но я почту себя счастливымъ”, прибавилъ онъ, «если мнѣ удастся посвятить Францiи мои силы и жизнь... Я страдалъ вдали отъ нея; ей тоже жилось не хорошо въ разлукѣ со мною. Мы необходимы другъ другу”. Затѣмъ Шенелонъ принялся, такъ сказать, скользитъ, излагая все то, съ чѣмъ его послали и въ чемъ такъ настоятельно надо было категорически согласиться. По вопросу о конституцiи онъ передалъ что комитетъ желалъ бы основать свое предложенiе Собранiю о возстановленiи монархiи на принципѣ признанiя королевской власти наслѣдственной и на хартiи, «не навязанной королю и не дарованной королемъ, но которая должна быть обсуждена совмѣстно съ королемъ и Собранiемъ”. (Всего удивительнѣе что такiя основныя формулы и опредѣленiя отлагались, какъ оказывается теперь, до такой послѣдней минуты! Неужели въ самомъ дѣлѣ не смѣли заговорить объ этомъ раньше?) Далѣе, проскользнувъ насчетъ такихъ, напримѣръ, вещей, какъ сохраненiе гражданскихъ и религiозныхъ правъ, равенства передъ закономъ, или что законодательная власть будетъ принадлежать совмѣстно королю и Собранiю, — Шенелонъ тотчасъ-же принялся извиняться. «Перечисленiе означенныхъ правъ заявилъ онъ, обусловлено, конечно, не недовѣрiемъ къ нему, графу Шамборскому, а излагается единственно лишь для того чтобъ устранить недоумѣнiя, могущiя ввести въ заблужденiе общественное мнѣнiе”. По вопросу о знамени Шенелонъ пустился еще пуще извиняться и извинять комитетъ (Шангарнье) въ томъ что «обстоятельства принудили комитетъ рѣшиться остановиться на слѣдующей формулѣ: «Трехцвѣтное знамя сохраняется и можетъ быть измѣнено не иначе какъ по взаимному соглашенiю между королемъ и Собранiемъ”. (Замѣтимъ эту формулу: это значитъ что на завтра же послѣ воцаренiя, король съ Собранiемъ могутъ уничтожить трехцвѣтное знамя, обезпечивъ лишь себѣ — а это такъ легко! — всего только какой нибудь одинъ голосъ большинства въ Собранiи. Про Францiю и ея согласiе при этомъ и помину не было). Графъ «дозволилъ (это подлинныя слова отчета) мнѣ объясниться съ почтительною свободой и удостоилъ выслушать съ самымъ благосклоннымъ вниманiемъ”. При этомъ не сказалъ ничего, но «обнаружилъ желанiе сохранить неприкосновенными въ интересахъ страны двѣ силы: ненарушимость своихъ принциповъ и независимость своего характера”. Впрочемъ, чтобъ смягчить, онъ «изволилъ похвалить” трехцвѣтное знамя: «Онъ прибавилъ — доноситъ Шенелонъ — что уважаетъ привязанность армiи къ знамени, обагренному кровью солдатъ... у него никогда не было намѣренiя унижать страну и знамя, подъ которымъ храбро сражались ея воины”. (Еще бы намѣренье унижать-то!) Затѣмъ графъ, по увѣренiю Шенелона, резюмировалъ свое рѣшенiе въ слѣдующихъ двухъ пунктахъ: 1) графъ Шамборскiй не требуетъ никакой перемѣны въ знамени до тѣхъ поръ пока власть не перейдетъ въ его руки, и 2) онъ предложитъ Собранiю самъ рѣшенiе, совмѣстно съ его честью, и которое удовлетворитъ и народъ и Собранiе”.
Съ тѣмъ въ сущности и уѣхалъ Шенелонъ. Это-то рѣшенiе о знамени и находилъ комитетъ заговорщиковъ на столько удовлетворительнымъ и могущимъ всѣхъ успокоить, что рѣшился просить, черезъ особую депутацiю, графа, поскорѣе подтвердить его. Но графъ не подтвердилъ. Послѣдовалъ съ его стороны важнѣйшiй документъ во всемъ этомъ дѣлѣ, собственноручное письмо, которымъ онъ все и покончилъ. Всего письма не приводимъ, а приводимъ лишь телеграфическое о немъ извѣстiе, вполнѣ впрочемъ резюмирующее значенiе письма. Вотъ что пишетъ графъ Шенелону: «Такъ какъ не смотря на ваши усилiя, недоразумѣнiя не прекращаются, то и объявляю, что не отпираюсь ни отъ чего, не уменьшаю нисколько моихъ предшествовавшихъ заявленiй. Притязанiя предъявляемыя наканунѣ моего воцаренiя, даютъ мнѣ мѣру позднѣйшихъ требованiй. Я не могу согласиться начать возстановительное и могучее царствованiе дѣломъ слабости. Вошло въ обычай сопоставлять твердость Генриха V съ ловкостью Генриха IV, но я желалъ бы знать, кто осмѣлился бы посовѣтовать ему отказаться отъ знамени Арка и Иври”... Ослабленный сегодня (пишетъ графъ далѣе), я сдѣлаюсь безсильнымъ завтра. Дѣло идетъ о возсозданiи, на его естественныхъ началахъ, общества глубоко потрясеннаго, объ энергическомъ утвержденiи царства законовъ. Необходимо возродить благоденствiе внутри страны, заключить прочные союзы, особенно не опасаться употреблять силу на службу порядка и справедливости”. Далѣе замѣчаетъ графъ, что графъ Парижскiй не поставлялъ ему никакихъ условiй и что отъ маршала Макъ-Магона (этого Баярда нашего времени, какъ замѣчаетъ графъ) тоже не требовали гарантiй при избранiи въ президенты. Францiя не можетъ погибнуть (восклицаетъ подъ конецъ графъ), потому что Христосъ любитъ еще своихъ франковъ, и «когда Господь Богъ рѣшился спасти народъ, Онъ блюдетъ за тѣмъ, чтобы скипетръ справедливости былъ данъ въ руки достаточно сильныя чтобы держать его!”
Мы попрежнему готовы написать что «однимъ великодушнымъ человѣкомъ стало на свѣтѣ больше”, какъ и заявили въ одномъ изъ предыдущихъ нашихъ обозрѣнiй. Отказаться отъ престола, чтобъ не измѣнить своимъ принципамъ — безспорно великодушное дѣло. Но теперь, признаемся, — такъ какъ уже самъ графъ высказался, — мы немного другаго мнѣнiя. Дѣло въ томъ, что врядъ ли претендентъ въ самомъ дѣлѣ отказывается царствовать! Это письмо, рѣшившее на время его участь, намекаетъ на иные расчеты. Намъ кажется даже что онъ никогда не былъ столь увѣренъ, что взойдетъ на престолъ, какъ теперь. Въ своей «необходимости для Францiи” онъ убѣжденъ болѣе чѣмъ когда нибудь и навѣрное заключаетъ, что если и отдалится теперь на минутку его воцаренiе, то для него же будетъ выгоднѣе, потому что въ концѣ концовъ безъ него не обойдутся и все-таки примутъ его, но уже не смѣя предлагать ему условiя, со всѣми «принципами”. Въ силу партiи своей въ Нацiональномъ Собранiи онъ продолжаетъ вѣрить слѣпо. Онъ увѣряетъ что любитъ Францiю, но кажется мало собственно о ней думаетъ и очевидно смѣшиваетъ ее съ своей партiей. Характерно письмо его и въ томъ отношенiи, что онъ изъясняетъ въ немъ наконецъ и тѣ средства, которыми, по воцаренiи своемъ, надѣется спасти Францiю. Эти средства — строгость, «не бояться употреблять для укорененiя спокойствiя — силу”. Признаемся, мы такъ и подозрѣвали, что средствъ больше у него нѣтъ никакихъ, когда въ одномъ изъ обозрѣнiй нашихъ задавали себѣ вопросы: «Чѣмъ можетъ надѣяться легитимизмъ спасти Францiю и какъ именно располагаетъ спасти ее?” Наконецъ очень страннымъ показался намъ и самый тонъ письма. Пусть Луи-Вельо
Луи-Вёльо, въ газетѣ, влагаетъ фиктивно въ его уста высокiя рѣчи. Но самому графу, уже отъ лица своего и въ такихъ важныхъ документахъ, неприлично бы кажется во всеуслышанiе говорить что «Я страдалъ вдали отъ нея (отъ Францiи), ей тоже жилось не хорошо въ разлукѣ со мною”, или что «уважаетъ привязанность армiи къ своему знамени, что у него никогда не было намѣренiя унижать страну и знамя, подъ которымъ храбро сражались ея воины”. Любопытно, какъ представляетъ онъ себѣ, изъ своего Зальцбурга, французовъ, привыкшихъ къ своему равенству, и которые прочтутъ теперь и узнаютъ что сидитъ гдѣ то человѣкъ и милостиво дозволяетъ имъ избрать себя во спасителя. Эту дѣтскую увѣренность въ себѣ, эту, такъ сказать, «слѣпорожденность” въ пониманiи вещей и явленiй — жалко даже и тревожить.
И все это хочетъ и претендуетъ спасать Францiю!
Паденiе надеждъ «большинства” Собранiя послѣ этого письма чуть не произвело распаденiя партiи. Почти всѣ фракцiи правой стороны приняли извѣстiе съ бѣшенствомъ. Но оказалось что согласiе было быстро возстановлено — и не столько искуствомъ вожаковъ сколько силою вещей: изо всѣхъ силъ сохранить свою олигархическую власть въ Собранiи «большинству” Собранiя показалось выгоднѣе чѣмъ поссориться. Пока республиканцы, и Тьеръ во главѣ ихъ, торжествовали и предвкушали побѣду, — комитетъ Шангарнье рѣшилъ внести въ Собранiе проектъ закона о немедленномъ продленiи власти Макъ-Магона, съ новыми въ пользу его гарантiями, на 10 лѣтъ, а Нацiональному Собранiю не расходиться еще два съ половиною года. При этомъ маршалъ Макъ-Магонъ вполнѣ оправдалъ довѣрiе столь вѣрившаго въ него «большинства”. Еще двѣ недѣли тому назадъ онъ заявилъ, что если падетъ большинство Собранiя, то удалится съ президенства и онъ. Такимъ образомъ вѣрность и приверженность его большинству доходитъ до апоѳеозы! Не большинству Собранiя онъ служитъ, а только теперешнему большинству его. Другими словами, собственно Нацiональное Собранiе и волю его онъ ни во что не ставитъ, ибо если падетъ теперешнее большинство, то все же воцарится другое большинство, замѣсто теперешняго, изображающее волю Собранiя, — но тому, большинству уже онъ служить не станетъ. И это въ то время, когда страна (и онъ знаетъ это) нуждается въ немъ, ибо онъ имѣетъ такое влiянiе на войско! Такая рабская приверженность къ своимъ благодѣтелямъ почти трогательна. И вотъ этотъ «честный и храбрый солдатъ”, на котораго надѣялась Францiя, оказался всего только человѣкомъ партiи, и не столько человѣкомъ партiи сколько ея прихвостнемъ. А еще графъ Шамборскiй погладилъ его по головкѣ и назвалъ Баярдомъ! Конечно Баярдъ, но только съ другой стороны.
Все такъ и случилось, какъ разсчиталъ комитетъ Шангарнье 5 ноября (н. ст.) открылись наконецъ, послѣ длинныхъ вакацiй, засѣданiя Нацiональнаго Собранiя. Прочитано было посланiе президента республики. Между прочимъ въ посланiи сказано, что «нынѣшняя исполнительная власть не имѣетъ достаточно живучести и силы. Правительство не достаточно вооружено, чтобы отнять у партiй всякую надежду на успѣхъ” (А само правительство теперь не партiя?) Заявляется также объ увлеченiяхъ печати, которыя развращаютъ духъ населенiя. (Это послѣ-то безчисленныхъ и наглѣйшихъ притѣсненiй печати!) и доказывается необходимость муниципальной реформы.
Затѣмъ въ Нацiональное Собранiе внесено было предложенiе генерала Шангарнье о продленiи срока власти маршала Макъ-Магона на десять лѣтъ. Со стороны правительства прочитанъ докладъ въ пользу безотлагательнаго обсужденiя этого предложенiя. Дюфоръ, не возставая противъ безотлагательности, потребовалъ отсылки предложенiя на обсужденiе въ коммиссiю разсмотрѣнiя конституцiонныхъ проектовъ. Правительство, съ своей стороны настаивало, на отсылку предложенiя Шангарнье въ спецiальную коммиссiю. Предложенiе Дюфора, гласитъ телеграмма, отвергнуто большинствомъ 362 голосовъ противъ 348.
Такимъ образомъ за монархическимъ «большинствомъ” оказалась побѣда въ 14 голосовъ. Результатъ въ томъ, что Францiя на 10 лѣтъ останется въ своемъ неопредѣленномъ положенiи. Ни монархiя, ни республика! При измѣненiи муниципальныхъ законовъ, при угнетенiи прессы, при неограниченномъ насилiи олигархическаго большинства Собранiя, имѣющаго въ виду монархiю, — Францiи обезпеченъ и впредь выборъ въ Нацiональное Собранiе такихъ же интригановъ и олигархистовъ на 10 лѣтъ. Обезпечены тоже — постоянная война съ республиканцами, происки партiй и несомнѣнная революцiя въ будущемъ. Такой воцарившiйся хаосъ безспорно хуже воцаренiя графа Шамборскаго; ибо графъ Шамборскiй непремѣнно и быстро былъ бы изгнанъ, и послѣ него еще могла бы воцариться умѣренная республика, тогда какъ теперь, при неизбѣжной революцiи въ будущемъ, врядъ-ли уже будетъ возможно торжество умѣренныхъ.
Правда, французы сильно надѣются на послушные штыки преданной Макъ-Магону армiи, стало быть и на спокойствiе, защиту отъ комунистовъ и проч. Въ началѣ нашего отчета мы упомянули о «нѣкоторыхъ весьма характерныхъ и доселѣ еще неслыханныхъ особенностяхъ «въ проявленiяхъ недовольства страны” и обѣщали сказать о нихъ ниже. Укажемъ лишь на одно изъ этихъ явленiй. Недѣли двѣ назадъ, нѣкто бригадный генералъ Бельмаръ, прислалъ изъ Периге
Перигё военному министру письмо слѣдующаго содержанiя:
«Г. министръ, я служу тридцать три года подъ трехцвѣтнымъ знаменемъ Францiи, и правительству республики послѣ паденiя имперiи. Я не буду служить подъ бѣлымъ знаменемъ и не отдамъ моей шпаги въ распоряженiе монархическаго правительства, возстановленнаго помимо народной воли. И такъ, если бы, вопреки ожиданiю, нынѣшнее Нацiональное Собранiе возстановило монархiю, я почтительнѣйше прошу васъ, г. министръ, уволить меня, послѣ такого голосованiя, отъ ввѣренной мнѣ вами должности. Генералъ Бельмаръ”.
Генералъ Бельмаръ былъ тотчасъ же послѣ этого письма выключенъ изъ службы. Военный министръ немедленно потребовалъ отъ начальниковъ дивизiй свѣденiй о настроенiи войскъ въ виду нынѣшнихъ обстоятельствъ, и въ присланныхъ къ нему донесенiяхъ, какъ увѣряютъ газеты, заявлено, что въ армiи господствуетъ сильное нерасположенiе къ реставрацiи. (т. е. другими словами къ Нацiональному Собранiю).
Вотъ явленiе безспорно новое. Никогда еще армiя французская не «разсуждала”, а только слушалась своего начальства, какъ и слѣдуетъ хорошей армiи, и похвально дѣлала. Для чего генералу Бельмару понадобилось вдругъ заявить о томъ что онъ не признаетъ
признáетъ воли Нацiональнаго Собранiя въ случаѣ воцаренiя графа Шамборскаго? Дождался бы факта и благородно бы вышелъ въ отставку, не заявляя и не трубя заранѣе. Не значитъ-ли это что армiя захотѣла «смѣть свое сужденiе имѣть?” Генералъ Бельмаръ безспорно хотѣлъ подать примѣръ. И такъ пусть французы не очень то надѣются на штыки маршала Макъ-Магона и на спокойствiе. Если съ одной стороны власть Макъ-Магона, продленная на 10 лѣтъ, будетъ безспорно началомъ — уже не цезаризма — а настоящаго военнаго деспотизма (правительства еще неиспытаннаго Францiею въ самомъ чистомъ его состоянiи), то письмо Бельмара — не есть-ли начало рrоnunсiаmеntо? Этого не доставало еще несчастной Францiи! Это однакоже въ порядкѣ вещей: военный деспотизмъ непремѣнно долженъ вести за собою начало рrоnunсiаmеntо.
Д.
===========
Статистика: